Рамирес-Грэм не хочет вступать в дискуссию.

– Что потребуется вам для работы? – спрашивает он. – Мы можем предоставить в ваше распоряжение наши лучшие компьютеры. Любой офис. Естественно, мы будем вам платить. Не знаю, сколько вы получали раньше, но уверяю, что мы вам заплатим больше.

– То, что мне будут платить, это хорошо. Но я предпочитаю работать у себя дома. Мне потребуется вся архивная информация о Кандинском, которой вы располагаете.

– Мы дадим вам весь материал, относящийся к "Сопротивлению", – говорит Баэс. – Но мы подозреваем, что на вашем сайте "Риэл-Хакер" уже имеются все нужные сведения и мы не сможем сообщить ничего нового для вас.

– И вот еще что, – говорит Рамирес-Грэм, – вы действительно уверены в том, что смерть хакеров на совести Кандинского? Сеньорита, такое впечатление, что вы действительно знаете больше, чем мы.

– Меня это нисколько не удивляет, – отрезает девушка.

И этим резким мгновенным ответом напоминает ему Светлану.

Под дождем судья Кардона открывает калитку и заходит в дом, где находится Альберт. Он пересекает сад и поднимается по лестнице. Трогает вьюнок на стене; несколько сухих листьев падают на землю. Дверь второго этажа закрыта. Он с силой толкает ее, прижимая платок к правому глазу. Кровь еще течет, но уже не так сильно. Зрение Кардоны затуманено, а боль настолько сильна, что ему ясно: рана действительно серьезная. Он сделает все, что должен сделать, а уж потом у него будет время на все, и на визит в клинику – тоже. От дождя его волосы взлохмачены, по щекам стекает вода. Охранник открывает дверь: у него вытянутое лицо, красные глаза и бледно-розовая кожа. Кардона догадывается, что он альбинос. У него был такой же товарищ в школе, и ребята доводили его до слез своими насмешками. Говорили, что он такого же цвета, как туалетная бумага. Что Бог раньше времени вынул его из печки. Кардона тоже участвовал в этих издевательствах. Если бы тогда он знал, что однажды покроется этими ужасными красными пятнами и дети станут оборачиваться ему вслед! Спустя годы после совершения неблаговидных поступков нас вдруг настигает жгучий стыд. Словно по прошествии некоего времени мы получаем заслуженный плевок в лицо… Охранник пропускает его, с неприязнью глядя на мокрые следы от его ботинок. Кажется, он вот-вот попросит посетителя снять обувь, но затем молча садится на свой стул возле колченогого стола. Кардона смотрит на облупившиеся стены, где висят прошлогодний календарь и картины с видами Рио-Фугитиво, с его мостами, рекой и горами цвета охры. Несмотря на резкий характер, у меня все же есть сердце. Не будем обращать на это внимание; совершенно точно, кто-то развесил здесь всю эту "красоту" именно для Альберта, хотя не исключено что это мог быть и прежний хозяин дома. Ведь Альберт был доставлен сюда в смирительной рубашке, мозг его превратился в желе от постоянной работы с цифрами и кодами. На столе лежит тетрадь с заметками и стоит черно-белый телевизор. Кардона, стоя перед ним с кейсом в руке, смотрит трансляцию столкновения демонстрантов с полицейскими. Странное, почти фантастическое ощущение – видеть на экране события, в которых принимал участие несколько минут назад. Ему показалось, что на какой-то миг он сам показался на экране в сопровождении полицейского.

– Вам назначено?

Он отрицательно качает головой. Вопроса более абсурдного не придумаешь. Словно дворецкий, сохраняющий невозмутимость даже тогда, когда его господин корчится в агонии. Или этот вопрос подразумевает, что Кардона должен сообщить о цели своего визита к Альберту? У охранника сонные глаза. Ботинки блестят, оливковая форма словно только что выглажена, на голове зеленая кепка. Время от времени он украдкой поглядывает вниз, чтобы удостовериться, что только что вымытый пол не закапают кровью и не оставят на нем лужу. Должно быть, он из сельской местности. Естественно, на него всю жизнь смотрели как на невиданного зверя, полагая, что рождение альбиноса – небесная кара всей деревне. Может, просили священника изгнать из него бесов… Охранник просит его удостоверение. Мокрой рукой судья его протягивает.

