— Я просто не могу здесь пришвартоваться, — объясняет он, глядя на непролазные заросли камышей и кустов на берегу, снова вспоминая свой повторяющийся сон, раздумывая о том, был ли это только сон или он действительно когда-то брал ее на реку. Однажды они с Николь брали лодку напрокат, вскоре после их знакомства, когда он все еще пытался впечатлить ее, когда еще не сказал ей, что уже был женат и что у него есть ребенок (и если бы тогда он встретил этого самого ребенка в каком-нибудь неожиданном месте, он, вероятно, ничего бы и не сказал по этому поводу). Может, Лили просто хочет сказать, что она накаталась. Даже если он будет выспрашивать у нее, слышала ли она их разговор, совсем необязательно, что она скажет правду. Он не в состоянии вытянуть из нее прямой ответ.

— Тебе придется подождать, пока мы доплывем до Хорнинга, — говорит Марк.

— Ладно, но мне нужно сходить в туалет, — говорит она. — Я не могу больше терпеть.

— О, дорогая, — говорит Энн. — Что же нам теперь делать?

Первое, что слышит Марк, первое, что слышат его мама и Николь, — это всплеск и крик Джеммы: «Мама!»

Он пытался добраться до Хорнинга как можно быстрее, но мало что было в его силах. Они гнали изо всех сил. Он срезал несколько поворотов, вынуждая встречные лодки убраться с его пути — пару раз ему даже пришлось наорать на них — но обогнать идущий впереди однодневный круизный теплоход не было никакого шанса. Так что вскоре Марк отказался от попыток плыть быстрее, решив, что Лили просто придется потерпеть, пока они не доберутся до Хорнинга, и больше он ничего не мог сделать.

Затем к ним на киль пришла Николь и сказала, что у нее с собой нет Татрах, что Лили не сможет справиться с собой, пока находится на этой лодке. Николь разговорилась с мамой Марка о том, что Лили хорошо ладит с Джеммой, хотя какой стыд, что она явно не чувствует себя комфортно в окружении всех остальных и выглядит застенчивой и ранимой, несмотря на то, что все время пытается вести себя как полная тому противоположность. Энн снова заговорила о том, что Лили очень худая, и о том, что она не умеет читать, хотя она, дескать, не слишком была этому удивлена, потому что у Марка тоже были проблемы с чтением. Она сказала, что в школе у него были все возможные проблемы, и именно тогда они услышали всплеск и крик Джеммы: «Мама!»

На мгновение Марк чувствует, как все внутри леденеет, застывает даже голос. Затем время ускоряется. Время бежит вдвое быстрей обычного. Первой на корме лодки оказывается Николь, она хватает Джемму. Марк перелезает через свое сиденье, он не хочет, чтобы матери пришлось уступать ему дорогу, но забывает переключить мотор на нейтральную скорость, забывает остановить лодку.

— Где она? — спрашивает он, уставившись в сияющий пенистый гребень от их лодки, встает на заднем сиденье на колени, вцепляется в транец, проверив, что он хорошо закреплен, и смотрит, как они уплывают прочь от того места, где, как он думает, Лили свалилась в воду. — Где она, ебаный свет?

— Разверни лодку, — говорит Николь. — Она умеет плавать?

— С какого хуя мне это знать? — говорит он. — Мам, разверни лодку, ты ближе всех.

— Не уверена, что я знаю, как, — говорит Энн, резко выскакивая на середину лодки, слегка покачиваясь, она держится одной рукой за край навеса, а другой — за собственный лоб. — О господи! Я так и знала, что произойдет что-нибудь ужасное.

— Просто поверни этот ебаный руль, как у машины! — кричит он.

— Тут недалеко от берега, — говорит Николь. — Если она умеет плавать, то легко доплывет. Сюда, Марк, держи Джемму. Я иду.

— Не глупи, — говорит он. — Ты можешь запутаться в водорослях или еще чего. Может, Лили уже запуталась. Это будет конец для вас обеих. Сколько историй о людях, которые вот так и утонули — пытаясь кого-то спасти.

— Вон она, — говорит Николь, отпуская Джемму, подтолкнув девочку к Марку и взбираясь на корму лодки. — Смотри. Там. Это ведь она?

— Ты ведь не думаешь, что я поеду с тобой, правда, Марк? — говорит Николь, стоя на кухне, прижавшись спиной к подоконнику и к темному окну без занавесок. Марк заглядывает за спину Николь, смотрит почти сквозь нее, в окно, на пятна серебряного дождя, и от этого ему становится холодно,.и он передергивается, несмотря на то, что в их кухне тепло и светло. В кухне всегда тепло, потому что там есть паровой котел и большая батарея — слишком большая, но Марку предложили ее по бросовой цене, и он не мог отказаться от такой выгодной сделки. Кроме того, они с Николь изо всех сил обустраивали свой дом, создавали уют — вили свое гнездышко, как они его называли, свое укромное маленькое гнездышко, где им не причинят никакого вреда, где они будут защищены от всего мира, где он будет способен защитить ее. Интересно, не подхватил ли он грипп? На прошлой неделе Джемма не ходила в школу.

— Я же не поеду с тобой в Ньюбери?

— Ну… — говорит он. — Почему нет? В последний раз ты ездила.

— Это другое, — говорит она. — Тогда я чувствовала, что тебе нужна моя поддержка. Я была там затем, чтобы держать тебя за руку, затем, чтобы все видели, как ты держишься за мою. Помнишь? И кажется, с тех пор кое-что изменилось, правда? Как насчет Джеммы? Я решительно не хочу тащить ее в такую долгую поездку, особенно после того, как она переболела. — Она делает паузу, оглядывается назад, смотрит в темное, влажное окно, слегка покачивает головой, почти с усмешкой, хотя, думает Марк, в ее власти превратить ночь в день, дождь в солнечный свет, она действительно способна творить чудеса. — Кто знает, что там будет твориться к тому моменту, когда мы туда доберемся, — говорит она.

— С Джеммой все будет нормально, — говорит он. — Она подружится с кем угодно. Она справится.

— Я думала не о ней, — говорит она. — Я думала о Ким. О том, как она будет обращаться с тобой и со мной. И о Лили, что она выкинет на этот раз, чтобы оказаться в центре внимания. Когда я прыгала в эту чертову реку, я могла умереть.

Марк смеется, думая, что, вероятно, Николь не настолько всесильна, всевластна — восстанавливая в памяти эту картину: его жена наконец выбирается на берег реки, ее белая блузка вымазана, в огромных прожилках грязи и, конечно, промокла насквозь и прилипла к телу, и с того места, где он стоял, он явно разглядел, как ее лифчик просвечивает сквозь ткань, а ее джинсы почему-то расстегнулись и соскользнули с нее, открыв половину задницы и крошечный поясок трусиков танга, а Лили уже на берегу, пытается помочь Николь, пытается схватить ее за руку, стоит босиком, потеряв свои шпильки, в этой обвисшей, грязной майке Babe и обтягивающей юбке. И все эти люди смотрят на них с других лодок, выстроившись вокруг полумесяцем — и эти парни с голым торсом гогочут и отпускают скабрезные шутки, думая, что все в порядке, думая, что все это — какой-то пьяный фокус, продемонстрированный только для того, чтобы рассмешить их.

— Я сделала для этой девчонки достаточно, — говорит Николь.

— Она не нарочно, господи, — нервничает Марк. — Сколько можно снова поднимать эту тему? Ты сама сказала, что могла сделать то же самое, ведь так? Если бы ты была в ее возрасте и у тебя бы по ногам кровь текла, если бы у тебя только-только начались месячные, месячные в первый раз в жизни — начались абсолютно неожиданно? Если бы ты была в лодке, с которой не могла бы сойти, с людьми, которых ты едва знаешь — со всеми этими взрослыми? Если бы ты была настолько сконфужена, что не смогла бы им объяснить, что происходит, а у тебя кровь течет по ногам, и по юбке, и по сиденью?

— Она всегда вела себя с нами вполне развязно, Марк, — говорит Николь. — Она просто изображает смущение, если ей так нужно. Я не думаю, что вообще что-либо может ее смутить. Тем не менее не надо думать, что у нее было кровоизлияние или нечто вроде того, на сиденье не было никакой крови. Этого просто не было.