– Когда миссис Жилина будет готова, – запинаясь, произношу я, – вы ведь…

– Разумеется, – отвечает она. – В моей области не так уж много врачей, которые ни разу не пересекали эту черту.

На Андрее больничная пижама, расстегнутая у ворота, и мне виден краешек его шрама от игры в регби – неровной линии вокруг плеча. После Школы бизнеса мы перестали играть в баскетбол, поскольку наше расписание, казалось, было слишком сложно скоординировать. Когда я оглядываюсь назад, то моя преданность «Кляйн» кажется мне пустой тратой времени. Мне следовало уделять больше внимания людям, которых я любил.

– У вас есть вопросы, – прерывает мои размышления Эмили. – Мне жаль, но Андрей не сможет ответить на них. Однако я попробую сделать это вместо него.

– Андрея искал человек по фамилии Лиман, – начинаю я, взяв себя в руки. – Вам известно, с какой целью? И на кого он работал? Думаю, он заодно с теми людьми, которые преследовали меня в Москве.

– Фамилия мне не знакома, – отвечает она. – Все, что Андрей рассказывал мне, – это то, что у него возникли проблемы, за ним начали охотиться какие-то люди и мне надо быть осторожнее с телефонными разговорами и электронной перепиской. Он сказал, что они в состоянии задействовать местную полицию и создать трудности его друзьям, но Владимир может использовать связи клиники, чтобы защитить меня, поэтому я должна разрешить Владимиру или кому-то из его ребят сопровождать меня по Москве.

Значит, Андрей до последнего доверял Владимиру. Если бы это было не так, он бы ни за что не посоветовал Эмили искать у Владимира защиты.

– Когда это было?

– В начале сентября.

– Но вы же, наверное, спрашивали Андрея, что происходит, – не отступаю я.

– Я вам уже говорила, – отвечает Эмили, заправляя пряди волос за уши. – У нас с Андреем был уговор. Существовали детали, которые мне не следовало знать, иначе я бы поставила под удар свою репутацию врача.

– Какие детали? – спрашиваю я, размышляя, не намекает ли она на кражу денег у «Терндейл», совершенную Андреем.

– Помните, я рассказывала вам о проблемах, с которыми мы столкнулись, когда обнаружили туберкулез, устойчивый ко многим лекарствам, и выяснили, что ни одна из фармацевтических компаний не желает проводить исследования из-за отсутствия платежеспособного рынка?

– Помню, – неуверенно отвечаю я, не понимая, к чему она клонит.

– Чуть больше года тому назад я разговаривала с коллегой на конференции в Вене. До него дошли слухи, что некая швейцарская компания случайно наткнулась на курс лечения, который воздействовал на бациллы совершенно с другой стороны.

Андрей ворочается в постели, его рот приоткрывается, и он бормочет несколько слов. Эмили берет его за другую руку и гладит ее. К его предплечью прикреплен пучок пластмассовых трубочек.

– Как можно случайно наткнуться на курс лечения? – не понимаю я.

– Это происходит чаще, чем вы думаете. Геномика в конце концов изменит существующее положение вещей, но на данный момент разработка медикаментов достаточно беспорядочна. Швейцарцы работали над проблемой лечения акне. Как и туберкулез, серьезные случаи акне лечат антибиотиками, и так же, как и с туберкулезом, использование антибиотиков привело к случаям привыкания к ним. Швейцарцы экспериментировали с лекарством, которое препятствовало синтезу ферментов метаболизма – в результате бациллы акне умирали от голода. В лаборатории все работало хорошо, поэтому швейцарцы стали проводить клинические испытания в России.

– Почему именно в России?

– Да ладно вам. Потенциальные покупатели товаров, связанных с акне, – родители подростков. Вы бы записали своего ребенка на медикаментозное лечение акне, если бы могли себе позволить другие варианты?

– Нет, – признаюсь я.

