Только один из них, Марк, остался недоволен.

— Вы что, не поняли, что он просто отвлек ваше внимание от основной проблемы? Той, что мы не получаем равную долю прибыли? А с какой, спрашивается, стати? Почему он присвоил себе право распоряжаться общими деньгами и к тому же устраивать на них купеческие гулянки?

Марк предложил предъявить Главному ультиматум: либо все поровну, либо они трое увольняются, забрав свою часть капитала. Поскольку для фирмы это будет катастрофой, то выход один — выполнить их условия.

Его послушались — Марк, как и Главный, обладал всеми лучшими качествами прирожденного лидера. Но, увы, в отличие от Главного был лишен худших и не учел, на что способны хитрость и коварство. После решающего разговора он ненадолго отлучился по делам, а когда вернулся, обнаружил, что другие два участника заговора перекуплены и не смотрят ему в глаза.

— Можешь забрать свои деньги хоть завтра, — лучезарно улыбнулся Марку Главный. — Кстати, знаешь… Протопопов решил остаться.

— А…?

— А Дмитрий согласен на выплату по частям с процентами. Он, как и ты, уходит, но, так сказать, в рассрочку.

Марк был возмущен предательством, но великодушно всех простил.

— Все понимаю, — сказал он. — Jedem das Seinem [1].

Он забрал причитавшуюся ему долю, устроился на работу в одну из самых известных американских компьютерных фирм и меньше чем через полгода уехал. Предатели на проводах то и дело трепали его по плечу и старались не чувствовать себя предателями. Марк вежливо им улыбался. При воспоминании о тех днях у Протопопова и сейчас на душе скребли кошки, но… Тогда он, наконец, смог купить в Москве квартиру, поменял раздолбанный «Жигуль» на приличную иномарку, отдал сына в престижную частную школу и при том остался совладельцем фирмы — на пару с Главным — при выросшей чуть не втрое зарплате и процентом ежегодной прибыли. А кто без греха, пусть швыряется камнями — пожалуйста. О семье что, не надо было подумать? Передел собственности всегда дело грязное.

Протопопова слегка передернуло. Все же нехорошо вышло, хотя с Марком они сейчас переписываются, перезваниваются на дни рождения и в Америке встречались несколько раз. Марк вроде не держит зла и вообще во всем только выгадал, очень большой человек у себя в конторе, руководитель огромного подразделения и живет королем. Но, что называется, осадок остался. Объясниться бы, поговорить по душам, повиниться, да вот случай не представляется…

Протопопов тяжело вздохнул и некоторое время слушал радио, а потом вздохнул еще тяжелее. Нынешняя-то ситуация намного хуже. Тогда хотя бы простые смертные не знали, что его статус изменился — что он совладелец второго сорта, — а теперь, за время болезни, его дела открыто отошли к Ивану, и тот, негодяй, прекрасно с ними справляется! Форменное издевательство. А главное, видно, что народ привык видеть в Иване начальника и лезет к нему буквально со всеми вопросами. Иван Ефимыч, Иван Ефимыч — только и слышно. Протопопов, выйдя на работу, понял, что сидит там, по меткому выражению его бабушки, как у праздника, и, сколько ни убеждал себя, что после долгого перерыва это нормально и никак не умаляет его заслуг, все равно расстраивался, обижался и ревновал.

К тому же, по слухам, Иван давно расстался со своей молодой подругой… И наверняка теперь хочет вернуться в семью. А как иначе? Во-первых, так происходит в большинстве случаев, а во-вторых, Тата… что тут говорить. Если бы у него самого появился шанс…

А собственно, почему нет? Ведь она, кажется, свободна. Про возвращение к ней Ивана стало бы известно, да и про ее новое замужество наверняка. Но, в сущности, и замужество не помеха — ему всегда удавалось получить то, чего действительно, до дрожи, всеми печенками хотелось. Когда появлялось такое желание, внутри словно включался некий механизм, помогавший сметать с пути все препятствия; концентратор воли, как называл его Протопопов. Давненько он им не пользовался, почти забыл о его существовании, но сейчас, при мысли об Иване и Тате, почувствовал, как тяжело, со скрипом и все же неостановимо заворочались проснувшиеся шестеренки.