– Дождь попортил его.

– Верно. Кажется, сегодня все складывается как нельзя хуже. Мне нужно было остаться в отеле.

– Хотите повесить плащ?

– Не беспокойтесь. Я не задержусь надолго.

– Если вам повезет, дождь скоро кончится.

Погода – неисчерпаемая тема для беседы незнакомых людей в лифтах или в такси. Обсуждение метеосводок позволяет избавиться от боязни замкнутого пространства, заполнить неловкие паузы в разговоре. Охранник записывает в тетрадь его имя и просит расписаться.

– Я оставлю ваше удостоверение у себя.

– Пожалуйста.

Все так легко, когда ясна цель. Кардоне не нужно скрывать свое имя. Совсем скоро все станет известно. Они будут очень удивлены его поступком, решат, что после увольнения из министерства он повредился умом. Или он сам подал в отставку? И то, и другое – его вынудили это сделать. Он делал то, о чем его просили; сначала – с энтузиазмом, потом – против воли. И они это понимали. Конечно, он хотел оставаться до конца, чтобы в своей прощальной речи, стоя перед объективами фотокамер, нанести правительству сокрушительный удар, рассказав о его коррумпированности с высших эшелонов власти до самых низов. Монтенегро уже не был диктатором, но это вовсе не означало, что он перестал брать взятки. При его теперешнем режиме уже нет смертей, но это не значит, что его руки стали чисты. Он приватизировал или, как сейчас модно говорить, "капитализировал" страну, тем самым подготовив благодатную почву для процветания взяточничества, для условий, когда все на свете продается и покупается. Но Кардоне не дали пережить свой звездный час. В один из вечеров, когда на небе появились розовые облака, окрашенные ласковым закатным солнцем он выходил из министерства через заднюю дверь; к нему подошли трое военных полицейских и потребовали следовать за ними. В джипе его отвезли прямо к дверям дома и попросили больше никогда не возвращаться в министерство. Отобрали ключи от кабинета и вежливо – за этим угадывался жесткий приказ – попросили воздержаться от каких бы то ни было заявлений прессе. Вот так с ним обошлись. Его теперешнее спокойствие проистекает от сознания, что терять больше нечего; он просто должен совершить необходимое действие, для которого у него все приготовлено. Он сам удивляется своей невозмутимости. Он сделает это при свете дня, не скрывая своего имени – на его счастье, военные и полиция сейчас слишком заняты беспорядками на улицах города. Хотя он сделал бы это в любом случае. По коридору он направляется к комнате Альберта.

– Минуточку, – говорит охранник. – Туда нельзя с кейсом.

Кардона начинает сомневаться, что все пройдет гладко. Что скажет жена Тьюринга, когда узнает обо всем? Доверчивая, бедняжка, – пошла за документами, подтверждающими ее признание. Одних ее слов было достаточно, чтобы предъявить обвинение двум людям: Альберту и Тьюрингу. Он ставит кейс на стол. Дождь все сильнее барабанит по крыше.

– Я могу достать подарок для господина?

