Впрочем, кажется, урок уже усвоен — вон какой ужас на лице.

— До свидания, Елена-Клеопатра.

Та, бледная, кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Потом выдавила:

— Вы только скажите, ребенку… ничего не будет?

— Откуда мне знать? Я не господь бог, — холодно отозвалась Александра, подавив сочувствие. Вот балда девка.

— А нельзя все-таки что-нибудь?…

— Девушка, у вас совесть есть? Не злите меня.

Та переступила порог квартиры, еще медля, еще надеясь на что-то, но Александра твердо закрыла за ней дверь. Пусть распутывает свои дела как хочет.

Она задержалась в прихожей, рассматривая себя в зеркале, но мыслями улетела за тысячи километров, и потому сильно вздрогнула от звонка, в тишине показавшегося оглушительным. Александра гневно распахнула дверь:

— Неужели еще что-то неясно?!..

Осеклась и сделала шаг назад.

— Ой. Входите.

Очень высокий, очень рослый, очень красивый викинг.

— Здравствуйте, — робко произнес уже знакомый чарующий баритон. — Мы договаривались.

— Да, да, знаю. Простите, я думала, это не вы. — Александра волшебно преобразилась: из колдуньи сделалась феей. Хотя судьбу, вставшую на пороге, узнают и колдуньи, и феи, и ведьмы, и даже некоторые простые женщины. — Заходите.

Молодой человек вошел, скромно улыбаясь, но было видно, что он хорошо знает себе цену. Во всех смыслах: мужском, человеческом, эротическом, эзотерическом.

— Вот, приехал учиться. Возьмете?

Она кивнула.

— Раздевайтесь, проходите.

Они встретились взглядами и оба вздрогнули от короткого электрического разряда.

Александра — у нее вдруг сильно закружилась голова, — про себя беспомощно усмехнулась: все за нас решено, не убежишь. Говорили же руны: все наладится.

А тернии с треволнениями пусть пока поживут в Америке.

Пропуская гостя вперед, Саня отвернула голову в сторону, на мгновенье застыла и словно бы отключилась, а через пару секунд еле слышно щелкнула пальцами.

— Ты чего, обалдел, на фиг оно мне нужно! — гневно бросил Цыпленок.

Андрей беспомощно вздохнул, беспомощно обмяк в красном кожаном кресле и так же беспомощно принялся размешивать сахар в кофе. Беспомощность для него вообще стала, что называется, знамением времени. Вот ведь вляпался.

Этого не должно было произойти. С ним? Не могло и все. Нонсенс.

В голове нежданно выскочила мысль, грандиозная по своей нелепости: «Приворожила она меня, что ли?». Чтобы он — и такое подумал? Не иначе, сделала свое черное дело болтовня подружек жены, к которой Андрей вообще-то никогда не прислушивался… И на тебе, записалось на подкорку — а то с чего бы? Привороты — это из их разговорчиков за жизнь и дурацких телесериалов.

Бред, мракобесие. Андрей мотнул головой. Ничего не поделаешь, придется признать (не признавать очевидное — глупость): случилось то, чего он не ждал и не планировал и что постепенно начинало сотрясать фундамент всей его суперблагополучной жизни. Он на старости лет влюбился.

В девятнадцатилетнего Цыпленка.

И почему из всего невероятного на свете с ним произошло именно это? Уж лучше в один прекрасный день проснуться и обнаружить, что ты — китайский император.

Трагедии, заметим, ничто не предвещало. Так, необычное случайное знакомство в ночном клубе. Царев скучал, дожидаясь, пока отвеселятся его гости — заграничные партнеры, настолько важные, что потребовалось оказать им почет и выгулять лично. Партнеры стремительно нализались водкой и хаотично разбрелись по клубу, влекомые магнетически прекрасными юными русскими красавицами. Иностранцы млели, щурились как коты и решительно не замечали, что с первых минут распределены и для каждого приготовлен индивидуальный крючок.

«Хорошо работают, стервы, — мысленно одобрил Андрей. — Интересно, кто их дрессировал? Мне бы этого человечка в контору заместителем».