– Русские не могут позволить себе другие способы лечения, а уровень клинического обслуживания в этой стране достаточно высок, хотя денег и не хватает. Один врач, просматривая результаты обследования, проведенного после применения препарата, заметил нечто необычное. До проведения лечения у сорока процентов подопытных наличествовал латентный туберкулез, то есть бациллы у них в организме были, но симптомы болезни отсутствовали. В этом ничего странного нет: туберкулез в латентной форме наблюдается у трети населения земного шара. Однако после окончания курса лечения акне у всех подопытных бациллы туберкулеза полностью исчезли. Врач сообщил о своей находке по инстанциям, и компания организовала второй курс испытания лекарства, на этот раз на заключенных, что было весьма умно с их стороны. Таким образом они получили группу подопытных, вероятнее всего, больных активной формой туберкулеза, и одновременно у них не было необходимости открывать кому бы то ни было истинную причину исследований. Результаты оказались аналогичными: лекарство, похоже, было панацеей от всех разновидностей туберкулеза и не имело никаких значительных побочных эффектов.

– И все это вы услышали как сплетню? – Я все еще пытаюсь понять, зачем она мне об этом рассказывает.

– Нет, как сплетню мне преподнесли информацию о появлении нового лекарства, которое компания решила не производить. Все остальное я узнала позже.

– Но почему компания решила не производить лекарство?

– Швейцарцы решили выждать, – с горечью объясняет Эмили. – Если устойчивый к медикаментам туберкулез попадет в развитые страны, лекарство принесет миллиарды. Они считают, что это произойдет, и я с ними согласна. Десять лет назад во Флориде была вспышка такого туберкулеза, и справиться с ней удалось лишь через два с половиной года. Из восьмидесяти одного пациента умерли двадцать шесть, а ведь к их услугам было лучшее медицинское обслуживание. Представьте себе уровень спроса, если случится более обширная вспышка болезни.

– И вы рассказали Андрею об этом слухе. – Я внезапно начинаю понимать.

– Рассказала. Через пару месяцев он дал мне несколько дисков, содержавших данные клинических исследований нового антибиотика – и результаты как они есть, и комментарии врача. Лекарство, проходившее испытание, блокировало синтез ферментов метаболизма и в некоторых случаях было эффективно против туберкулеза. Андрей спросил мое мнение. Я провела независимый анализ результатов и сказала ему, что это лекарство, похоже, настоящая находка.

Должно быть, он подкупил кого-то в компании, понимаю я, и это вызывает у меня противоречивые чувства. Занавески начинают громко хлопать, и я встаю, чтобы прикрыть окно. Свечи на подоконнике и каминной полке уже догорели.

– Недели через две после этого, – продолжает Эмили, – Андрей сообщил мне, что он входит в состав совета директоров благотворительной организации, в руки которой попала формула нового лекарства от туберкулеза, и они хотят провести клиническое исследование эффективности лекарства против туберкулеза, не поддающегося стандартному лечению. Он попросил меня все организовать.

– Погодите-ка, – снова садясь в кресло, прерываю ее я: мой мозг работает по слишком многим направлениям. – На лекарства нужно получить патент, верно?

– Верно. Иногда – только на основную молекулу, иногда – и на молекулу, и на процесс производства.

– А разве компания не патентует лекарство, прежде чем проводить по нему клинические исследования?

– Вне всякого сомнения.

– Тогда в том, что вы мне рассказали, нет никакого смысла. Если швейцарцы уже запатентовали лекарство, зачем фонду Андрея проводить по нему независимые исследования?

– Мне неизвестно, что лекарство Андрея – то самое, которое открыли швейцарцы, – отвечает Эмили, напоминая мне, что Андрей не посвящал ее в детали.

– Предположим, что так оно и есть.

– Тогда я бы сказала, что фонд Андрея собирался опубликовать результаты своих исследований, чтобы общественность вынудила швейцарцев начать производство.

– Но у вас ведь уже были результаты клинических испытаний.

– Те испытания касались лекарства от акне, – терпеливо объясняет она, – а не открытого туберкулеза. Они очень помогли, но по ним нельзя было делать выводы.