Билли почудилось, будто сердце оказалось у него во рту и постукивает о зубы.

— Хэлло! — снова улыбнулась Тани.

— Хэлло, — выдохнул Билли и судорожно сглотнул. В жизни не видел он таких сверкающих зубок, такой ослепительной улыбки!

У Билли перехватило дыхание. И хорошо, мелькнула мысль, а вдруг у него пахнет изо рта? И вообще, разве можно загрязнять дыханием воздух в ее присутствии!

— Значит, вы будете моим зятем? — начала разговор Тани.

Билли глянул на Рошан. Она вспыхнула, и он почувствовал, как начинает гореть его лицо.

— Во что вы играли? — спросил он вместо ответа, довольный, что увильнул от неприятной темы.

Глаза Тани удивленно округлились, потом заискрились смехом.

— Ах, вы о моем костюме? — Ее пальцы поиграли краем коротенькой юбочки. — Шесть сетов тенниса! У нас за домом четыре корта. Там и плавательный бассейн есть, Рошан должна обязательно показать его вам. Очень красивый, выложен зеленым мрамором. А вы умеете плавать?

— Да.

Билли отвел глаза. Ему вспомнились две отчаянные попытки научиться плавать в плохоньком университетском бассейне в Лахоре — он молотил по воде руками как бешеный и чуть не захлебнулся.

Тягостное ощущение собственной неполноценности окутало Билли.

Но Тани щебетала себе весело, живо и непринужденно, засыпая Билли вопросами, поддразнивая его. Билли скоро отпустило, он тоже развеселился и стал развлекать девушек остроумными похмыкиваниями и блестящим каскадом гримас.

Ему хотелось произвести хорошее впечатление на этих богатых и милых девушек! Билли всячески давал понять, как влиятелен его отец, как богата и уважаема их семья, и делал это с ловкостью, удивлявшей его самого. Его, пожалуй, даже немного занесло.

— Мой отец — некоронованный король Лахора! — похвастал Билли, но, спохватившись, перевел все в шутку: — А я — королева!

Сестры так и прыснули. Наконец Тани объявила:

— Нет, ты просто прелесть! А ведь с первого взгляда и в голову не придет!

Билли ухмыльнулся, растянув рот до ушей. Сейчас он выглядел довольно симпатичным гномом-хвастунишкой.

— Тим, — спросил он вдруг (они уже перешли на «ты» и звали друг друга Тим и Билли), — Тим, ты какой цвет больше всего любишь?

Тани вытянула свои прекрасные ноги и посмотрела в потолок, будто ожидая подсказки.

— Голубой, — твердо сказала она. — Голубой — мой любимый цвет.

— И мой тоже, — серьезно сказал Билли, тут же приняв решение. По правде говоря, Билли в жизни не задумывался над вопросом любимого цвета.

Джербану отлично удалась партия контрабаса. В завершение она сделала эффектный жест — положила на ладонь Рошан пять золотых монет с профилем королевы Виктории.

Когда пришло время расставаться, Билли обнял будущую тещу, пожал руки всем ее дочерям и родственницам и весело махал им из экипажа до самых ворот. Сегодня Джербану и Путли были для Билли феями-крестными, а экипаж — золушкиной тыквой.

Билли не слушал оживленных замечаний и догадок, которыми обменивались Джербану и Путли по дороге домой. На другое утро он не мог найти себе места и всех женщин называл «Тани».

— В чем дело? Тани, Тани, Тани! Ты на Рошан женишься, не забыл?

Джербану была раздражена.

— Нет. Я на Тани женюсь! — объявил Билли, подскакивая к бабушке с поцелуями.

— Ведь верно, я женюсь на Тани? — бросился он к матери, дурашливо тормоша ее.

— Не говори глупостей! — одернула сына Путли.

— Мамочка, ты сама говоришь глупости! Ты что, серьезно думаешь, что я женюсь на этой мокрой курице?

Начался бедлам.

Вопрос Билли повлек за собой крики, слезы и уговоры. Билли учили жить, наставляли на путь истинный, укоряли за легкомыслие. Его упрашивали, уговаривали, устрашали. Вмешалась даже пивоваловская жена. Ей Билли ответил такой ухмылкой, что та, не привыкшая к его выходкам, пришла в неистовство.

