— Избавься, — холодно отреагировал ползучий гад и добавил с ядовитой усмешкой: — Или, если хочешь, таскайся по судам ради алиментов с моей официальной зарплаты.

С тех пор Ланик не переставая ревел белугой у Алки в квартире. А где еще, скажите на милость, если подлый игуанодон попросил освободить ту, что снимал для Ланки? И с кем еще, как не с Алкой, Ланик может позволить себе расклеиться и раскваситься, ходить немытой, нечесаной, неприбранной, с фиолетовой, заплывшей физиономией, некрасиво распухшими губами, глазками-щелочками?… Кто, как не Алка, насильно впихнет ей в рот шоколадку?

— Главное, я точно знаю, жена не при чем… — захлебываясь рыданиями и гнусавя, в сотый раз повторяла Лана. — Она давно в курсе… или догадывалась… глаза закрывала… Что она ему сделает, полностью от него зависит, хуже меня… Это все та новенькая, Ирка из планового… Что он в ней нашел — глиста в обмороке!..

— Почему обязательно Ирка, — скучным голосом — ну невозможно одно и то же миллион раз подряд с выражением! — отзывалась Алка. — Вдруг правда жена его к стенке приперла. Ультиматум поставила. Все ж таки трое детей.

— Нет, я точно знаю! — трагически восклицала Лана. — Детей трое уже сто лет, ничего, не мешали!

Ее взгляд случайно упал на кольцо, подарок Арика, и она, заново осознав потерю, громко взвыла. Алка, обвивавшая ее руками, отшатнулась от неожиданности.

— Да хрен с ними, с его дебильными детьми… — не представляя, как успокоить страдалицу, растерянно забормотала она. — Все равно, почему обязательно Ирка…

— Чувствую! — с ненавистью выплюнула Лана.

Запахло горелым.

— Фу ты, блин! С твоим свинячим Ариком я скоро пожар устрою! — рассердилась Алка и бросилась спасать рагу. Сняв кастрюлю с конфорки, она криво шваркнула ее на подставку. Кастрюля опасно пошатнулась, но устояла, так что Алка ничего не заметила и вернулась к столу, к Лане — изящной несмотря ни на что и напоминавшей плотно свернутый кокон, из которого чуть-чуть высовывалась лапка с сигаретой.

— Ланик, — проникновенно заговорила Алка. — Я тебя умоляю: успокойся. Хочешь шоколадку? Конфетку? Зря. Помогает. Вспомни все-таки: ты ж его никогда не любила. Это он за тобой хвостом увивался, целый год покорял.

Новый приступ рыданий. Блин.

Алка обреченно вздохнула и непреклонно продолжила:

— А ты им только пользовалась, сама говорила. И очень даже успешно. Если б он в дуру Ирку так же влюбился, вся бы контора знала. А раз нет, нечего тебе из-за нее переживать! В крайнем случае, даже если он запал на нее слегка, тоже только чтобы попользоваться. Все они кобели. Подумай, ведь оно к лучшему. Ты себе другого найдешь на раз плюнуть! Неженатого! Хоть в городе сможете показаться…

Рев.

— Тьфу ты, господи! — Алка сняла телефонную трубку. — Ланик, тише! Дай в диспетчерскую позвонить. Слесаря вызову.

Подействовало: Лана замолчала, удивленно вскинула глаза. Ужас, до чего красные!

— Зачем? — Полное недоумение в голосе.

— Кран к тебе приделать, фонтаны перекрывать, вот зачем!

Распухшие губы Ланы кривовато расползлись в улыбке.

— Балда ты, Алка, — в нос буркнула она. — И шуточки твои дурацкие.

— Всему миру рыдать теперь, что ли? И вообще, кому рыдать, так Натахе, а она смотри как держится. Радуйся, у тебя не такое.

Возразить было нечего: Наташе и правда не повезло по-крупному. Не позавидуешь. Подумать: беременной на пятом месяце, когда уже ничего не сделаешь, узнать, что отец ребенка собирается вернуться к бывшей жене! Кошмар.

Чтоб они дружно провалились, эти чертовы жены.

Лана высморкалась в салфетку и, поскольку до помойного ведра было далеко, сунула мокрый комок в руку Алке. Та взяла его, грузно привстала и выкинула — даже не заметив, что это сделала. Так уж у них заведено — она заботится о Ланике. Не наоборот.

— Кстати, не знаешь, что Наташка решила? — почти спокойно поинтересовалась Лана.

— Лучше б не знала! — ворчливо отозвалась Алка. — Представляешь, эта дура собралась переться с ним в Москву! Декабристка.

— Да ты что?! — ахнула Лана.

— А вот то! Антон к царице, а Натаха за ним хвостом. Надеется, вдруг он одумается. Или, говорит, рядом буду немым укором, а там как бог даст. Нет, Ланик, подумай — какая сволочь! В смысле, Антоша ее драгоценный. Такой же кобелиссимо, как прочие.

