Они на удивление быстро нашли лодку. И это было не разбитое решето, а современное судно из оптоволокна с электрическим мотором. Раскрутив маленькое колесико дросселя, услышав этот резкий, как у Flymo  [11], шум и почувствовав, что лодка поддалась и мягко поплыла вперед, Марк говорит:

— Это отвратно. Это полное дерьмо. Мы проведем на ней целый день и никуда не доплывем.

— Но в этом и суть, разве нет? — говорит Николь, усевшись впереди рядом с мужем, удобно устроившись на обитом сиденье. — Мы сможем любоваться пейзажем. Давай, Марк, тебе будет полезно.

— Мы поплывем быстрее, если будем грести, — говорит он. — Чувствую себя как в магазине игрушек. Ебаная лодка для дурачков.

Он оглядывается назад — осознав, что он только что сказал — на Лили, на свою мать и Джемму, сидящих ровным рядком на заднем сиденье на открытой корме лодки, оглядывается на увеличивающееся пространство сияющей гладкой воды за их спинами, и на пристань, где они взяли лодку, которая медленно, почти незаметно уменьшается.

На противоположной от фарватера стороне — недавно выстроенные домики для отдыха — большие, тихие, армированные деревом шале, и в каждом многочисленные апартаменты соединяются балконами, а в некоторые номера уже вселились люди. Впереди, за большим ветровым стеклом и навесом, кипит вода. Ветра нет вообще. Марк оглядывается через плечо, чтобы посмотреть на Джемму, которая машет рукой тем, кто остался на берегу, — его маленькая Джемма, упрятанная в ярко-оранжевый спасательный жилет, она единственная из всех них надела спасательный жилет, она единственная из них открыта всему миру, думает он, единственная заинтересованная в происходящем. Слишком юная, чтобы хмуриться. Ему хочется крепко обнять ее. Марк решает сесть рядом с Джеммой, а заодно и подышать свежим воздухом, и он оставляет свое сиденье и рубку, и лодка нежно скользит вперед сама по себе.

Он оттягивает свои джинсы с задней части ног, где они прилипли к телу, и, согнувшись вдвое, чтобы не удариться головой о навес, пробирается на корму. Марк думает, что это было чрезвычайно умно с его стороны — оставить рубку, потому что он знал — они движутся настолько медленно, что вряд ли попадут в аварию. Лодка просто будет плыть по курсу.

— Смотрите, без рук, — говорит он, подняв руки к небу. Джемма улыбается, смеется.

— Ты выглядишь так глупо, пап.

— Скажи это еще раз, — говорит Лили.

— Кто у штурвала? — спрашивает его мать. — Марк, разве не тебе следует быть у штурвала?

— Она на автопилоте, — говорит он и решает не обнимать Джемму, потому что она сидит рядом с Лили, и он с тревогой думает о том, что если он обнимет Джемму, ему придется обнять и Лили. И что в таком случае ему делать со своими руками, если она не подпустит его к себе?

— Марк, — раздраженно говорит Николь, — мы подплываем к пересечению. Вернись сюда, кретин. Вернись сейчас же. Я не знаю, что делать. Я никогда раньше не водила лодки.

— Просто верти руль, как в машине, — говорит он.

— А где тут тормоз? — говорит она. — Марк?

— Окей, — говорит он, — я иду. Мы все знаем, как ты водишь.

Теперь он карабкается обратно к штурвалу, его тяжелые ботинки оставляют вмятины, шаги эхом отдаются по белой оптоволоконной двери — он осознает, как сильно семья рассчитывает на него. Он ответствен, не так ли, он глава семьи? Но он даже не умеет плавать. Какой с него толк, если на воде с ними что-то случится? Именно ему, а не Джемме, нужно было надевать спасательный жилет. Как раз Джемма-то прекрасно умеет плавать.

Он поворачивает штурвал в сторону большой реки, встраивается между такой же, как и у них, арендованной на однодневный круиз, лодкой и большим кораблем. Движение по реке затруднено почти так же, как и на выезде из города. На воде вытянулись два кажущихся бесконечными потока лодок, и все они следуют друг за другом, словно игрушечные, в курьезном, нелепом спокойствии. И люди толпятся на палубах, машут руками и орут, и несколько человек уже успели напиться и вырубиться на солнце. Он снова оборачивается, он все время поглядывает назад, не зная, гордиться ему или стыдиться, — на Джемму, которая по-прежнему машет людям рукой, и на Лили, которая по-прежнему сидит, съежившись, в своей майке Babe и крохотной юбке, и по сравнению с тем, как ведет себя Джемма, кажется, что Лили смертельно скучно. А рядом с Лили сидит мама Марка. Он уверен, что она пытается заговорить с Лили, но он, стоя близко к кипящему от жара кубрику, за воем электрического мотора, не может расслышать, о чем они толкуют. И он не расслышит, если Лили, ко всеобщему удивлению, откроет свой рот больше чем на две секунды. Если она вдруг наконец разродится целым предложением без матюков.

И долгое время они сидят вот так, не сдвигаясь с мест, и домики, шале и аккуратные, и выходящие на реку садики исчезают вдали, и теперь мимо тянутся заросшие густым кустарником и деревьями берега, дикие джунгли — прямо как в его сне о Лили — а река, запруженная бесконечными Dinky  [12], поворачивает, изгибается и течет в Хорнинг И Марк еще пару раз повторяет свою обычную шутку «Смотрите, без рук», карабкаясь по лодке, валяет дурака, пытается сорвать несколько смешков, и он уже порядком устал от этого путешествия. Теперь он не знает, зачем предложил это катание на лодке, которым, как предполагалось, они должны были отпраздновать приезд Лили. Ничего не выходит так, как предполагалось, думает он. Не в его жизни.

И вот Николь идет посидеть на корму, где солнечно и дует ветерок, вместе с Лили и Джеммой, а они обе рассматривают людей, сидящих на других лодках, и хихикают, а его мама — которая сегодня вела себя гораздо спокойней, чем обычно, которая, он может ручаться, еще не совсем простила его за эту последнюю вспышку, несмотря на то, что он пригласил ее сегодня покататься на лодке, а может, думает он, она просто пришла в ужас от Лили, своей старшей внучки, пришла в ужас, увидев, во что она превратилась, — его мама поднимается с места, чтобы пройти и сесть рядом с ним. И от ее присутствия на киле он тут же начинает нервничать, он обливается потом и готов обороняться.

— Лили такая худая, Марк, — говорит Энн.

— Она не любит есть, — говорит он. — Предпочитает курить и выпивать. И, вероятно, еще и баловаться наркотиками.

— Я об этом ничего не знаю, — говорит она, — но я недавно посылала Ким кое-какие деньги. Надеюсь, что часть их она потратит на то, чтобы Лили нормально питалась. Мы не хотим, чтобы в таком возрасте у нее развилось какое-нибудь заболевание.

Они оба избегают смотреть друг другу в глаза, уставились вперед, на остекленевшую реку, на жаркие, туманные берега.

— Еще я не совсем довольна ее ситуацией в школе, — продолжает Энн. — Она сказала, что ей приказали не возвращаться после летних каникул. Я не думаю, что ее выгнали, но они больше не хотят, чтобы она там училась. Она просто не сошлась с учителями. Так что она не знает, в какую школу будет ходить в сентябре. Конкретно в их районе очень мало школ. Хотя не слишком далеко от них есть специальная школа, которая, может, и возьмет ее. Это школа для детей, у которых плохо с усвоением материала. Она не умеет читать, ты это знаешь?

— Первый раз такое слышу, — говорит Марк. — Честное ебаное слово. Я думал, что она только-только пошла в эту школу. Я дал Ким денег, чтобы она купила Лили форму, и книги, и все такое, а теперь ты мне говоришь, что к этому даже и близко не лежало?

— Я думаю, тебе надо нормально поговорить обо всем этом с Ким, — говорит Энн.

— Я думал, что именно у тебя получалось с ней нормально говорить, — говорит он.

— Марк, — говорит Лили, положив руки на спинку его сиденья, подкравшись к ним сзади, и Марк не знает, что именно она смогла расслышать из их разговора, может, она просто хочет, чтобы они прекратили обсуждать ее питание и школьные проблемы. — Мне надоело. Я накаталась. Я хочу сойти.