— В каком это было году? — спросил Ардишир Купер, прервав паузу. Этот хрупкого сложения молодой человек уже четыре года был зятем Фаредуна. Его жена Хатокси чинно сидела на диване рядом с супругом.

— Пожар случился в 1901 году, — ответил Фредди. — Я тогда думал — все, конец. Плакал, просто рыдал, как ребенок. Можешь спросить своего отца, он все видел. Конечно, я не мог в ту пору знать, как дело обернется, что пожар на благо. Я каждый день молился, просил, чтоб бог меня благословил, а когда все сгорело, стал думать — господи, да за что же караешь? Но пути господни неисповедимы. Кто о боге помнит, того и бог не забывает.

— А с соседними лавками что сталось? — спросил Соли.

Соли и его друг Джимми Пеймастер сидели, скрестив ноги, на персидском ковре. Рядом, привалившись к дивану, сидел Билли, слишком щуплый и малорослый для своих четырнадцати лет.

— Лавки потом привели в порядок, покрасили, как и я свою. Товар из них успели повыносить. Игрушечный магазин вообще почти не пострадал. Маклер и тогда уже был человеком богатым. А теперь завел контору на Малл-роуд. Процветает.

— Когда открылась наша лавка в Амритсаре? — поинтересовался Соли.

Фаредун улыбнулся сыну. Соли он улыбался по-особому — горделиво и влюбленно. Все говорили, что Соли — вылитый отец, но сам Фаредун считал, что сын куда красивей, чем он был в молодые годы. Фаредун помедлил с ответом, любуясь золотистой кожей юноши, его длинными ногами, свежим ртом на тонком лице. Соли исполнилось девятнадцать.

Перехватив взгляд отца, Билли ощутил комок в горле. Он сглотнул и обиженно уставился очками в босые ступни отцовских ног. На щиколотке билась голубая жилка. На него отец никогда не смотрел, как на Соли.

Билли перевел взгляд на Язди. Язди сидел, прислонившись к стене, вытянув перед собой длиннющие свои ноги, и, по обыкновению, витал в мире поэтических грез.

— Дай вспомнить, — отвечал Фаредун. — По-моему, лавка в Амритсаре открылась года через два после пожара. Верно, в тот самый год, когда родился Билли, значит, в 1903 году. Еще через несколько лет я открыл торговлю в Пешаваре. А в Дели мы начали дело всего пару лет назад.

Фаредун любил рассказывать Соли о делах. Мальчик проявлял интерес к торговле, и Фаредуна это радовало — старший сын, когда-нибудь все перейдет в его руки.

Младшенькая, десятилетняя Кати, неожиданно вмешалась в разговор.

— Ой, папа, — защебетала она, — расскажи про бабушку и про корзину, папа, расскажи!

Фаредун провел ладонью по своим густым, начинающим седеть волосам.

— Попроси, чтоб тебе бабушка рассказала. Она любит эту историю.

Джербану показалась в дверях, целиком заполнив собою дверной проем.

— Ужин готов, — объявила она.

Фредди не двинулся с места. Царственно раскинувшись в кресле, он рассматривал тещу. Рукава чуть не лопались на ее руках-бревнах. В своем сари она напоминала толстенную обрубленную колонну. Лицо Джербану несколько оплыло, но кожа была все еще гладкой и упругой, а брови по-прежнему выгибались крутыми дугами.

— Пошли, пошли, — заторопила всех Джербану. — Сколько можно вас ждать! Все остынет, пока вы тут валяетесь, задрав ноги.

Фредди нащупал шлепанцы, не обращая внимания на тещину воркотню.

— Бабушка, — закричала Кати, — только мы о тебе заговорили, а ты тут как тут! Значит, долго будешь жить, правильно?

Фредди поднялся с кресла. Остальные тоже встали на ноги, поправляя сбившуюся одежду.

— Правильно. Бабушка будет жить вечно. У нее вон и седых волос вполовину меньше, чем у меня, — сказал он.

— Ну ладно! Никто не молодеет! — оборвала его Джербану. Ее злобные глазки загорелись завистью. Если Фредди и не помолодел, то стал сейчас еще красивей, чем в молодости. Он и в старости будет выглядеть величественным, добрым, и никому в голову не придет, что этот человек коварен, лжив и неразборчив в средствах.

