— Господин Винниченко, — сказал Леонид, стараясь все–таки сдержаться, — ваша Центральная рада уже заявила в октябре, что она против восстания, затем, воспользовавшись этим же восстанием, она объявила себя правительством на Украине. Но вы, кажется, забываете, что на Украине — власть Советов, местных Советов, а центральной украинской властью Центральная рада будет признана лишь при условии, что ее состав будет переизбран на съезде местных Советов.

— Простите! — похлопал ладонью по столу Винниченко. — Не переизбрана, а лишь пополнена! Так мы договорились с вашим братом, Юрием Леонидовичем…

— Мой брат, — мрачно промолвил Леонид, — уехал в Петроград.

— Давайте отложим этот разговор до его возвращения.

— Он не вернется. Он останется в Петрограде.

— Не вернется? Очень жаль…

Сожаление Винниченко было совершенно искренне. С Юрием Пятаковым они никогда не обменялись добрым словом, был Юрий Пятаков заядлым украинофобом, великодержавником, но, в конце концов, они с Винниченко всегда находили общий язык.

— Очень жаль, — повторил Винниченко. — А впрочем, это не имеет значения. Юрий Леонидович выступал как председатель Совета рабочих депутатов и вашего большевистского комитета. Так что…

— Юрий Пятаков не вернется, — повторил и Леонид Пятаков. — Не вернется и его… соглашательское политиканство. С этим покончено, господин Винниченко.

Владимир Кириллович расстроился. Нелады в Киевском комитете большевиков не были ни для кого секретом, и в кулуарах Центральной рады даже ходила острота: «Камарилья большевиков — слева Пятаков и справа — Пятаков»… Сообщение о том, что теперь придется иметь дело с Пятаковым Леонидом — непримиримым противником Пятакова Юрия, — встревожило его не на шутку.

Леонид между тем говорил:

— Съезд Советов — это второй вопрос, с которым я к вам пришел. Мы прилагаем сейчас все старания, чтобы созвать съезд возможно скорее и избрать на нем советский орган центральной власти на Украине.

— Центральную раду, хотите вы сказать?

— Центральный орган власти Советов! А ваши губернские комиссары и национальные рады препятствуют этому. Мы требуем, чтобы органы Центральной рады по всей Украине не чинили препятствий созыву пленумов местных Советов для избрания делегатов…

Винниченко, слушая, морщился: опять это — требуем!.. Что за наглость! Кто тут, в конце концов, власть? ВРК или генеральный секретариат? И Винниченко прервал Пятакова.

— Слушайте, Пятаков, — сказал Винниченко. — Мы считаем излишним и вредным созыв в настоящее время съезда. Мы, правительство YHP, заняты сейчас организацией государственного аппарата. Мы не можем отрывать людей на местах от плодотворной деятельности в интересах государственного строительства ради какого–то там съезда…

— Господин Винниченко! Мы протестуем! И это — второй протест, заявить который уполномочил меня Военно–революционный комитет!

Винниченко минутку побарабанил пальцами по столу.

— Слушайте, Пятаков, — произнес он наконец, сдерживая ярость, вот–вот готовую прорваться. — Было бы лучше, если бы протест вашего ВРК вы заявили не мне лично, а правительству Украинской народной республики, путем внесения парламентской интерпелляции в Центральную раду.

— Вы же знаете, что мы, большевики, не входим в вашу Центральную раду.

Винниченко саркастически улыбнулся:

— Что ж… этому тоже можно помочь. Пускай председателем ревкома станет… не большевик, тогда через представителя своей партии в Центральной раде…

— Вы не желаете со мной разговаривать?

— Что вы! — Сардоническая усмешка уже не сходила с уст Владимира Кирилловича. — Но мы с вами не дети!.. Не кажется ли вам, что теперь, когда революция свершилась, существует даже революционное правительство — правительство Украинской народной республики, — потеряло смысл… самое существование Военно–революционного комитета?..

