– Родители Дженны? – спрашивает Теннис.

Я бросаю взгляд в том же направлении, что и он, и киваю, не удивляясь, что он узнал их. Мэри О’Брайан – слегка уменьшенная копия Дженны, женщина, которая до недавнего времени выглядела моложе своих лет. Независимо мыслящая и чрезмерно откровенная, она устроила разнос полиции в прессе, критикуя их за пустую трату времени и энергии на раскапывание деталей обо мне, когда им следовало сконцентрироваться на других версиях. За это время мы с ней дважды встретились и пару раз поговорили по телефону; очевидно, Дженна не распространялась о наших проблемах.

Заметно, что Мэри измучена заботами, но в ее муже произошла еще более глубокая перемена. Эд – здоровяк старой закалки, громогласный разнорабочий с выпирающим животом и широкими плечами. Он настаивал на том, чтобы посоревноваться со мной в армрестлинге, каждое Рождество с тех самых пор, как я начал встречаться с Дженной. Наш счет на нынешний день – ноль – двадцать два. Сегодня голова Эда болтается на груди, и он с трудом волочит ноги за своей женой, как боксер в состоянии «грогги», совершенно ослабевший от горя. Дженна была их единственным ребенком.

Я закрываю глаза, страстно желая успокоиться. Дженна унаследовала и откровенность своей матери, и идеализм своего отца. Она отчитала меня за мои консервативные взгляды в первый же день знакомства на последнем курсе колледжа, подойдя ко мне на вечеринке, и высмеяла колонку, которую я вел в нашей газете. Мы провели целый час, споря о Рейгане и о его сокращении бюджета программы «Великое общество», после чего я предложил провести Дженну до дома.

Вместо этого она провела меня до дома, и на следующее утро я проснулся рядом с ней в чем мать родила, разрываясь между двумя физиологическими потребностями. К тому времени как я примчался из ванной, Дженна уже наполовину оделась – ее теплые груди как раз исчезали под облегающей футболкой с изображением «Туте и Мейталз», исполнителей регги. Она была высокой и стройной, с крепкими мышцами пловчихи и волосами песочного цвета, закрывшими ее лицо, когда она наклонилась, чтобы натянуть джинсы на голую ногу. На верхней губе у Дженны был бледный шрам, а серо-голубые глаза напоминали цветом мыльный камень. Увидев ее в утреннем свете, я почувствовал желание, мои губы и пальцы горели от воспоминаний о прикосновениях прошлой ночи.

– Не уходи, – попросил я, закрывая за собой дверь ванной. – Еще только семь. Мы можем поспать еще пару часов, а потом я приготовлю тебе завтрак.

– Поспать? – переспросила Дженна, многозначительно посмотрев на мои натянувшиеся трусы – «боксеры».

– Как скажешь.

– «Как скажешь»? Никогда не слышала этого эвфемизма. Послушай, прошлая ночь уже закончилась. Было весело. – Она заправила волосы за уши и улыбнулась, обнажив неплотный ряд верхних зубов. – Спасибо.

– Слушай, сегодня в «Дик-хауз» вечеринка. Мы могли бы встретиться там, или я за тобой заеду.

– Я не хожу на вечеринки, которые устраивают братства.

– Мы могли бы посмотреть кино.

– У меня полно дел; занятия начинаются.

– Но ты ведь должна поесть. Я приготовлю ужин.

– Ты хочешь, чтобы я обидела тебя? – тихо спросила она, глядя мне прямо в глаза.

– Похоже на то, – ответил я, абсолютно сбитый с толку, уже жалея, что столько выпил накануне вечером.

– Вокруг тебя всегда куча народу. Все знают, кто ты: капитан баскетбольной команды, самый популярный студент в общежитии. Честно говоря, мне совсем не хочется влезать во все это.

– Тогда что произошло вчера ночью?

– Я действовала импульсивно.

– Надо же.

– Извини, – сказала Дженна и широко улыбнулась. – Ты был такой высокий, красивый, темноволосый, в центре внимания… Я увидела тебя с противоположного конца комнаты, и меня переполнила похоть.

– Теперь ты дразнишься.

– Немного. Не возражаешь, если я тут кое-что передвину? – спросила она, махнув в направлении грязного белья, сваленного кучей на стул у стола. Моя комната была в полном беспорядке. Я не знал, что у меня будут гости.

– Как скажешь. – Я хотел, чтобы Дженна снова улыбнулась. – Но я желаю услышать правду.

