У него снова заурчало в животе.

Процентщик высвободил руки, приблизил Фредди к своей пухлой груди, довольно долго подержал так — в знак безмолвного сочувствия — и выпустил, сам отступя на шаг.

— Какое несчастье, мой друг, какая беда! — завздыхал он. Резиновые глазки-шарики непроницаемы, на лице выражение нежнейшего сострадания. — Ах ты боже мой, вы и сами обгорели. Давайте я принесу вам отличную мазь от ожогов, жена сама делает.

— Не утруждайтесь, прошу вас, это пустяки, — заскромничал Фредди и добавил: — Как же справедлива пословица — друзья познаются в беде! Вы себе представить не можете, мой друг, как дорого мне ваше сострадание! Вы разделяете мое горе, и мне уже легче. Посмотрите, что делается, — это же целые годы труда. Работал как мул, ни днем ни ночью не знал покоя, только-только стало кое-что собираться — и вот! В одну минуту!

Фредди прищелкнул пальцами, показывая, как это — в одну минуту. И продолжал, завороженный собственным красноречием:

— Что теперь с нами будет, я просто не знаю. Маленькие дети, старушка теща — мы погибли! Погибли!

— Не теряйте мужества, мой друг, крепитесь. Вас бог любит — смотрите, какой вы красивый, молодой, сильный, восстановите все, что потеряли, а в скором времени и дело опять заведете.

— Разве что вашими молитвами и милостью бога.

Взрывоопасное напряжение в кишечнике исказило черты лица Фредди, а голосу придало убедительную жалобность.

Он хлюпнул носом и утерся о рукав.

В глазах ростовщика засветилась неподдельная тревога.

— Вы человек осмотрительный и умный, так что, я надеюсь, страховка у вас есть?

Фредди еле скрыл изумление.

— Небольшая, — пролепетал он, старательно отводя глаза.

— Все-таки, — вздохнул ростовщик, — кое-что. Утопающего и соломинка может спасти, а вам сейчас всякая малость на пользу. Пока что вам трудно поверить в это, — такой удар! — но время исцеляет все раны, а сила молитвы неодолима, молитесь, и все будет хорошо.

Он сложил губы будто для поцелуя, как делают мамаши, успокаивая малышей.

— Все обойдется, мой друг. Не буду вас задерживать, вам, конечно, хочется поскорей взглянуть на тещу. Дай бог всяческого счастья этой достойной женщине.

Пандит приподнял щепотью краешек белоснежного дхоти, пропущенного между ног на манер громадного подгузника, и отошел в сторонку.

Фредди проводил его задумчивым взглядом своих красивых глаз, которые вдруг отуманились и приняли выражение отрешенности. Значит, человек необразованный, неграмотный, по-английски только и умеет, что «йес» и «ноу»… А ему известно, что такое страхование имущества. И он не просто слышал о его существовании, но даже догадался, что лавка Фредди застрахована!

— Пусть все сгорит! — билась в истерике Путли. — Только спасите маму! Маму спасите!

Соседки, забыв перед лицом неминуемой трагедии о том, что огонь угрожает и им тоже, били себя в грудь и ритмично причитали: индуски «о бхагван!», мусульманки «о аллах!» — в зависимости от веры.

Пожарник снова полез вверх по стремянке, на сей раз таща здоровенную плетеную корзину, сквозь ручки которой продернута веревка, — в таких плетенках хозяйки втаскивают наверх мешки с картошкой или с углем. Пожарный спрыгнул на балкон, сбросил плетенку за перила, затянул веревку и проверил прочность узла. Оттянув веревку к краю корзины, пожарник втолкнул в корзину Джербану. Застенчиво придерживая нижнюю юбку, Джербану втиснулась в плетенку, которая оказалась настолько ей мала, что зад повис над плетеным краем. Веревки туго натянулись, очерчивая грани незримой пирамиды над ее головой.

Внизу пожарные склонились над лебедкой, готовясь к спуску груза… но стоило корзине на фут подняться над балконом, как Джербану неожиданно взвизгнула, вывернулась из плетенки и стала на ноги.

Толпа внизу разочарованно охнула.

Огонь уже облизывал балкон, и цементный пол накалился, как сковорода. Снизу неслись советы, понукания, предупреждения, сливавшиеся в неясный гул, в котором все равно ничего было не разобрать.

— Мама! — Фредди с криком пробивался через толпу.

— Сынок! — вопила Джербану. — Сыночек, что мне делать? Научи, что мне делать!

Фредди, пренебрегая опасностью, рванулся к самому огню, широко раскинул руки и крикнул:

— Прыгайте, мама! Прыгайте, я вас поймаю!

В голосе Фредди звучало отчаяние. Господи, молил он, хоть бы прыгнула! Хоть бы прыгнула, а то ведь ее сию минуту спасут!

Джербану глянула на металлически поблескивающий асфальт, на нелепую фигуру зятя, на его возбужденное запрокинутое лицо и чуть не лишилась чувств.

— Ну прыгайте же, мама! — внушал ей Фредди.

— Уберите отсюда этого свихнувшегося ублюдка! — заревел ирландец.

Полицейский ухватил Фредди за ворот и за штаны и отволок прочь.

Белая как полотно Джербану ошалело отпрянула от перил и чудом не вышибла уже затлевшую балконную дверь.

Ирландец метался, отдавая распоряжения:

— Сеть! Быстрее сеть!

— Откуда ее взять? — вопросил замордованный пожарник, которому, похоже, было суждено всю ночь лазить вверх-вниз по стремянке.

— Как это откуда! — взорвался ирландец, в ярости вскинув руки к небу. — Как это откуда! Здесь вся чертова лахорская пожарная команда, а чертовой сетки ни у кого нет?

— Я сбегаю за сетью, сэр, — вызвался другой пожарник.

— Живо! А ты давай со мной! — приказал ирландец измученному верхолазу. — Дух вышибу из этой старой дуры, а вниз стащу!

Пока ирландец, полный решимости, взбирался на балкон, пожарные растянули сеть.

Дальше все пошло очень быстро.

Непонятная возня сплетенных тел на балконе — в какой-то миг казалось, будто разъяренный ирландец танцует танго с еще более разъяренной дамой. Круто выгнутые брови Джербану поднялись чуть не до самых волос. Потом ничего нельзя было разглядеть в мелькании рук и метании тел. Два голоса звучали нелепым оперным дуэтом, в котором пронзительное сопрано Джербану явственно доминировало над красивым тенором ирландца.

Мгновение — и с точностью балетной примы Джербану блистательно взлетела над перилами, уже в корзине!

Раздался последний вопль погубленной души, летящей в пустоте, и Джербану замолкла. Она застыла, как фигура Будды на качающемся маятнике. Земля с людьми на ней приливом вздымалась ей навстречу. К ней летели и деревья, и дома. Джербану крепко зажмурилась и вцепилась в край корзины.

Корзина, еле вмещавшая в себя мягкое обилие плоти, медленно, с остановками, приближалась к земле. Пожарные туго натянули сеть и напряженно следили за спуском.

В десяти футах от земли не выдержала одна из веревок. Джербану потеряла равновесие, вывалилась из корзины и повисла, цепляясь за оставшуюся веревку. Толпа вскрикнула и стихла. Треск и рев пожара звучали в наступившем безмолвии во всем своем первородном величии.

Опрокидываясь, корзина зацепила верхним краем подол Джербану, и та теперь медленно вращалась на веревке, как акробатка, но только в широченных домотканых панталонах, стянутых тесемками на щиколотках и на поясе. Панталоны надулись и обратились в подобие тугих воздушных шаров, на которых Джербану и опустилась в сетку вместе с обломками корзины и обрывками веревок.

Пожарные перетащили сеть под дерево.

Джербану, еле дыша, неподвижно распростерлась на сетке. К ней подбежали с кувшином воды, бросились за мазью от ожогов, поднесли воду к ее запекшемуся рту. Путли положила голову матери к себе на колени, ловкими движениями обтерла ее закопченное лицо, смахнула со лба обгорелые прядки.

Быстро сгущались сумерки.

Уткнувшись в тещины ноги, Фредди неутешно рыдал.

— Ну-ну, — успокаивал его Пивовала, — она же цела, сейчас опомнится.

Веки Джербану дрогнули, и она со стоном пошевелилась. Десятки услужливых рук протянулись к горе мяса. Джербану открыла глаза, и взгляд ее упал на Фредди. Искра узнавания сверкнула в остановившихся зрачках, и она, потеряв сознание, повалилась навзничь.