— Ты про аборт? — На усталом лице Лео не проявилось ничего кроме горечи; она ждала от Протопопова другого, как-никак, он вначале обрадовался. — Да, благоразумнее. — Она старалась не выдать своей обиды. — Только даже не обсуждается. Ребенок родится. И если тебе до лампочки, мне тебя жалко. Но, видно, такой уж ты человек. Тем более интересно, как конкретно ты собираешься нам помогать.

Она посмотрела вопросительно, по-прежнему без эмоций.

Протопопов вздохнул. Настал момент выложить неприятное.

— Как? Во-первых, деньгами… об этом не беспокойся. Но, знаешь… усыновлять его — или ее — я не буду. Чтоб жена не узнала. Сама понимаешь. Во-вторых…

Он мысленно перекрестился — Лео вроде проглотила пилюлю, но тотчас замялся: с разбегу предложить то, что хотел, не получилось. Страшное разорение, и он, в общем-то, не обязан… с другой стороны, ради собственного ребенка…

— Во-вторых, жилье… — Нет, о себе тоже надо подумать, он не Рокфеллер. Протопопов выдохнул с облегчением и по инерции продолжил тоном, приготовленным для аттракциона неслыханной щедрости: — Я сниму тебе двухкомнатную квартиру.

Он сделал паузу, но не дождался и простого «спасибо»; Лео его объявление не впечатлило. Кажется, она поняла, что он собирался сказать: «куплю квартиру». В принципе, и купил бы, но… двухкомнатную — дороговато, учитывая, что личных средств Власта ему оставила с гулькин хвост, а в однокомнатной при ребенке как встречаться? Вот на ходу и родился компромисс: двухкомнатную — снимать. Для Лео так или иначе большой подарок. Однако радости она не выказывала и упорно хранила глухое молчание. И лицо было опасное.

Видать, гормоны.

— Кхм, — кашлянул Протопопов. — Естественно, мелочи тоже беру на себя, всякие там пеленки-игрушки… питание детское… — Его голос будто сошел на нет. Зачем она ставит его в неловкое положение? Что еще он может предложить? В конце концов, ее не просили о ребенке! Он и так проявляет чудеса благородства.

— Ясно, — внезапно вышла из транса Лео. Ее губы растянулись в широкой, слегка крокодильей улыбке. — Спасибо, я оценила. Слушай, давай есть, рыба остынет. — И взяла вилку.

Чуть погодя она развеселилась, отпила вина из его бокала, пококетничала с дядей за соседним столиком. У Протопопова отлегло от сердца: слава аллаху, пронесло. Все-таки молодец девочка, понимает, что к чему, не создает лишних проблем. Надо будет купить ей что-нибудь хорошее — украшение? Вроде всегда кстати.

По дороге домой Лео с трудом сдерживала слезы. Ей было нестерпимо жаль себя и будущего ребенка. Да, вначале незапланированная беременность воспринималась ею исключительно как удар судьбы, но позже природа взяла свое — Лео мечтала стать матерью. И невольно представляла, как радовался бы ребенку Антон, как носился бы с ней, умирал от счастья. А этот… Нет, Лео не обольщалась насчет Протопопова; что обольщаться: бес в ребро плюс ее молодые чары плюс немного скандинавской магии, вот вам и любовное зелье, но… вопреки всему у них образовались довольно близкие отношения, и она невольно ждала большего… участия? Сочувствия? Теплоты? Казалось, он взволнован случившимся… сколько раз твердил, как жалеет, что у него нет дочки…

А в результате? Деньги, квартира. Он будто выкладывал на стол купюру за купюрой, одновременно пристально наблюдая за Лео: ну что, хватит? Как бы не передать лишнего. Словно речь шла о сделке, и он… да-да! Покупал ее хорошее поведение. Ясно: жены боится! Небось, наврал с три короба — ясно, наврал. Понавешал лапши обеим, и жене, и ей. («А сам в библиотеку и…», — подумала Лео. — «Не удивлюсь, если у него еще кто-то есть, со мной теперь возни больно много».

Не проведешь, гад, не на такую напал. Ученая.

Надеялся заткнуть рот квартирой? Щас! Разбежался. Мы еще решим, как с тобой поступить. Опять к ведьме обратиться? Посмотрим. Сегодня совершенно сил нет. С этой беременностью совсем стала не боец. Ну, ничего. Отдохнем, поспим — все пройдет.