Существование Военно–революционного комитета давно уже досаждало Винниченко. Разве это нормально — какое–то… двоевластие в стране? Нет, нет, с Военно–революционным комитетом давно уже пора кончать.

Леонид Пятаков застегнул пиджак на все пуговицы. Пиджак он носил поверх старой, еще фронтовой гимнастерки.

— Господин председатель генерального секретариата Центральной рады! От имени Военно–революционного комитета я заявил вам наши протесты и предъявил наши требования. Это — решительные протесты и категорические требования. Адрес Военно–революционного комитета вам известен…

Не сказав «прощайте», Леонид Пятаков вышел из кабинета главы правительства УНР.

7

Не приходится сомневаться, что Винниченко чувствовал себя в эту минуту незавидно.

Мало того, что он устал, был взволнован и раздражен, он к тому же не мог толком разобраться и в самом себе. Сомнения и противоречия снова овладели им. Он пребывал сейчас в том душевном состоянии, для которого в русском языке есть очень меткое выражение: в растрепанных чувствах.

Посудите сами!

С одной стороны, Владимир Кириллович получил известную моральную сатисфакцию: он таки одержал верх, таки дал отпор представителю Военно–революционного комитета! Но с другой стороны…

Впрочем, в этой другой «стороне» тоже были два элемента: теза и антитеза.

Теза говорила: с ВРК надо кончать, ибо за ним стоит опасная, даже грозная сила, которая отстаивает примат идеи надгосударственного или там внегосударственного социального освобождения, — между тем как создание Украинского государства было для Винниченко первоочередной задачей. Антитеза, однако, предостерегала: сила эта — пролетариат, и, порывая с этой силой, пролетариатом, тот, кто рвет, становится, таким образом, на сторону сил, так сказать, антипролетарских…

И тут опять–таки возникало два компонента единой мысли.

Ясно, что во имя возрождения украинской государственности надо жертвовать всем остальным: тут голос национального деятеля заглушал в Винниченко все.

Но с другой стороны — ведь он, Винниченко, социал–демократ и его классовые симпатии должны быть, понятное дело, на стороне пролетариата. Это подавал свой голос в Винниченко партийный деятель. Боже мой! Что же делать?

— Панна София, или, тьфу, товарищ Галечко! — крикнул в сердцах Владимир Кириллович. — Ну его к дьяволу! Просите товарищей, или как их там — господ иностранцев, на аудиенцию!

И тут снова — о господи, в который уже раз сегодня! — ждала Винниченко очередная неприятность. София Галечко доложила:

— Приношу извинения товарищу презесу, но господа главы действующих на Украине иноземных фирм и представители иноземного консулата отбыли. Их, прошу товарища презеса, уже нет…

— Как это — нет?

— Нет! Переждали раз, переждали второй, согласились переждать и в третий представителя ревкома, но эвентуально — соскучились, а весьма возможно, и обиделись и… разошлись по домам, мои извинения товарищу презесу…

Винниченко застонал и схватился за голову.

— Товарищ София! Что же вы наделали, побойтесь бога!

— Но, пршу, при чем же тут я? — обиделась наконец и верная секретарша. — Что же мне, мои извинения, им путы на ноги накинуть? Или я, мои извинения, в состоянии задержать силой чуть не два десятка здоровенных мужчин?.. Пока еще речь шла о соблюдении очереди консеквентной, то господа представители держались спокойно. Но, прошу, когда ворвался без очереди этот невежа революционно–комитетский, то паны чужеземцы разгневались. Может ли простая секретарша предотвратить международный скандал?

Скандал! Это действительно был скандал. И скандал — на первых же шагах выхода молодого Украинского государства на международную арену.

И все этот проклятый Леонид Пятаков!

Нет, с ревкомом надо кончать, и как можно скорее!

— Кто же там был… среди иностранных представителей? — едва овладев голосом, простонал Винниченко.

Галечко вынула свою записную книжку и прочитала:

— Представитель киевского отделения «Франко–русской торговой палаты…»

Франция! Да ведь во владении французских компаний находилось больше половины всех шахт и рудников на украинской земле!