Фредди долго слонялся по мрачным коридорам старого дома, не находя в себе сил спросить дорогу. По чистой случайности он вышел прямо к обители факира — увидел его в открытую дверь.

Факир, всклокоченный и длиннобородый, в одной набедренной повязке, сидел в позе лотоса на грязноватой подстилке.

Покрыв волосы носовым платком, Фредди почтительно остановился на пороге комнатушки с голыми стенами, в которой стоял запах благовоний.

Факир пребывал в йогическом трансе. Фредди рассматривал его волевое лицо, натертое сандаловым пеплом, крупные опущенные веки. Руки факира были украшены серебряными браслетами, на груди красовался целый набор амулетов и разноцветных бус. Вокруг его подстилки полукругом были расставлены флаконы, фарфоровые ступки, разложены кусочки пергамента с астрологическими знаками. Все это произвело большое впечатление на Фредди, и он погрузился в благоговейное созерцание.

Внезапно факир открыл свои огромные черные глаза, свирепо оскалился и прорычал:

— Входи, убийца!

Фредди был не в том состоянии, когда можно не дрогнуть от такого приветствия. Он подскочил, сильно ударившись головой о притолоку, и, споткнувшись о порог, почти упал в комнату.

Кое-как встав на колени, он коснулся немытых ног святого. Факир отпрянул, как монашка, которую ущипнул пьяный. Плотней подобрав под себя ноги, факир положил на место сдвинувшийся клочок пергамента и быстрым движением руки указал Фредди, где сесть.

Фредди попятился и, дрожа, сел перед факиром на пятки. Флаконы и ступки стояли как стена, отделявшая его от святого.

— Ну, убийца? — спросил факир, приглашая этим любезным вопросом изложить цель прихода.

Фредди побледнел и отшатнулся. Тысячи мыслей вертелись в его голове. Может быть, факир ясновидящий? Нет, об убийстве он даже не помышлял! А вдруг факир знает и о поступках, которым еще только предстоит совершиться? Боже сохрани! — передернулся Фредди. Он огромным усилием воли заставил себя собраться и выговорить:

— Не убийца, а ваш ничтожный раб, попавший в беду.

Факир вскинул руки в браслетах и поднял к небу затуманившиеся глаза. У него это вышло так эффектно, что Фредди, окончательно убедившись в святости и могуществе прорицателя, простерся перед ним — за стеной флаконов — с мольбой:

— Святой человек, ты должен мне помочь. Спаси меня, святой человек!

— Сядь! — приказал факир.

Фредди сел, не отрывая взгляда от глаз факира, — расширившиеся зрачки, недвижные, как у змеи, настойчиво требовали, чтобы Фредди раскрылся, извлек из глубины своей души все те жаркие, чудовищные тайны, которые иной раз мучили его не только во снах… Едва различимый сигнал тревоги прозвучал в его одурманенном мозгу: а вдруг этот человек отнимет у него душу?

Факир видел, что Фредди готов.

Факир действительно хорошо знал свое дело. Он был опытным психологом и отличным актером — и то и другое составляло часть его ремесла. Обычно он применял шоковую тактику: ошеломленного человека было легче провести через грань недоверия. Только клиентов самого благонравного облика именовал факир убийцами, негодяями, разбойниками и прелюбодеями. Воров и профессиональных убийц факир приводил в состояние умиленного благоговения, называя их заблудшими праведниками или объясняя им, что они были святыми в прошлых жизнях. Прием безотказно срабатывал во всех случаях. К чести Фредди, его факир принял за человека порядочного, поэтому назвал убийцей.

Фредди отчаянно боролся за свою душу. Он смело, решительно уставился прямо в страшные зрачки, вызывая их на поединок. Напрягая все душевные силы, он в мучительном одиночестве противился профессиональному мастерству факира.

А тот ничего не замечал, ему и в голову не приходило, что клиент страшится потерять душу. Пахло заработком, вот и все. Факир привычно жег Фредди глазами, механически сохраняя свирепый оскал на лице, обрамленном дикими, нечесаными волосами.

Выждав целую минуту, полную невыразимого ужаса для Фредди, факир выпустил его из тяжкого плена, приказав:

— Говори!