Охранник разрешает, рассеянно глядя на экран телевизора. Интервью дает управляющий "Глобалюкса"; это житель Ла-Паса, он произносит "r" и "s" так слабо, будто у него уже совсем не осталось сил. "Мелкая сошка, – думает Кардона. – До чего же все они умны…" У управляющего ухоженные усики; он говорит о правосудии, о миллионах убитых… Кардона больше не слушает его: он вспоминает фильм "Крокодил-альбинос". Извлекает из кейса серебристый револьвер с глушителем, купленный у одного из телохранителей в бытность министром, быстрым движением выбрасывает вперед правую руку и дважды стреляет в охранника. Кепка падает на пол; в сонных глазах стынет недоумение; тело грузно оседает; оливковая униформа окрашивается красным. В жизни Кардоны это первое убийство. Он всегда был существом робким и старался по возможности избегать жестокости. Ребенком он испытывал тошноту при виде попавших под машину кошек или собак, их вывалившихся внутренностей, перебитых лап. И ненавидел ходить в усадьбу дедушки с бабушкой, потому что его кузены, жившие там, смеялись над ним, когда он отказывался вместе с ними стрелять воробьев и колибри из маленьких винтовок. Его называли Марией Магдалиной, и он украдкой посматривал на Мирту в надежде, что хотя бы она положит конец этим нападкам. Он до сих пор не может забыть эти унизительные обеды, когда его кузены и кузина хором запевали: "Мария Магдалина, ты всегда пребудешь с нами…", пока он не вскакивал и не убегал от них в комнату деда и бабушки. Иногда ему казалось, что он родился в неправильной стране и с неправильным характером. Поэтому он с головой ушел в занятия юриспруденцией: рационализм и четкая система законов так выгодно контрастировали с хаотичной жестокостью окружающего мира. Но его рвение было напрасным: в стране, которая занимала первое место в мире по количеству случаев произвола властей, закон был марионеткой, брошенной в костер страстей вокруг очередного скандала. Кардона оглядывает тело охранника, распростертое на полу. Тот упал на спину, пули попали в грудь и живот. Судье хотелось бы узнать его имя. Подобно тому как некоторые называют его самого "пятнистый", он запомнит этого охранника как "альбиноса". Он сочувствует этой несправедливой смерти, семье, которая будет ее оплакивать. Невинные всегда расплачиваются за других. Даже когда речь идет о мести за другого невинного. Занимая свой высокий пост, он всегда стремился защитить таких людей. Каким же наивным идеалистом он был. Что сказали бы его кузены, если бы увидели его сейчас. Что сказала бы Мирта. Очевидно, человек способен совершать поступки, о которых ранее и помыслить не мог; наверное, так уж распоряжается судьба. Кардона входит в комнату Альберта. Строгая обстановка, на столе гвоздики, на стенах фотографии, рассказывающие историю триумфа. Прибыв в Боливию как сотрудник ЦРУ – в качестве советника диктатора по работе с интеллектуальным потенциалом, Альберт быстро стал незаменимым для Монтенегро. Альберт не захотел возвращаться в США (или он действительно был беглым нацистом?), оставил свой пост в ЦРУ и сумел создать в Боливии аналогичную организацию, стоящую на страже госбезопасности, способную выявлять скрытых противников, прослушивать их переговоры, перехватывать секретные сообщения и расшифровывать их. Организацию настолько действенную, что Мирте и ее товарищам не удалось одолеть ее. Тьюринг расшифровал сообщение, в котором упоминалось место их подпольных встреч, отдал его Альберту, а тот, в свою очередь, направил информацию в службу Тайной палаты, которая и распорядилась судьбой заговорщиков. Дождь стучит в окна. Судья Кардона дрожит. Его одежда промокла, не хватало еще простудиться. Человек, которого он ищет, лежит в кровати, закутанный в одеяла. Аромат эвкалипта смешивается с запахом старого разлагающегося тела. Это тело, вернее, то, что от него осталось, с помощью множества трубок подсоединено к машине за спинкой кровати. Удары сердца, возможно, поддерживаемого искусственно" отражаются на мониторе в виде кривой ломаной линии. Кардона приближается к краю кровати. Глаза Альберта открыты, дряблая кожа головы видна под растрепанными волосами. Даже если Кардона ничего не сделает, этот человек скоро простится с жизнью. Кардона с револьвером в руке – его судья, выносящий окончательный приговор. Острая боль в рассеченной брови не дает покоя. Нужно поторопиться. Он целится в грудь Альберта, который невидящими глазами смотрит на что-то, чего нет в этой комнате. "Кауфбойрен", – внезапно произносит он. "Бредит", – говорит про себя Кардона.