— Разве у нее нет друзей в округе? — говори он. — Я думал, она собирается устроить некую вечеринку. Но, может, попозже.

— Не в этом доме, — говорит Ким. — Ну что, ты не хочешь войти?

— Нет, я подумал, что просто подожду на улице под дождем, промокнув насквозь, — говорит он, понимая, что у него никогда не получится помочь Лили справиться с ее матерью, он не смог даже выбить у нее разрешение на маленькую вечеринку.

— Это что? — спрашивает Ким, когда Марк приподнимает гигантский розовый сверток.

— Подарок для Лили.

— Во-первых, — говорит она, ведя его в гостиную, — не задень обои, Марк. Они новые. Идиот, я сказала, не задень обои. И смотри не выпачкай ковер.

Снова задев коробкой о стену, он следует за Ким в гостиную, изумленно раздумывая, с какого перепоя он нафантазировал себе секс с ней, когда несколько мгновений назад ждал на лестнице. Окей, может быть, теперь она — не грязная бродяжка Нового Поколения, какой она предстала перед ним в последний раз, она действительно могла сохранить что-то от своей прежней сексапильности — свои провокационные замашки — но она по-прежнему вызывает у него отвращение. Ее голос, ее поза. Все, что она с ним сделала. Как он мог развестись с ее внешностью, с ее физической сутью? Конечно, не мог, не тогда, когда она лежала рядом с ним в той же комнате, всего в нескольких дюймах от него, и тяжело дышала.

И что за комната, думает он, поставив компьютер на ковер. Она тотально изменилась с тех пор, когда он был здесь в последний раз. Тогда Марк смог только глянуть через плечо Ким, но отдаленно помнит, как зловеще выглядела эта комната, практически без мебели, за исключением гамака и запачканной старой сумки, с голыми половицами и покрытыми пятнами облупившимися стенами. Теперь в этой комнате плюшевый бежевый ковер, и стены обклеены обоями с красивыми красно-золотыми цветами, и расставлены сияющие латунные торшеры, и возвышается большой, темно-коричневый тройной гарнитур. На подставке в углу — огромный широкоэкранный телевизор, а в другому углу — маленькая система hi-fi. Именно такая комната, думает он, понравится его маме. Именно такая комната — как будто она не имеет никакого отношения к Ким — понравится и ему самому.

— Что здесь стряслось? — говорит он, размышляя, а не была ли его мама причастна к этому ремонту… С того летнего дня, который они провели на реке, он общался с ней очень мало, он был поражен тем, что его мама, воочию увидев, как дико и вызывающе ведет себя Лили, в итоге решила держаться в стороне от жизни своей старшей внучки. Марк знает, что его мама умеет отворачиваться от ситуаций, которые ее нервируют, от людей, которые становятся у нее на пути. Людей, с которыми слишком трудно управляться. Людей, которые приносят ей слишком много огорчений.

Он долго подозревал, что совсем не случайно его отец нашел кого-то на стороне и уехал с его младшим братом на другой континент. В этом есть вина и его мамы, потому что она просто выгнала отца прочь, или выгнала их обоих — по крайней мере она не слишком-то сильно за них боролась. Она осознала, что в конечном итоге его папа не стоил ее усилий, он был грубым, и простым, и не слишком часто появлялся дома — потому что проводил все время в своем промышленном парке или выпивал со своими приятелями — и что ей было слишком трудно приглядывать за Робби и за ним самим. За этими злобными, неуправляемыми мальчишками. В маленьком доме, неподалеку от центра города. Разве не так? Разве не она решила, что готова справиться с одним мальчишкой, но не с двумя, и что она оставит себе Марка, потому что он больше похож на нее? Разве не она?

Однако оглядывая отремонтированную и великолепную гостиную Ким, он задумывается о том, что, может, его мама не окончательно решила забыть о Лили, может, она помогала Ким с этим ремонтом, с отделкой, выбирала ковер, и обои, и этот тройной гарнитур, подсветку и вычурные венецианские стекла, закрытые решетками. Что она сделала все это за его спиной. Он определенно не будет удивлен, узнав, что она частично оплатила этот ремонт. Как и он сам, конечно, внезапно доходит до него. Именно на этот ремонт утекли деньги, которые он давал Ким под предлогом трат на Лили — на ее летнюю одежду, и школьные учебники, на ее телефонные карты, и на еду, или, как называла это Ким, «ежедневные расходы на Лили» — все эти деньги ушли на ремонт.

— Ну и кто же это все отремонтировал? — говорит он, поскольку Ким либо не поняла его первого вопроса, либо решила оставить его без ответа.

— Я сама. С некоторой помощью, — говорит она. — Это длилось месяцами.

— С помощью от кого? — говорит он. — Кто тебе помогал?

— Ты же знаешь Дэйв, до того, как съебаться, от него была некоторая польза, хотя ему это не особо нравилось. Да и соседи оказались весьма рукастыми. Люди, которые живут в округе, очень дружелюбны.

— Так что, ты отремонтировала весь дом? Он теперь весь так выглядит? — говорит он.

— Я отремонтировала ванные. Теперь они мне действительно нравятся. Я бы показала тебе верхний этаж, но там сейчас спит Зак. Может, попозже.

— И во сколько все это обошлось? — говорит он, тыча в диванный подлокотник, чувствуя, что он на удивление мягкий и пружинистый, опыт подсказывает, что эта мебель действительно качественная. — Где ты взяла деньги?

— В основном это дотации, хотя я немного работала. И, как я сказала, некоторые соседи в округе помогли мне с этим расправиться.

— Как бы не так, — говорит он, снова оглядывая комнату, удивленный, что она побеспокоилась ее отремонтировать, и, по его мнению, проявила некий вкус. Ким же вообще не следила за их домом в Норфолке, она решила стать бродяжкой Нового Поколения, она хотела безыскусной жизни, на заднем сиденье автобусов, в лесных домах, и вигвамах, и где угодно, по крайней мере нельзя сказать, что она должна быть озабочена материальными ценностями. Разве не таковы все эти хиппи и бродяжки?

— Работала, занимаясь чем? — говорит Марк. Он по-прежнему не может себе представить, как она собирает фрукты — роется на пыльном поле с корзинкой заплесневелой клубники.

— Работала в клубе, — отвечает она.

— Опять двадцать пять, — говорит он. — Не слишком ли ты для этого стара?

— Это очень эксклюзивный клуб, — говорит она. — Для джентльменов, а не для молокососов. Кроме того, он не бывает открыт допоздна.

— И кто смотрит за твоим ребенком? — спрашивает он.

— Лили. Обычно она следит за ним. Я хорошо ей плачу за это, да. Я зарабатываю хорошие деньги, ты знаешь, по вечерам, когда работаю.

Лили сказала ему по телефону, что с тех пор, как у Ким родился ребенок, ее мать изменилась, особенно с тех пор, как съебался этот персонаж, Дэйв. Лили сказала, что она превратилась в фашистку, которая помешана на деньгах, на новом ковре и на ребенке, и, глядя на Ким в ее тугом свитере с отвернутым воротником и в аккуратных потертых джинсах, глядя, как она оперлась о подоконник и гордо уставилась сквозь тюлевые занавески на свой когда-то замызганный передний дворик, он понимает, почему Лили сказала ему все это. И он уверен, что понимает, насколько растерянной, запутавшейся чувствует себя Лили — если она хоть в чем-то на него похожа. Ему всегда была необходима четкость в отношениях, четкость и стабильность. Он ненавидит, когда неожиданно люди меняются, превращают себя в то или в это, а потом становятся снова такими же, как и были, если на данный момент это больше всего их устраивает. Однако он совсем не уверен, что сущность Ким изменилась так же. Окей, она никогда не была озабочена украшением своего жилища или, как он думает про себя, Лили. Когда та была маленькой — она не слишком сильно пеклась об этом ребенке, только хотела сделать из нее посмешище. Пока он был женат на Ким, она была определенно помешана на деньгах, непрестанно допекала его тем, что у них мало средств, и почему бы ему не заняться чем-то еще, чтобы больше зарабатывать, потому что она хотела бы хорошо выглядеть, она хотела бы просто быть в состоянии нормально их накормить. Он чувствует, что Ким такая же скользкая, такая же лживая, как и всегда, что она преследует свои собственные цели. Он никогда не знал, как вести себя с ней (с ней, которая то хотела жить в центре страны, в изоляции, ха-ха, а в следующую минуту хотела снимать мужиков в каких-то клубах в центре города — на закуску). Теперь он уверен, что ее собственная дочь тоже не знает, как ей себя вести с ней. Их дочь, чей четырнадцатый день рождения — сегодня. Их дочь, которая решила смотаться куда-то, в то время как, думает он, она должна была сидеть дома и дожидаться его приезда. Он проехал сто пятьдесят миль по плохой дороге только ради этого случая, а самое главное — он привез ей огромный подарок, который обошелся ему в целое состояние.