Лео привычно втиснулась в невидимые доспехи, с неслышным лязгом захлопнула забрало, неощутимо для спутника окаменела сердцем. А слезы… Слезы высохли сами.

Машина остановилась у подъезда. Лео повернула к Протопопову гордую голову, игриво провела пальцем в тонкой перчатке по его щеке. Взгляд идиота моментально вспыхнул знакомым огнем.

— Ничего, если мы не станем ко мне подниматься? — выдержав паузу, мурлыкнула Лео и выпятила и без того пухлые губки. — Ребеночку нужен отдых. Ты на нас не обидишься?

Он ждал иного и от разочарования весь сдулся. Но, ясное дело, заверил:

— Ну что ты! Разумеется, отдыхай, поспи! Тебе теперь это самое главное. Если хочешь, не ходи завтра на работу, устрой выходной.

Она улыбнулась — сама благодарность; глазами показала: спасибо.

— А я, может, днем заеду? Не возражаешь?

— Ты позвони — решим. — С холодком, без энтузиазма, но вежливо — как хочешь, так и переводи.

Еще ползать передо мной будешь, чтоб я тебя к себе пустила, тварь.

Лео с мстительным удовольствием отметила недоумение в протопоповских глазах — она в первый раз его так отшивала, — и, не давая улыбке сползти с губ, выбралась из машины. У подъезда по традиции обернулась и с деланным весельем помахала любовнику ручкой.

Только в лифте ее лицо, определившись, наконец, с выражением, застыло — словно бы раз и навсегда! — в белой маске презрительной ненависти.

Александра лихорадочно металась по кухне, собирая необходимое для зарядки амулета. Вода в стакане — хлоп на стол. Блюдечко с солью — шварк. Красная свеча — щелк зажигалкой. Курильница с ароматной палочкой — то же самое. Да загорайся ты! Так, теперь задуть, и пусть потихоньку дымится. Готово: представители четырех стихий, к которым она обратится за помощью. Вода, земля, огонь, воздух.

Александра закрыла дверь, плотно зашторила окно. Начнем.

Она разгладила рунный узор, спешно нарисованный на бумаге после разговора с Максом. А что оставалось делать? Он ясно сказал, что в ближайшие полгода не вернется. У Кати серьезные повреждения позвоночника, о реабилитации речи нет, соответственно, у нее проблемы с работой и Жулькой заниматься некому.

Хотя бы честно, а то все недомолвки и недомолвки.

— Я никак не могу их в таком виде оставить, понимаешь? — с надрывом воскликнул Макс. Вместе с тем в тоне сквозило облегчение: естественно, устал притворяться и врать, что «еще чуть-чуть и приедет».

— А я? — только и смогла пролепетать Александра, ошарашенно прислушиваясь к треску своего разрывающегося сердца.

Макс тяжко вздохнул.

— Сашечка… Ты же умная. Ты ведь знаешь, что для меня значишь. Но временами обстоятельства сильнее нас. — Да, да, а Волга впадает в Каспийское море. — Речь о моей дочери, я за нее в ответе. А Катька… вообще отдельная песня. Тоже из сердца не выкинешь.

— Из сердца? — повторила Александра. — Хочешь сказать, у тебя к ней… сохранились чувства?

Макс помолчал.

— Ну, что значит «сохранились»? Всегда были.

— Ты ее любишь?

— Смотря что подразумевать под любовью. Как близкого родственника — да. Пойми, у меня на всем свете никого, кроме них.

— Конечно — я же не в счет.

— При чем тут это! Ты — другое. Ты — очень теплая, нежная, светлая часть моей жизни… Я бы очень хотел быть и с тобой, и с ними, но, к несчастью, такой вариант невозможен. А бросить их сейчас одних я, пойми ради бога, не могу. Совесть не позволяет.

— А почему бы тебе, скажем, не позвать меня к себе? — хорошо понимая, что его решение принято, все же спросила Александра.

— Потому что это несправедливо по отношению к тебе. Ты была бы всегда одна — не представляешь, как я здесь занят! Еще же бизнес.

— Я могла бы тебе помочь.

— Что, с Катей и Жулькой?

— Вообще-то я про бизнес, но можно и с ними.

— Ты сама понимаешь, что для Кати твой приезд — стресс, а уж это ей точно лишнее. Что касается бизнеса… согласись, ты в нем участвовала побочно, оказывала хоть и эксклюзивные, но необязательные услуги, а в основных делах, увы, разбираешься плохо. Да и на кого ты оставишь сына?