Он слегка улыбнулся забавной идее и внезапно уткнулся взглядом в странноватое существо, одиноко восседавшее на насесте барного табурета. Нахохленная девчонка, подросток — надо было видеть это чучело! Чего она только с собой не сотворила! Черные волосы с малиновыми концами, скрученные в хвост и хитро пришпиленные японскими заколками, растопыривались над макушкой панковским веером, треугольное личико было раскрашено с готской макабричностью, драные джинсики, естественно, держались исключительно на выступающей лобковой кости, разрисованная майчонка с глубоким вырезом плотно облепляла несуществующую грудь, в пупке и брови блестели сережки… Что тут делает эта сопля? Промышляет цыплячьим тельцем? Господи, спаси и сохрани.

Царев отвел взгляд и вновь стал наблюдать за своими гостями; послеживал за идиотами, чтобы не вляпались в историю. Потихоньку потягивал виски. Но глаза его сами собой то и дело возвращались к птенцу у стойки. Интересный экземплярчик. Нюх на людей у Андрея был отменный, а тут ощущалась редкая, колючая, пронзительная индивидуальность. Что-то из-под отталкивающей оболочки влекло, взывало, манило. Вскоре стало понятно, что у девочки исключительно красивый профиль, а когда она, почуяв, что ее рассматривают, обернулась и обвела настороженным взором зал, Андрей вздрогнул: необыкновенные глаза, завораживающие! Огромные, льдисто-голубые, в пол-лица, странно светящиеся, очень широко посаженные. Как сказала бы его жена, «глаза на ушах».

Своим холодным блеском они жгли насквозь, и с Андреем произошло непонятное; он потом не мог вспомнить, как вместе с цыплячьей девчонкой оказался за столиком позади колонны в укромном, скудно освещенном углу, под пышной сенью искусственного фикуса. Они сидели и разговаривали. Когда это успело случиться? Сейчас-то уже все ясно — влюбился с первого взгляда, вот в башке и поплыло, но тогда и наутро и еще много дней после объяснение у него было другое: напился в зюзю, несмотря на редкую устойчивость к алкоголю. Оттого и провал в памяти, самая настоящая амнезия.

Ведь о чем шла речь, Андрей бы и за миллиард долларов не восстановил. Наверное, как обычно в таких случаях: ни о чем и обо всем одновременно, когда не в словах дело. Но он постоянно помнил, что перед ним — ребенок, птенец, детеныш; ее надо оберегать, защищать. Для постели (мысли, кто бы сомневался, уже витали) она не годится. Девочка смешно, неумело изображала женщину-вамп в полной уверенности, что получается здорово, Андрей же чувствовал себя огромной, хорошо дрессированной собакой, которую задирает воробей. Поддаться на провокацию значило бы уронить достоинство — однако глупые инстинкты так и влекли это сделать.

Она сказала, что ей девятнадцать, учится в институте. Третий курс экономического. Здесь с подружками, хотя совершенно не собиралась. Родители? Нет, не беспокоятся, она взрослая, отчитываться не обязана и вообще гуляет сама по себе.

У Андрея хватило рассудка заказать такси тем своим гостям, кто не отважился отдаться во власть обольстительниц, и проследить за их отъездом, после чего он сам оказался в машине — с Цыпленком, втайне уже получившим это прозвище. Она сильно отличалась от его обычных пассий, но — почему нет? Новое всегда интересно.

И сразу спать с ней вовсе не обязательно.

— Покатаемся? — предложил Царев. — Не боишься, что я выпил?

Она невозмутимо помотала головой, и машина сорвалась с места. По дороге они говорили мало; в салоне нарастало мощное — и, казалось Андрею, обоюдное! — напряжение. Внезапно он понял, что больше не выдержит, и притормозил у обочины. Положил руку на спинку ее сиденья, вбуравил в белое личико тяжелый мужской взгляд, ни слова не говоря, по-медвежьи сгреб невесомое тельце и наконец, наконец прилепился губами к ее губам.

И унесся далеко-далеко, в космос. Или в молодость.

А назад вернулся потому, что щекам стало мокро. Цыпленок — очевидно, уже не первую минуту, — ревел в три ручья самым неэстетичным образом: икая, глотая сопли, размазывая помаду и тушь. Зрелище, прямо скажем, было то еще, но Андрей испытал одно — невероятную, огромную, отеческую нежность. Мгновенно переключившись из животного режима в человеческий, но все с тем же пылом он принялся утешать девочку; баюкал, гладил по голове, мычал что-то на редкость нелепое. Ни о чем не спрашивал. Дождался, пока она сама, нарыдавшись и нахлюпавшись, жалобно объяснит: