Неделя подходила к концу, и кухня приобретала законченный вид — он мастерил ее in situ [2], из МДФ [3]и однослойной кленовой фанеры, которая, как он думал, выглядит гораздо более дорогой, чем она есть на самом деле, определенно это обойдется ему намного дешевле, чем тот счет, который он предъявит подруге Николь — он не может заставить себя перестать думать о Лили, и о Ким, и о том, как неразумна и непредсказуема была Ким, когда он жил с ней, и, вероятно, такой же она и осталась, он ведь не считает, что люди могут полностью измениться. Марк полагает, что люди рождаются такими, какие они есть.
В его голове роятся все эти ужасные воспоминания, и в какой-то момент он может сосредоточиться и разметить кусок картона, или подогнать полку, или спокойно шлифовать кленовое покрытие, а затем его вдруг бросает в дрожь, и он пытается избавиться от этих навязчивых мыслей, бесконечно повторяя себе безобидные слова, например, «поверхность», или «клен», или BlackDecker [4], повторяя их как мантру, которая, как однажды сказал ему доктор, может помочь успокоиться. Но он не может остановить этот поток воспоминаний о Ким и ее гнусных выходках, и чем больше этих воспоминаний, тем больше он уверен в том, что она появилась не для того, чтобы попросить наличных, ей нужно нечто большее. И он понятия не имеет, что именно, как и тогда, когда она исчезла вместе с его дочерью, и он понятия не имел, куда они делись. Единственное, что он знает, единственная вещь, в которой он готов признаться себе, это то, что Ким по-прежнему пугает его. Она на это способна. И именно потому, что Ким и Лили исчезли, Марк не любит об этом раздумывать, потому что он не знает, к чему это приведет — или насколько сильно это способно лишить его рассудка. Факт тот, что исчезли его жена и дочь (и ее два мальчика от первого брака), и поначалу он почувствовал облегчение. Грандиозное облегчение. На самом деле это было не только поначалу. Ощущение облегчения длилось какое-то время — может, оно длится до сих пор. Однако он точно знает, что может оправдать это чувство. В конце концов, когда они исчезли, во многих отношениях это положило конец кошмару. Конец месяцев, лет лжи и драк, неистовых стычек. Конец его неумению правильно выражать свои мысли. Конец тому, что он становился практически абсолютно беспомощным. Когда он обнаружил, что Ким сбежала, он подумал было о том, что ему дали еще один шанс, что он все-таки не окончательно проебал свою жизнь. Но это не значило, что он не был разъярен на Ким за то, что она смоталась вместе с Лили, не сказав, куда направляется. Он ненавидит, когда кто-то что-то делает за его спиной, презрев его авторитет, наплевав на его существование.
Такова была ее ложь, что он и понятия не имел, когда именно они уехали. В то время они проживали раздельно, и он находился у своей мамы. Неделю Ким не отвечала на телефонные звонки, что было, как он осознал позже, совсем неудивительно, потому что она, вероятно, знала, кто звонил, так как он продолжал глупо названивать примерно в одно и то же время — вскоре после того, как закрываются пабы, — и затем телефон умер.
Пока этого не случилось, он так и не решался наведаться в тот дом, в дом, который он считал своим, дом, который он делил со своей семьей, со своей маленькой Лил. Он появился бы там раньше, если бы ему не было запрещено там появляться, или, точнее, если бы суд не запретил ему встречи с семьей. Это по-прежнему приводит его в бешенство. По крайней мере он не мог понять одного — как ему могли запретить видеться с собственной дочерью, с его частичкой, просто его жена оказалась более виртуозной обманщицей, чем он сам. Просто, как понял Марк, женщинам верят легче, чем мужчинам. Просто система устроена так, что на стороне Ким был большой перевес.