Фредди, дрожа всем телом, с трудом удерживая равновесие, срывающимся голосом заговорил:

— Есть у меня подозрение, что теща моя продалась дьяволу. Ее проклятия очень сильно действуют, она меня замучила, почти что разорила, я больше не могу. Мне скоро жить не на что будет. На жену, на детей напустила порчу, они теперь все против меня. О факир, помоги мне!

Факир простер руку над флаконами и протянул Фредди курильницу для благовоний. Фредди благодарно окунул в нее палец и размазал пепел по лбу. Деликатно вынув из кармана хрустящую десятку, он положил ее на курильницу.

Что-то сверкнуло в гипнотических очах факира. Его манера еле заметно изменилась. Сохраняя свирепость и властность, он умело придал своему голосу оттенок сострадания и жалости.

— Иди! — строго сказал факир, указывая на дверь. — И принеси мне прядку ее волос.

Фредди вскочил и, низко кланяясь, попятился к выходу.

— Только смотри сам отстриги волосы, — добавил факир неожиданно сообщническим тоном.

Как только Фредди покинул обшарпанный, невыносимо душный дом и вновь ступил на вечернюю улицу, радостная вера в могущество святого разом улетучилась, будто холодный ветерок прочистил его запутавшиеся мысли, выдув и запах благовоний, и все остальное. На миг к Фредди возвратилось его обычное здравомыслие, и он поразился тому, что вообще пошел к этому шарлатану. Но тут же вспомнил полуголого факира, его горящий, гневный взгляд — боже мой, так он же чуть не отнял у Фредди душу! И отнял бы, если бы он, Фредди, не удерживал ее изо всех сил. Нет, что-то есть в этом нищем факире. Было бы глупо не верить в него.

Поглощенный своими мыслями, Фредди натолкнулся на медленно вышагивающую, нарядно разукрашенную корову.

— Смотри, куда идешь! — крикнул ему брахман, сопровождавший священное животное, и поспешно шагнул в сторону, уворачиваясь от соприкосновения с зороастрийцем, которое могло бы осквернить его.

Нет, факир не жулик, решил Фредди, воскрешая в памяти загадочный полукруг из флаконов, порошков, пергаментов. Он явно общался с духами, возможно, с духами малоприятными, когда Фредди осторожно заглянул в открытую дверь. Фредди никогда не ставил под сомнение существование черной магии и колдовства и был уверен, что малая толика простенького колдовства в его бедственном положении не повредит. Естественно, он примет меры, чтобы не навлечь на себя божий гнев, — будет побольше молиться, побольше милостыни раздавать.

Фредди хотелось бы узнать, что сделает факир с тещиными волосами, когда они окажутся у него в руках. Возможно, испепелит их в курильнице для благовоний под соответствующие заклинания. Или, скажем, обмакнет волосы в какое-нибудь омерзительное зелье и закопает их в таком месте, на котором лежит проклятие. Разве он сам не видел разные штуки, подвешенные — либо с половинками лимона, либо с зелеными перцами кинжальной формы — на ветках баньяна у кладбища?

И что тогда произойдет с тещей? Фредди передернуло, хотя он-то сам ничего особенного и не должен был делать. Единственное, что от него требуется, — отстричь прядку, детская забава, и отнести факиру. А что будет делать с волосами святой, Фредди не касается.

Переходя улицу к своей лавке, Фредди чуть не напоролся на оглоблю тонги, кучер которой, отчаянно ругаясь, через миг врезался в грохочущую пожарную бочку, запряженную волами.

Углубленный в обдумывание своей сложной затеи, Фредди медленно поднялся по лестнице домой и нос к носу столкнулся с предметом своих раздумий.

— О, хэлло, мама! — виновато выпалил Фредди. Джербану заморгала от энергичного приветствия, незнакомого ей.

— Эйло, — с сомнением пробурчала она и показала зятю широченную спину.

Крысиный хвостик ее волос греховно прыгал перед глазами Фредди.

Фредди был терпелив и настойчив. Он ждал подходящих обстоятельств, и через три дня представился случай, вознаградивший его за терпение.