— Да уж. — Лана почти забыла о своем несчастье и, удобней пристроив на стуле костлявый задик, со вкусом приступила к обсуждению чужого: — Главное, так это ей преподнес, будто подвиг собрался совершить. Видите ли, любит свою Клеопатру и она его законная жена! Законная — с чужим ребенком! Молодец, нагуляла, и ведь с рук сойдет, получит и мужа, и папашку ребенку. Спрашивается, чем Антон думал, когда с Наташкой жил и детей ей делал, если сам надеялся к Лео вернуться? Не понимаю, убей, не понимаю!

— Ну, — Алка замялась, — Натаха тоже знала, на что подписывалась. Что для Антона на жене свет клином сошелся, весь город знал. А уж если с чужим младенцем готов взять, значит, и сейчас без ума. Да видно было со стороны: с Натахой он так, от безвыходности! Страстью уж точно не пылал. Любил бы, давно развелся бы и женился.

— Мне до сих пор как-то не очень, что мы ее на ребенка уговорили, — призналась Лана.

— Мне тоже. — Алка громко почесала нос. — Натаха, правда, уверяет, что все само получилось, случайно, мы с тобой не при чем. Слышала бы ты ее разглагольствования: так Господь решил, это знак свыше, Он хочет, чтобы мы с Антошей были вместе, Он моего малыша без отца не оставит. Не знаешь уже, как с ней и говорить-то без кадила и рясы.

Подруги помолчали. Лана, постепенно успокаиваясь, изредка всхлипывала. Алка про себя порадовалась, что приступ рыданий позади и до очередного раза есть время расслабиться.

— Овощей? — с фальшивой бодростью предложила она и неуверенно добавила: — Или по тортику?

— Давай по тортику, — не вынимая лапки из кокона, махнула пальчиками Лана. Черт с ней, с фигурой, что уж теперь.

Они, задумавшись, посидели над тарелками.

— Короче, — продолжила Алка спустя некоторое время, — Антон сказал, что будет жить с Лео, но от наташкиного ребенка не отказывается. Обещал усыновить и участвовать в воспитании. Но оставаться с Наташкой, когда он любит другую, это уже, типа, нечестно.

— А она?

— Да что она, не знаешь ты ее, что ли? Наисвятейшая мать-одиночка России и Омской области. Все понимает, но хочет сама поговорить с Лео, поэтому едет с ним. — Алка, изображая Наташу, тоненько запищала: — Я ношу твоего ребенка, ты не можешь мне отказать! Ну? Не идиотка? Сказала бы, катись колбаской, ребенка хрен увидишь — все-таки месть. — Она негодующе запихнула в рот большой бисквитный кусок.

— Тоже мне месть! Наоборот, счастье. Антон только обрадуется, если им с Клеопатрой никто мешать не будет. Заживут семьей, он, она и ее ребенок. А про Наташку с собственным отпрыском он с наташкиного же разрешения думать забудет. Она права: так хоть жизнь им подпортит.

— Нет, она не поэтому. Просто подвинулась на своем Антоне, как он на Лео. Бежит, как собака за хозяином, фиг остановишь.

— Удивительно: на вид льдышка льдышкой. И тихоня, — задумчиво проговорила Лана.

— Про чертей в омуте слышала? — Алка помолчала и вдруг воскликнула: — Ой, девки! Насмотришься на вас, никакой, на фиг, любви не захочется. Одни страдания от нее и от ваших идиотов-мужиков!

Она моментально пожалела о своих словах: Ланик разнюнился, захлюпал носом. Рот кривится, подбородок прыгает… Что ты с ней будешь делать!

— Еще тортика? — в панике выпалила Алка.

Лана трагически кивнула, больно закусила губу — и разразилась горючими слезами.

Алка вскочила, обхватила ее руками, притянула к себе. Лана, рыдая навзрыд, уткнулась лицом ей в живот. Алка молча покачивала ее, как ребенка, и гладила по голове: ничего, ничего, пройдет.

Ох, и дуры же вы, девки, дуры.

Умка с детства тяготела ко всему японскому и свою маленькую квартирку обустроила именно в таком стиле — лет семнадцать назад, пока еще были деньги, а главное, силы, собственными руками сделала ремонт и с тех пор ничего не меняла. Единственно, вместо обычного дивана купила футон, едва только в Москве открылся первый магазин «ИКЕА». «Несчастный матрас на колесиках» страшно раздражал грузноватого Хуку — не сядешь, не ляжешь по-человечески! — но невысокая Умка от мужниного ворчания отмахивалась: «Уж не хуже твоего «помоста» в Толедо». Умке жизнь на полу нравилась. Она вообще считала, что у японцев быт устроен гораздо разумнее европейского, и огорчалась лишь, что в последнее время выглядит со своим стародавним увлечением неоригинальной последовательницей Эраста Фандорина. Не станешь же всем подряд объяснять, что твой стаж в миллион раз больше.