Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Смирнов был уже у порога.

— А это что за девчушка? — Иванов кивнул на девушку, которая пришла вместе со Смирновым и теперь жалась у порога, кутаясь в дырявый платок.

— Это Шура, из Союза рабочей молодежи. По Александровской улице на Печерск невозможно было проскочить, так она взялась провести меня через овраг у Собачьей тропы.

— Хорошо. Пускай остается здесь. Для тебя, Шура, тоже найдется дело, Беги, Ваня! Не теряй ни минуты…

Смирнов выбежал за дверь, и между Ивановым и девушкой в рваном платке произошел такой диалог:

— Итак, Шура, ты из большевистской молодежи?

— Из Союза «Третий Интернационал».

— А сама чья?

— Ситниченкова. С Соломенки.

— Родители есть?

Лицо Шуры омрачилось.

— Есть. Только это все равно что нет…

— Как это?

— Ушла я из дома…

Шура плотнее куталась в свой дырявый платок.

— Почему ушла?

— Брат у меня… против нас: сказал, что будет бить, ежели я буду с большевиками водиться…

Шура посмотрела на Иванова сердито и с вызовом: щупленькая, хрупкая, она выглядела лет на четырнадцать и, словно бы презирая свой слишком молодой возраст и оговаривая свои права на самостоятельность в жизни, она торопливо добавила, сурово сводя брови:

— Мне уже семнадцатый! Сама умею разбираться, что и к чему.

— Н–да, — сказал Иванов, и лицо его снова озарилось улыбкой. — Это ты, Шура Ситниченко, права. Так вот, давай и будем действовать по–большевистски. Получай от меня поручение: пойдешь в разведку.

— Хорошо! — Сердитые морщинки на лбу девушки разошлись. — Что разведать?

Иванов тихо засмеялся:

— Только чур: таким гневным взглядом ни на кого не смотри! И не кичись, что тебе уже семнадцатый. Наоборот: прикинься еще меньшей. Пускай все думают, что тебе и пятнадцати еще нет! Помнишь, как у Тараса Шевченко сказано: «Тогда мне лет тринадцать было, за выгоном я пас ягнят. И то ли солнце так светило, а может просто был я рад невесть чему…» Понимаешь?

— Понимаю… — зарделась Шура.

— Ну вот. Маленькая девчонка всюду прошмыгнет, где взрослому не пробиться. Ежели что — плачь: домой, дескать, возвращаюсь, пустите, дяденька, мни как раз на ту сторону, через патрулей, нужно… Поняла?

Шура снова нахмурилась.

— Давно поняла! — Она сказала это нетерпеливо, даже притопнула, ногой. — Говорите уж: куда и зачем нужно идти?

Тогда Иванов подозвал ее поближе и усадил на кровать подле себя:

— Пойдешь в царский дворец. Сквозь все заставы и заслоны. Узнаешь, что с ревкомом: живы или нет. А если увидишь кого–нибудь из ревкомовцев, скажешь: Иванов спрашивает — что делать? Когда восстание? Кому руководить? Поняла? И сразу же — назад. За час–два чтобы обернулась туда и обратно, — закончил он сурово, уже без улыбки.

Шура сразу же встала и закуталась в свой изорванный платок.

— Через час буду здесь. Можете мне верить.

— А я и верю, Шурок! Ибо вижу, что ты в революцию веришь. — Иванов говорил с девушкой, как со взрослой, но под конец снова не удержался от улыбки: — Гляди же, дивчина, теперь революция в Киеве от тебя зависит.

Когда хрупкая девушка скрылась за дверью, Иванов некоторое время еле поглядывал на темный, еле приметный в густых сумерках квадрат дверного косяка, словно старался увидеть сквозь дверь как девчонка с острыми плечиками и длинными и худыми, как у подростка, ногами вприпрыжку перебегает дворик, прыгает через заборчик, ныряет в чащу шиповника и сухой полыни на круче, исчезает в ночной темноте, а потом карабкается, садня голые коленки, через высокую каменную ограду губернаторского дома, чтобы поскорее проскочить на Александровскую и к царскому дворцу.

Дверь скрипнула — Мария внесла холодное молоко со льда. Видение девочки на каменной ограде, утыканной поверху битым стеклом, исчезло.

— Мария! — попросил Иванов. — Подай мне, пожалуйста, вон ту книжку в синей обложке с золотом: справочник скорой помощи.

Мария побледнела, Всплеснула руками;

— Тебе хуже? Ты хочешь вызывать скорую помощь?