Остановившись на светофоре, Протопопов немного пригнул голову, поглядел в боковое зеркало — и не узнал собственного отражения. Кто это? Светящиеся глаза, смелый взгляд, решительно сомкнутый рот, волевой подбородок. Его молодое лицо. Последний раз оно было таким во время романа с Татой…

Он поедет к Главному, скажет, что полностью выздоровел, соскучился по настоящей работе, и постарается отвоевать утраченные позиции… естественно, потеснив Ивана. А что такого? Ведь тот, в некотором роде, захватчик. Точнее, наместник. Вот и надо поставить его на место, ухмыльнулся Протопопов, довольный громоздким каламбуром.

Пора снова стать хозяином— конторы, жизни, судьбы. Тогда и Тата никуда не денется. Простит, вернется. Женщины любят победителей. Даже когда не любят, все равно им достаются.

Короче, хватит нытья, страданий, метаний и прочей достоевщины. Как там говорил Терминатор? I’ll be back.

Главный офис фирмы располагался в старинном особняке в центре Москвы. Когда к нему подкатил шикарный брусничный кабриолет, оттуда выпрыгнул не человек — сгусток энергии.

Человек-вектор, человек-машина, человек-цель.

Охранник, церемонно поклонившись, распахнул перед ним дубовые двери.

Тата проснулась поздно с блаженным ощущением человека, который отлично выспался и к тому же имеет полное право валяться в постели хоть до второго пришествия — что она и решила себе позволить. Правда, вовсе не до пришествия, а часок-полтора. Потом так или иначе надо вставать, принимать душ, пить кофе и идти в парикмахерскую, где предстоит провести часа два как минимум, а скорее всего, больше. Колорирование, стрижка, укладка плюс профессиональный макияж — сколько это займет? Иван бы сказал: до черта. Вот и хорошо, а то бы она вся извелась в ожидании презентации. Митчелл назначил на шесть, но велел приезжать к половине: мало ли что. Тата, как послушная девочка, кивнула в ответ, ни о чем не задумываясь, а вчера вечером вдруг перепугалась: что, собственно, «мало ли»? Все отменится? Их зал займет кто-то другой? Подведут устроители банкета? Что тогда? Чем она сможет помочь? Позвонила в панике Митчеллу, насмешила. «Да я всего лишь хотел, чтобы ты не опоздала, дурочка», — успокоил он. — «Я же знаю вас, женщин. Ничего нигде не отменится, не волнуйся. Ложись лучше спать пораньше. И чтобы завтра выглядела на миллион долларов!»

Надо надеяться, так и будет — если Валерка не подведет. Тата до сих пор хвалила себя за то, что пару месяцев назад решилась заговорить в Центральном парке с девицей, чья стильная прическа ей очень понравилась. Тата в то время подумывала о смене имиджа: приближалась вторая годовщина их с Майком совместной жизни, и ей хотелось чем-то его удивить.

Девица, не только стильная, но и на редкость общительная, охотно порекомендовала салон, где стриглась:

— На 53-ей, между Шестой и Седьмой, знаете? Нет? Ничего, найдете, там сразу видно. Его недавно открыл один русский, Вэл. Обалденный стилист! Вы ведь тоже, кажется, русская? Ага, попались! Я уже по акценту узнаю. Идите, не пожалеете, Вэл из вас сделает конфетку.

Вэл, как и предполагала Тата, оказался Валерой и полностью оправдал, даже превзошел все ожидания. Он уделил новой клиентке ровно одну минуту пристального внимания — пока смотрел на нее в зеркале и со скептическим видом ерошил ей волосы. Потом он минут двадцать лениво, будто нехотя, щелкал ножницами, поминутно отворачиваясь, поглядывая в телевизор, пританцовывая под радио и без остановки болтая со своим ассистентом и, кажется, милым другом Алексом. Поведение Вэла говорило: ваш случай безнадежен, дамочка, вам бы не новую прическу, а бумажный пакет на голову с прорезями для глаз, — и тем не менее, в результате экзекуции неброско симпатичная Тата обрела новую, зрелую привлекательность и неизвестно откуда взявшийся породистый, светский лоск.