– Правду, – повторила она, порадовав меня еще одной улыбкой, сбросила грязные вещи на кровать и села на стул. – Я видела, как ты играешь, в прошлом году зимой, сразу после того как перевелась сюда. Я подумала, что ты симпатичный парень, и мне понравилось, как ты двигаешься. Потом я начала читать твою чушь в нашей газете и выяснила, что ты член Совета студенческого братства и председатель Юных республиканцев и Бог знает чего еще. Я была в шоке.

– Так почему вчера?… – спросил я, не поддаваясь на провокацию.

– Я слегка смущена тем, что произошло вчера, – сказала она, пристально глядя на свои шнурки. – Это было ошибкой.

– И часто ты ошибаешься? – поинтересовался я, чувствуя, что закипаю.

– Все ошибаются, – ответила Дженна, и не подумав улыбнуться. – Самое главное – не совершать одну и ту же ошибку дважды.

– Прошу прощения, – быстро сказал я. – Ты меня обижаешь. Юные республиканцы – это служба контроля качества.

– Я тебя предупреждала.

Она встала, собираясь уйти.

– Ты так и не ответила на мой вопрос.

– Почему я с тобой переспала? – спросила она, снова встречаясь со мной взглядом. – В прошлом году, весной, я работала помощником учителя в средней школе. Во время перемены ты прошел через спортплощадку, и один мальчик узнал тебя и помахал тебе.

– Я помню. Его мама работает на факультете физкультуры.

– Я подумала, что человек, потративший сорок минут своего дня на то, чтобы научить банду одиннадцатилетних детишек вести мяч и пасовать, не может быть плохим парнем, невзирая на его сомнительные занятия внеклассной деятельностью и достойные презрения политические взгляды. И это перевесило.

– Так зачем тебе уходить?! – возмутился я. – Ты же сама сказала – я хороший парень. Если ты разденешься и залезешь обратно в постель, я сегодня снова пойду поиграть в мяч с детворой.

– Извини, – сказала Дженна, смеясь. – Мне нужно на работу.

– Дай мне номер своего телефона. Я брошу всех своих друзей и стану демократом.

– Я так не думаю. Ты видел мою сумку?

– Нет. – Я солгал. Она была в холле, возле входной двери. Дженна поискала глазами на полу, и когда заметила стопку книг, просияла.

– Ну, это уж слишком хорошо.

– Ты о чем?

– У тебя возле кровати экземпляр руководства для бойскаутов.

– Мне дал его отец, когда я был ребенком. Эта книга помогает в большинстве ситуаций. И там есть хороший раздел о ночных поллюциях.

Она снова засмеялась, и я подумал, что, похоже, делаю успехи.

– Он сказал мне, что если я буду жить по законам скаутов, то не ошибусь.

– Будь готов?

– Это девиз. Это девиз, слоган, клятва и кодекс.

– Думаю, скауты готовы. Так какие же законы?

Я поднял три пальца в скаутском приветствии.

– Скаут благонадежен, верен, готов помочь, доброжелателен, вежлив, добр, послушен, жизнерадостен, бережлив, храбр, чистоплотен и почтителен.

– С чистоплотностью у тебя не все благополучно.

– Некоторые правила важнее остальных.

– Скажи мне, – предложила она, покачав головой и сложив руки на груди, – какое правило самое важное?

– Верность, – мгновенно ответил я. – Тут никаких сомнений.

– Значит, ты не собирался бросать друзей?

– Во всяком случае, не сразу, – уточнил я. – Я был бы тебе благодарен, если бы ты дала им шанс.

Дженна оторвала уголок от старой газеты на моем столе и нацарапала на нем что-то ручкой.

– Вот номер моего телефона, – сказала Дженна, засовывая полоску бумаги за резинку моих трусов. Потом встала на цыпочки, чтобы целомудренно поцеловать меня в губы, провела прохладной рукой по моему голому плечу и руке. – Верность – это правильный ответ.

– Пора, – говорит Теннис.

Мы оба выходим из машины, Теннис запирает ее с помощью брелка, и она отзывается гудком. Теннис поправляет мне галстук, щелчком сбрасывает пушинку с плеча и критически осматривает брюки. Брюки собрались под ремнем неопрятными складками. Я потерял килограммов пять. Теннис застегивает мне пиджак и лезет в свой карман, выуживая оттуда чистый носовой платок: