Ливия спросила, нельзя ли послать сообщение Джеймсу в службу армейской контрразведки. Офицер заверил ее, что эту просьбу он включит в свой вечерний рапорт.

— А пока, — добавил он, — может, посидим? Могу предложить что-нибудь выпить. Тут где-то есть бутылка вина. К тому же закаты здесь удивительной красоты.

Ливия извинилась, сказав, что им нужно засветло вернуться домой. Горячо поблагодарив офицера, сестры отправились в обратный путь.

Девушки вышли, и офицер в бинокль следил, как они удалялись вниз по тропинке. Какая жалость, с тоской думал он. Торчишь тут бесконечные часы, высматривая на горизонте немецкие самолеты и боевые корабли, хорошо, что хоть эти красотки итальянки заглянули. Но они уходят, и снова он обречен на тупое времяпрепровождение. Докладывать в штаб об их в тревогах офицер и не собирался, — он знал, как среагируют в контрразведке, если он включит все эти бредни в свой рапорт. Сначала он закончит со своими бумагами. Потом появится итальянец-профессор, который время от времени посматривает за вулканом, вот он ему и скажет про летучих мышей. Для темпераментного профессора такое известие будет в самый раз.

Удаляясь особой, свойственной всем итальянкам волнующейся походкой, девушки скрылись из виду. Дошли до места, где тропинка сворачивает, и исчезли. Офицер вздохнул и перенаправил свой бинокль на пустую гладь моря. Закат и в самом деле был удивительно хорош. Такая же предстоит живописная ночь: как и случается в полнолуние.

Жители Неаполя были встревожены сильней обычного, и причиной была не только луна. Полнолуния звались здесь «бомбардировочными». Когда после безоблачного дня наступали ясные серебристые ночи, немецким бомбардировщикам не требовалось никакой подсветки для определения целей. Многие горожане, опасаясь худшего, отправлялись на ночь в бомбоубежища.

Из окна своей спальни Джеймс глядел на вырисовывавшийся силуэт Везувия. От Ливии не было никаких вестей, как не было вестей и от профессора, так что, возможно, тревоги были напрасны. Но все-таки Джеймс не мог избавиться от холодящего страха. Коснувшись нагрудного кармана, нащупал мощи, которые дал ему священник в соборе. Надо было бы отдать их Ливии, подумалось Джеймсу, но он мысленно себя одернул: становлюсь суеверным, как итальянец. Прикрыл ставни и залез в постель.

Джеймс проснулся перед самым рассветом от ударов падающих бомб. Нет, это не бомбы, пронеслось в голове: не воют воздушные сирены. Должно быть, летняя гроза. Через Неаполь прокатывались глухие громовые раскаты, каждый отдавался своим эхом, и вот уже все слилось в единый беспрерывный грохот, взрываемый все теми же одиночными ударами. Не самое характерное время для грозы. Джеймс подошел к окну, раздвинул ставни.

Вчера вершина Везувия казалась округлой, точно яйцо в подставке. Сегодня утром верхушку как будто срезало, и над горой, посверкивая в ранних лучах рассвета, нависло громадное, в бульбочках, как цветная капуста, облако пепельно-серого цвета. Отсюда оно казалось неподвижным, но волнами раскатывающийся грохот указывал на нестихавшую мощь глубинных взрывов. Под пепельным облаком вершина горы накалилась докрасна, точно фитиль внутри свечи. Из кратера протянулись два извилистых огненных хвоста. Джеймс как завороженный не мог отвести глаз от открывшегося ему грандиозного зрелища.

Затрещал телефон. Джеймс кинулся в кабинет, схватил трубку. С того конца услышал:

— Спешу доложить, наблюдается активность в районе горы Везувий!

— Это извержение, идиот! — гаркнул Джеймс. — Освободи связь!

Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил вновь.

— Полагаю, вы еще не выкинули свой план экстренных мер? — прозвучал в трубке голос майора Хеткота.

— Именно, сэр, выкинул!

— А то сейчас самое бы время в него заглянуть…

Джеймс вернулся в спальню, оделся, мысли бешено неслись в голове. Вбежал Эрик и тотчас кинулся к окну.

— Ах, черт, дым… — проговорил он завороженно. — Значит, вот оно!

— Первым долгом надо мчаться к вулкану и определить, куда направляется лава. Потом необходимо оттуда всех эвакуировать. Это все есть в моем плане.

Пока Джеймс разыскивал в мусоре план и находил стенографистку, чтобы сделать копии, Эрик оккупировал телефон.

— У них там лава фонтанирует в пяти местах, — сообщил он Джеймсу. — Особенно возле Сан-Себастьяно и Массы.

— Можно достать грузовики?

— В Креоле есть сорок К-60.

— Давай-ка скажи, чтоб двигались к Сан-Себастьяно.

— Уже даю! — отозвался Эрик, крутя телефонный диск.

— А я мчусь туда посмотреть, что там делается.

— И я с тобой! Возьмем джип.

— В джипе не пробиться по забитым дорогам, — сказал Джеймс. — Лучше на «Мэтчлессе», так быстрей.

— Я сяду сзади!

— Маневрировать будет трудно. К тому же, если тебя возьму, куда я посажу Ливию, чтобы вывезти ее оттуда? — Внезапно Джеймса пронзило: — Ах ты, черт! В Терциньо ведь целая эскадрилья «В-25»-х!

— Сказать, чтоб взлетали?

— Извержение может продлиться несколько дней, — покачал головой Джеймс. — Нельзя трогать их с места без крайней необходимости, иначе окажется, им негде будет сесть. Я буду там, разведаю, как и что.

Он ринулся бегом по лестнице и выкатил свой мотоцикл.

Такого кошмара Джеймсу в жизни видеть еще не приходилось. Дух захватывало от масштаба разразившегося бедствия — исполинские силы природы без труда низвели до ничтожной малости военный конфликт человечества со всеми его бомбами и снарядами. Страха Джеймс не испытывал. Он был весь в магической власти происходящего. В нем взметнулся какой-то странный позыв ринуться в самую гущу, увидеть, что же это на самом деле такое.

У самого подножия горы за Toppe Аннунциата Джеймс погрузился в нечто похожее на плотный туман, какой случается зимними вечерами в Англии. На мгновение показалось, будто повалил снег; не сразу Джеймс понял, что легкие серые хлопья, крутившиеся вокруг, не снег, а пепел. Резко затормозил, едва не наскочив на женщину, выскочившую на дорогу в одной сорочке спасать развешанное на веревке выстиранное белье. «Мэтчлесс» занесло, мотоцикл рванулся и выскользнул из-под Джеймса. Надо быть осмотрительней, сказал себе Джеймс, поднимаясь с земли и вновь седлая мотоцикл; он не предполагал, что пепел может быть таким скользким.

Из серой мглы выплывали фигуры беженцев, кидающих на повозки свои пожитки. Из всеобщего хаоса вычленялись отдельные сцены: ковыляющий на костылях ребенок; дряхлый старик, которого дочери запихивали в тачку; свинья вместе с граммофоном в старой детской коляске; семейство, пытавшееся запрячь перепуганного мула в повозку. В тот момент, когда Джеймс проезжал мимо, мул грохнул на землю и уволок за собой тачку со всем ее грузом. Все вокруг было усыпано черепками битого фарфора.

Чем ближе подъезжал Джеймс к месту извержения, тем невообразимей становилось столпотворение. Поток беженцев тек рекой; с перекошенными от ужаса лицами люди стремились вырваться из ревущего облака дыма и пепла, которое, розовея снизу от жара кратера, подобно гигантскому пульсирующему кораллу, нависло теперь прямо над их головами. Под облаком была сплошная темень. Уже покрытые толстым слоем пепла фары «Мэтчлесса» едва ее пробивали.

У Эрколано Джеймс нагнал медленно ползущую колонну грузовиков. Это были те самые, которых Эрик вызвал из Черколы. Они безнадежно сбились с пути. Джеймс взялся указать им дорогу, и грузовики потянулись по извилистой тропе вслед за ним.

Сверху посыпалось что-то вроде песка. Сперва Джеймс решил, что это с грузовиков. Но, присмотревшись, увидел, что помимо серого пепла теперь с неба падают крохотные черные кусочки песчаника — легкие, невесомые частички, каждая не крупней спичечной головки. Однако поток черного песчаника становился все напористей. Джеймс чувствовал, как песчинки барабанят по кителю, проникая за ворот, в ботинки. Самые крупные были полые внутри, как конфеты с ликером, и, падая, отсвечивали красным.