— И правильно! — поддержала ее Джербану. — Что за противная манера — ухмыляться человеку в лицо! Ни одна здравомыслящая девушка не пойдет за тебя, а тут такая милая, такая воспитанная и замуж за тебя готова, а ты еще ее мокрой курицей обзываешь! Да как тебе не стыдно! Поди в зеркало посмотри на свою обезьянью ухмылку!

— Он же не нарочно! Просто у него такая улыбка! Он никого не хотел обидеть! — вступилась Путли за сына. — Билли! — воззвала она, вкладывая всю душу. — Билли, ты просто не знаешь, чего хочешь! Это минутный каприз, увидишь Рошан еще раз, и все пройдет. Поверь мне, все это пройдет.

После двух часов споров и уговоров стало ясно, что Билли настроен очень серьезно. Билли был поражен в самое сердце. Он влюбился по уши и теперь походил не то на раненого оленя, не то на упрямого козла. Билли то дурачился, то вздыхал, то пел, но твердил одно: он женится только на Тани!

— Боже мой! — стонала Путли, сжимая виски. — Что я им скажу? Как я посмотрю Родабаи в глаза? Что она обо мне подумает?

— Она подумает, что ты ведешь себя недостойно. Она подумает, что ты неблагодарная, раз мы отказываемся от ее дочери. А про Билли скажет, что он нахальный мальчишка, который может свою глупую мамашу вокруг пальца обвести. Родабаи после такого оскорбления и знать нас не захочет.

После того как Джербану сделала это заявление и поставила все на свое место, осталось только разойтись. Герой дня бросился по магазинам.

А когда вернулся, нагруженный свертками, то все они содержали одежду различных оттенков голубого цвета.

Швыряние деньгами, дурашливость, распевание песен — все это было так непохоже на Билли, что Путли перепугалась. Ей в голову полезли семейные истории о самоубийствах на любовной почве, о юношах, чахнущих от любви или сведенных любовью с ума… Кое-что она слышала от людей, а иному и сама была свидетельницей. Путли опасалась за рассудок сына.

И была права: двадцатилетний Билли, взрослый человек с усами, вел себя как ошалевший подросток.

В те времена девушек в хороших семьях прятали, как драгоценности, их ревниво стерегли родители, братья, дедушки, бабушки, дядья и тетки. Каждый следил в оба глаза, детей строго наказывали за присущие их возрасту шалости. Никаких продавщиц в магазинах тогда не было, женщины вообще редко попадались на улице. На весь Лахор была всего одна школа, где девочки и мальчики учились вместе, так что молодой человек того времени мог общаться только с женщинами из собственной семьи.

Поразительно, но именно в такой атмосфере любовь вырастала буквально из ничего. Она пробивалась в самых неожиданных местах, ни с того ни с сего, и принимала порой страннейшие формы. Пылкую страсть мог вызвать пыльный пальчик, выглядывающий из сандалии, пусть даже все остальное, включая лицо, укутано покрывалом. Девушка могла влюбиться в затылок мужчины или в его голос, доносящийся из-за забора. Мир Таки Мир был врачом, но однажды, всего лишь пощупав пульс на женской ручке, он превратился в поэта. Он только ручку и видел — и чувствовал биение пульса в ней. О так и не увиденном им лице он написал целые тома возвышенных и прекрасных стихов.

Однако чаще такие страсти разгораются у мусульман и у индусов, женщины которых соблюдают обычай прятать лицо. У парсов не было такого обычая, но повышенная влюбчивость передавалась и им, поэтому не приходилось удивляться опасениям Путли.

К вечеру влажное солнце низко повисло над морем, обливая пурпурным светом окна пивоваловского бунгало. Путли без сил поникла на мягком диване в гостиной. Ее лицо опухло от переживаний и тайных слез. Путли терла лоб вспотевшей ладонью.

— Боже, помоги мне, научи, что делать, боже!..

Вместо бога на помощь пришел Мину Пивовала, который положил конец терзаниям Путли, твердо заявив:

— Надо сделать, как мальчик хочет, другого выхода нет. Надо попытаться… конец света не наступит!

— Но девочка не пойдет за него! Бехрам, ты что, не видишь, какая она современная и красивая… И от семьи она не захочет уехать. Лахор ей деревней покажется после Бомбея! — взывала Путли к здравому смыслу сына.