Торопливо гася недокуренные папиросы, окруженцы быстро построились.
Бурнин с Чебрецовым наблюдали, как их повели из столовой к лесу, в разведку армии.
— Вот, Анатолий Корнилыч, слыхал?! Вот куда надо было мои батальоны-то, не назад, а вперед! — горько сказал Чебрецов. — Насколько я понимаю, прикажут мне кончить сегодня учения, чтобы латать эту дырку в чужих штанах, через которую пробрались ребята. Недаром меня сюда вызвали, как сказали по телефону, «разобраться в одном ЧП»! Я думал — какое-нибудь ЧП у меня в дивизии, а теперь понимаю, что дадут команду — со свежими силами выйти в бой… Ох, уж эти мне свежие силы! — вздохнул Чебрецов.
— А что?
— Да как сказать… Дали нам горстку старых танкеток для ОРБ — хорошо! Придали новый дивизион ПТО — чудесно! Минометов подкинули разных калибров, зениток…
— Ну, а жалуешься на что? — перебил Бурнин.
— Да я разве жалуюсь! Просто думаю, что профессор лучше на кафедре, чем в окопах. К нам из московского ополчения подбросили профессуру! А мне бы простых колхозников да рабочих…
— Не все же профессора — откуда их столько взять! — недоверчиво усмехнулся Бурнин. — Тебе дали пополнения батальона четыре. Неужто все профессура?!
— Кассиры сберкасс тоже лучше в сберкассах, если они винтовки в руках никогда не держали, а дамские парикмахеры и продавцы «Гастронома»…
— Брось, Гурий Сергеич! Дней десять боя — и все станут бойцами. Жизнь учит этому лучше всего! Помнишь, каких нам подкинули два батальона? Мы еще звали их «тюха с матюхой», а через десять дней они дали такого дрозда фашистам на той переправе под горкой! — напомнил Бурнин случай, бывший у них в дивизии месяца два назад. — А про твои противотанковые учения слава гремит по всей армии, Острогоров сказал, что такие учения — всем образец! Однако и штабу армии надо сейчас же бросить туда разведку, и, думаю, самому мне придется туда лететь. Опасное сообщение, черт побери! — заключил Бурнин.
Они подошли к штабу.
Группа, прошедшая через фронт в расположение их армии, вырвалась из окружения еще под Борисовом и в течение этих месяцев упорно продвигалась к востоку, то нападая на небольшие автоколонны гитлеровцев, то, где возможно, устраивая диверсии на железной дороге или истребляя мародерские группы и мелкие фашистские гарнизоны по селам и деревням в стороне от дорог.
Вначале их было, как они показали, до трех сотен, потом они вынуждены были рассеяться под натиском высланного против них из Смоленска карательного отряда, а когда сошлись в назначенном месте, то насчитали всего около восьмидесяти бойцов. К переходу же через фронт их осталось лишь тридцать шесть человек.
Слова их о том, что километрах на десяти по фронту на стыке армий нет ни фашистов, ни наших, обеспокоили командарма и члена военного совета.
Бурнин, как и Чебрецов, присутствовал в штабе армии, когда после беседы с людьми, перешедшими фронт, обсуждалось это чрезвычайное происшестие на правом фланге армии, куда уже помчалась разведка Чебрецова, куда выслал разведчиков огорошенный вестью командир правофланговой дивизии Мушегянц и немедленно выехал помощник разведотдела штаба армии.
Балашов предложил подготовить к выступлению на участок предполагаемого разрыва фронта полк дивизии Чебрецова, усиленный артполком, чтобы они еще до рассвета успели занять позиции, если показания «борисовских выходцев» подтвердятся.
Как и ждал Бурнин, против предложения Балашова высказался Острогоров.
— Я бы считал такое решение излишне поспешным, — сказал Острогоров. — Ведь эти люди вышли из фашистского окружения. Кто их знает, насколько они надежны… Полагаясь на их слова, расчленить дивизию?! Мне это кажется… как бы сказать… излишней доверчивостью в отношении единичного факта… Но, кроме самого факта, что эти люди перешли через фронт, у нас нет ничего. А вдруг все это вражеская провокация?
Бурнин заметил, что Балашов при этих словах поморщился. «И как, в самом деле, некоторые у нас всюду ищут агентуру врага! — подумал Бурнин. — Разве не видно этих людей по взгляду! Чего они натерпелись, пока перешли через фронт!»
Острогоров тоже подметил выражение лица Балашова.
— Я не хочу сказать, что не верю всем этим бойцам, — поправился он. — Но нельзя поддаваться их случайному впечатлению. Ведь сегодня мы оторвали уже от учебной подготовки в дивизии Чебрецова два батальона, теперь оторвем еще полк. А ведь командование, то есть мы с вами, планировало для этой дивизии определенную роль, задачу… Неужели любая случайность, любой непроверенный слух способны внести смятение и стихийность в работу штаба?! Нет! Бойцы должны чувствовать спокойствие и уверенность командования. Если разведка установит, что в самом деле образовался разрыв между нами и соседями, можно его устранить и наличными силами. Да, может быть, вообще виновник не наш Мушегянц, а левый фланг армии Ильина? Зачем же тогда нам тратить наши резервы? Пусть Ильин затыкает эту дыру!
— Десять-то километров? — подал реплику Балашов. — А если к рассвету танки полезут на десяти километрах разрыва? Что, мы с вами вдвоем их пойдем отражать или кинемся спорить с соседями, чей фланг виноват?!
— Да кто их мерил! — раздраженно вмешался командующий. — На карте штаба не видно разрыва ни в десять, ни в один километр. Значит, карта не карта, а брак, она не отражает реального положения… Я был лучшего мнения о способностях нашего штаба. В такой обстановке… — Рокотов оборвал и умолк, только с укором посмотрел на Балашова, на Острогорова, на Бурнина.
— Да, судя по карте, тут должен быть фронт, — подтвердил член военного совета Ивакин, указывая точку карандашом. — А все-таки люди прошли через фронт! Ну пусть не десять, пусть даже один километр, но «борисовцы» прошли до вторых эшелонов, никто не заметил их, пока они сами не стали нас искать и не набрели на охранение штаба полка! Ведь этим не шутят!
— Ждать результатов разведки! — заключил командарм. — Дивизии полковника Чебрецова не прерывать боевых учений. Однако, товарищ полковник, — обратился он к Чебрецову, — имейте в виду, что ваши лучшие части, которые уже отработали противотанковые учения, в любую минуту могут быть брошены по тревоге в направлении стыка с соседом.
— Слушаюсь, товарищ командующий! Боевых учений не прерывать. Лучшие части подготовить к броску в направлении правого фланга, — сформулировал Чебрецов. — Разрешите отбыть в дивизию?
Рокотов подал ему руку.
— Без крайней нужды дробить ваши силы не станем, Гурий Сергеич, — успокоительно пообещал он. Чебрецов уехал.
— Свяжитесь немедленно с Мушегянцем и с правым соседом. Пусть вышлют ответственных к разграничительной линии и разберутся, чья тут вина, — приказал Рокотов. — Не ждал я от нашего штаба! — сказал он еще раз с прежним укором и всех отпустил.
Балашов вызвал тотчас к себе Острогорова и Бурнина.
— Садитесь, товарищи. Важные вести из фронта, — сказал наштарм. — Фашисты готовят на нашем участке удар. Штаб фронта предупреждает, что следует ожидать очень серьезных событий.
Балашов значительно помолчал, как бы давая время своим собеседникам вникнуть в смысл его сообщения, и продолжил, указывая по карте:
— За эти дни мы успели выровнять кое-какие щербинки в линии фронта. Теперь нам приказано прекратить все частные наступательные операции. Никакой «подвижной» обороны. Твердо удерживать занятые на этот час рубежи. Мобилизовать все саперные силы, зарыться в окопы полного профиля на всем протяжении фронта армии. Построить окопы в несколько линий с ходами сообщения. Немедленно озаботиться переброской к переднему краю колючей проволоки, противотанковых и противопехотных мин. Рыть эскарпы, устраивать надолбы. Снабдить войска гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Создать отряды охотников — истребителей танков.
Острогоров и Бурнин, слушая начальника штаба, записывали себе пункты приказа. Оба поняли, что события обещают быть едва ли не самыми напряженными за все время войны. Ведь за их спинами Москва!