Конечно, он беспокоился о Лили. Он бы не рискнул отправиться туда, если бы не беспокоился о ней. Он так хорошо это помнит. Был ранний июльский вечер, и было все еще тепло и светло, и солнечный свет заливал дорогу, бесконечные фонари, и изгороди, и бетонные столбы пустых, вьющихся чередой заборов, и из-за этого до боли ослепительного света и теней он ничего не мог разглядеть. Так что он медленно и осторожно ехал на машине по их дорожке в тупик, который больше был похож на некий узкий полумесяц, а не просто тупик, и он боялся, что на дорогу может выбежать маленький ребенок, боялся, что на дорогу выбежит Лили. К тому же он не хотел привлекать к себе внимание. Были времена, когда он с визгом проносился по этой дороге и разворачивал машину в тупике-полумесяце, и свидетели этого лихачества оставались в легком недоумении, раздумывая, кто это был за рулем, даже если в это время они смотрели включенный на полную катушку телевизор, а большинство местных обитателей все время смотрели телевизор. Хотя поблизости проживали двое парней, чью манеру вождения нельзя было назвать слишком осторожной, и может, Марку хотелось посоревноваться с ними — посмотрим, кто последним дернет ручник, и они частенько носились на своих машинах по тротуарам, по обочинам, газонам и клумбам. Но он всегда побеждал. Когда он поднаторел в вождении, он всегда побеждал. Он мог гонять на машине часами.
Но Лили не выбежала на дорогу, и не выбежали ее братья, и он заехал за дом, зачем-то вышел из машины и запер ее. Он не знал, знают ли соседи, что ему запрещено здесь появляться, но они были не из тех людей, которым нравится вмешиваться в чужие домашние проблемы. Они знали, когда нужно соблюдать дистанцию. Так что Марк не особенно пытался оставаться незамеченным, но в то же время и не делал из своего появления шоу. Для этого он был слишком распален. Слишком горд.
А может, он ехал не за тем, чтобы просто проверить, что с Лили все в порядке. Потом ему пришло в голову, что, зная самого себя, возможно, он отправился туда, чтобы проверить, не изменился ли настрой Ким. А может быть — он предпочитал думать именно так — он хотел забрать свою дочь у лживой, нечестной матери, хотя осознавал, что в одиночку он не сможет присматривать за маленьким ребенком. И вот он все еще волнуется при мысли, что Лили выбежит на дорогу наперерез его машине и, вероятно, это заметит кто-нибудь, кому известно, что ему запрещено здесь появляться, медленно въезжает на парковку и не замечает в доме ничего необычного. Он не заметил ничего необычного, пока не прошел к парадному входу но короткой загаженной садовой тропинке с выдранными булыжниками, от которых остались только глубокие грязные следы, усыпанной обертками от конфет и старыми пакетами от сухариков, раздавленными банками и окурками — ни он, ни Ким никогда не следили за своим жилищем — и только тогда он смог заглянуть в гостиную и увидеть, что она ослепительно безлюдна.
Глава 8
С момента звонка Ким прошло полторы недели, включая, естественно, очередной уикенд, когда Марк возил Николь и Джемму на картинг [5]на весь день в Бродлэнд, недалеко от того места, где он жил с Лили, и с Ким, и с ее мальчиками Сином и Джейком. Он по-прежнему продолжает мастерить кухню для подруги Николь, но сейчас он переключился на стеллажи для гостиной. Марк часто замечает, что как только он принимается за какую-то определенную работу, как только он, со всем своим пылом, углубляется в нее, повсюду оставляя пыль и обрезки, запах жженого дерева и поливинилацетата, как тут же он получает вдобавок пару-тройку небольших заказов, люди просят его смастерить вещи, которые, возможно, планируют приобрести годами. И они говорят, это потому, что они научились мириться с бардаком, они не думают, что какая-то мелочь сможет что-то изменить. В случае с подругой Николь ему пришлось начать со стеллажей для ниш, а закончить подгонкой нижней полки шкафа, на которую Лорейн хочет поставить телевизор и кабельный приемник ITV [6].