Иванов виновато оправдался:

— Прости, и тебя напугал? Нет мне лучше. Но там, в справочнике, есть план нашего Киева.

Оправившись от испуга, Мария подала ему книгу.

Иванов развернул огромный лист схематического плана города. Расстелив лист на коленях, он минутку рассматривал карту, щуря глаза, чтобы прочесть мелкие надписи на улицах города. Потом взял карандаш и начал чертить.

Против царского дворца он вычертил дугу — со стороны Александровской улицы. Эта дуга своими концами упиралась в крутой обрыв над Днепром. Такую дугу практически можно считать кольцом: Совет и ревком были зажаты со всех сторон… Вторую дугу Иванов вычертил против «Арсенала» — со стороны Московской: казаки и «ударники» заходили с этой стороны. Немного подумав, он нарисовал и третью дугу — против «Арсенала» же, от Косого капонира, там стояли два военных училища: юнкера. Поколебавшись, Иванов вычертил еще одну дугу против «Арсенала» — от Бутышева переулка: пятая школа прапорщиков. Эти три дуги своими концами почти сходились, оставались лишь узкие щелочки против арсенальской «задней линии» — с Собачьей тропы, вдоль ипподрома, до авиапарка, да еще с Никольской на казармы понтонеров.

Иванов задумался надолго, грыз кончик карандаша, посматривал в потолок: проходы или… ловушка? Ведь по Александровской, Московской и Кловскому спуску казаки, «ударники» и юнкера могли соединиться. Наконец неясными точками — через Александровскую, Московскую и Кловский спуск — Иванов поставил пунктир. Потом тремя решительными движениями начертил три широкие стрелы: поперек Александровской, поперек Московской и в стык Кловского спуска и Собачьей тропы. В эти три пункта надо было направить удары, удары боевых групп прорыва: рассечь силы противника и открыть «Арсеналу» сообщение с авиапарком, а затем открыть путь для фронтального наступления — Мариинским парком справа и через губернаторскую усадьбу на дворец.

Итак… война дворцам?

Тогда, точно так же сразу и решительно, одним движением, Иванов вычертил жирный круг, пересекающий Левашевскую, Банковую, Софийский сквер, Лютеранскую и снова Левашевскую: штаб! От Виноградной, почти от своего дома, от Кругло–Университетской, Николаевской и Институтской Иванов нацелил на это кольцо четыре быстрые, короткие стрелки: так должны бы ударить на штаб красногвардейские отряды.

За мир — хижинам!

Боже мой! Все это нужно было проделать еще вчера! Пока штаб не стянул своих сил. Только наступление, а никакая там «активная оборона» по стратегии председателя Совета и председателя ревкома Юрия Пятакова!.. А теперь вот уже поздно…

Нет, не поздно! Поздно было бы на фронте, в позиционной войне — так действуют непреложные законы полевой тактики и военной стратегии, а делать революцию никогда не поздно!

Резким движением Иванов поставил точку в центре круга на штабе, и острие карандаша, пробило жесткую бумагу карты насквозь.

Именно в эту минуту дверь резко открылась и в комнату ввалился Затонский.

Владимир Петрович тяжело дышал, запыхавшись, и вид у него был странный. На голове «мономашка» — поповская бобровая шапка с изостренным бархатным верхом, на плечах купеческая шуба с таким же бобровым воротником, на ногах глубокие, профессорские калоши. В такой одежде разгуливали по Крещатику в лютые январские морозы премьеры оперного театра. Вчера был осенний холодный, промозглый, однако бобры и шуба были никак не по сезону. По лицу Владимира Петровича катился обильный пот, стеклышки очков густо запотели. Затонский сорвал очки, близоруко прищурился на керосиновую лампу и закричал:

— Катастрофа, а ты валяешься! Тоже мне — нашел врем отлеживаться!

Он снова напялил очки — они быстро отпотевали в нетопленной комнате — и грозно взглянул своим тигриным взглядом. Но взгляд его сразу наткнулся на капли засохшей крови на рубашке Иванова.

— Боже! — вскрикнул Затонский. — Кровь! Ты ранен? Где? Когда? Куда? Пуля извлечена или навылет?

— Ерунда, — отмахнулся Иванов, — небольшое кровотечение из легких. Ты же знаешь, что такое тбц?.. А чего что ты так нарядился?.. Словно сам Балабуха или тенор Собинов?

99
{"b":"162908","o":1}