Фредди проснулся с первыми проблесками зари и сел в постели. В небе еще мерцали последние звездочки. Он обвел взглядом расставленные в ряд кровати, на которых в неясном свете угадывались спящие. В эту душную июньскую ночь семья спала на крыше дома. Рядом с его кроватью стояла кровать Путли, дальше спали пятеро детей, еще дальше — Джербану.

Семья каждое лето перебиралась спать на крышу. И с каждым летом укорачивался ряд кроватей, подумал Фредди, охваченный острым чувством утраты и надвигающегося одиночества. Хатокси и Руби живут собственными семьями. Понемногу обзаведутся семьями и другие…

Заворочалась Джербану, вызывая у кровати негодующий скрип. Фредди знал, отчего ей не спится. Ночь была невыносимо душная, а воздух невыносимо сухой. Крыша отдавала жар, накопленный за целый день, и два раза вставал Фредди этой ночью сбрызнуть простыни водой. Потом услышал, как Джербану обливается водой из кувшина, последовал ее примеру и, не вытираясь, снова лег в постель. Засыпая, он успел подумать, что все опять пересохнет в несколько минут.

Фредди встал. Близилось время утренней молитвы. Он на цыпочках прошел между кроватей, спустился на кухню. Хотелось пить, мучительно, по-летнему хотелось пить. Летняя жажда уходила только вместе с жарой.

Фредди зачерпнул серебряным стаканом из большого глиняного сосуда, который стоял в углу на низкой табуретке. Слуга с вечера наливал воду в этот бокастый широкогорлый сосуд, и за ночь пористая глина совершала чудо — утром вода была холодной. Стакан приятно остудил руку Фредди. Он стал пить длинными глотками и не сразу почувствовал солоноватость воды. Фредди отпил еще чуть-чуть, подержал воду во рту… Да… явно соленая.

Фредди ополоснул стакан, снова зачерпнул. Соль. Он раздумчиво постоял минуту, поднял кувшин и вылил воду в раковину. Открыв кран, опять наполнил кувшин и поставил на место. Часы должны пройти, пока вода охладится снова.

— Просто не припомню такой жары, — заметила Путли за, завтраком. — Вода в кувшине так и не остыла за ночь.

На следующее утро Фредди проснулся со странным ощущением, будто ему точно известно, что сейчас произойдет. Нужно было в чем-то удостовериться — ага, вспомнил. Прокравшись на кухню, он зачерпнул воды, осторожно попробовал… Так и есть! Вода солоновата. Фредди чуть заколебался — оставить как есть? Холодная по крайней мере… ну немного солона… нет, все-таки лучше налить свежую.

Ну почему это обязательно летом случается? — раздраженно спросил он себя. Не могут сдержать свои страсти до более прохладного времени года. А вдруг он ошибается? Мало ли отчего вода ему кажется соленой… надо подождать, проверить.

В течение трех дней сбитая с толку семья пила тепловатую воду.

— Соседки говорят, у них вода хорошая, за ночь остывает… Что с нашими кувшинами случилось? — ломала себе голову Путли.

Фредди невозмутимо прихлебывал чай.

— Я думаю, это штучки Кришана Рама! Наверняка забывает налить воду с вечера, а с утра пораньше спохватывается! — Путли ринулась на кухню допрашивать злополучного слугу, совершенно не понимающего, что происходит.

На четвертое утро, когда Фредди попробовал воду, она была восхитительно вкусной, чистой и холодной. Фредди чмокнул губами.

Он долго сидел за утренним чаем. Дети разошлись, слуга убрал со стола, и Путли направилась было на кухню.

— Не спеши! — остановил ее Фредди, пододвигая стул. — Как сегодня вода? — спросил он.

— Отличная, конечно! Ты же слышал, как я вчера отчитала этого бездельника! Пока не отругаешь, он… Глаз да глаз за ним нужен, я уже просто не знаю…

— Он не виноват, — мягко прервал ее Фредди. — Я каждое утро выливал воду.

— Ты? — ахнула Путли. — Зачем?

— Потому что вода была соленая. Три дня подряд была соленая, а сегодня — нет.

Фредди со значением смотрел на жену, его карие глаза смеялись из-под тяжеловатых век.

— Ах! — заулыбалась и Путли. — Кто же это из них?

— Кто бы ни был, я бы предпочел, чтобы они не влюблялись летом. Пускай бы осенью, зимой, весной. Противно же пить соленую воду в такую жару.