— В лагере мы, конечно, расспрашивали, не слыхал ли кто чего про парней из наших мест. Нашлись, что были с Энцо в России.

— Ну? — выкрикнула Ливия.

— Ты уж, Ливия, прости. — Дельфио посмотрел ей прямо в глаза, и ей подумалось: уходил совсем мальчишкой, а теперь говорит о смерти; он видел смерть, а, может, сам убивал, и не раз.

— Энцо погиб, — тихо сказал Дельфио. — Во время налета британских бомбардировщиков. Никто тогда не уцелел.

Ливия повернулась к Маризе:

— Это правда?

Мариза со страхом глядя на сестру, еле слышно выдавила:

— Прости, Ливия…

— Бедный Энцо… — отрешенно проговорила Ливия.

Вот оно и случилось. То, чего страшится каждая, то, что суждено вынести стольким женщинам. Оно докатилось и до Ливии. Теперь она vedova, вдова. Это не укладывалось в голове. До самой смерти она будет теперь носить траур и сидеть в передних рядах, как старуха, во время церковной службы. А Энцо… бедный Энцо… его убили. Убили Энцо, чье красивое тело она целовала, кому отдавалась, с кем рядом спала, с кем вместе смеялась, — молодой, полный жизни красавец лежал в земле, и его тело теперь гнило в могиле где-то в далекой стране, незнакомой, неведомой.

Мысли путались, наскакивая одна на другую. Почему же никто раньше не сказал? Видно, из-за festa. Никто не захотел оборвать приготовления страшной вестью, чтоб потом обвинили, будто праздник испортил. Но почему ничего не написала Квартилла? Ей, матери, должны были прислать официальную похоронку. На миг Ливия ухватилась за эту спасительную мысль: Каризо с Дельфио, возможно, ошиблись, Квартилла не написала ей как раз потому, что никакого такого письма не получала. Но по скорбным лицам братьев Ливия поняла: нет, это не ошибка.

За последние годы она повидала немало женского горя. Сперва окаменев от известия, жена или мать после с воплями и криками валилась на землю, рвала на себе волосы и одежду, выставляя свою беду всем напоказ, рыдая и кляня Бога и всех святых. Так было заведено, и, обведя взглядом лица, Ливия поняла, что именно этого ждут и от нее.

Но она не издала ни звука. Вместо боли жгучая ненависть заполнила ее сердце. Проклятые союзники! Пули союзников убили Пупетту. Теперь их пилот откуда-то с неба уничтожил ее мужа-солдата на войне, разразившейся не по его воле… И эти негодяи имеют совесть называть себя освободителями Италии!

Ливия повернулась и пошла прочь от костра к дому, в темноту, чтобы остаться одной. Лишь когда отошла достаточно далеко, ноги у нее подкосились, и руки Маризы заботливо ее подхватили. Ливия позволила сестре довести себя до дому. Площадь за ее спиной медленно пустела, жители деревни молча, по одному расходились.

Только теперь Ливия разрыдалась, — она выла, кричала, кляла. И плач этот был не только по Энцо. До нынешнего дня она еще надеялась, что, когда война кончится и Энцо вернется, все переменится к лучшему. Теперь стало ясно, что жизнь ее ждет несладкая, такая, что и в страшном сне ей не снилось. Она оплакивала Энцо, а вместе с ним и свою судьбу.

— Вы понимаете, зачем я к вам пришел?

Девушка кивнула:

— Si, вы — брачный офицер.

— Офицер Службы армейской контрразведки, — поправил Джеймс.

Он уже решил про себя больше не употреблять выражение «брачный офицер», которое явно говорило, будто единственной целью его работы была матримониальная деятельность.

— Мне надо представить официальный рапорт о том, подходите вы или нет в качестве невесты рядовому… — Джеймс заглянул в записную книжку, — …рядовому Гриффитсу.

Девушка по имени Альджиза Фьоре была очень хороша. Ему с трудом удавалось сдержаться, чтобы открыто не любоваться ею, этим красивым лицом, нежным овалом, черными, с блеском, волосами, необыкновенными глазами, темными, огромными. Устремленные на него глаза светились счастьем.

— Вы знаете Ричарда? — спросила она с любопытством.

Джеймс признался, что пока с рядовым Гриффитсом еще не знаком. Тут легкое облачко недоумения омрачило прелестные черты Альджизы Фьоре:

— Тогда откуда вам знать, подходим мы друг другу или нет? Хотя ладно, я вам о нем расскажу. Обожаю говорить о Ричарде. Он molto gentile. [33]Он любит животных. Как и я. — Обхватив длинными красивыми пальцами коленку, она взглянула на Джеймса испытующе: скажет или нет, что обоюдная любовь к животным еще не основание для совместной жизни.

— Нет, правда, вы непременно с ним познакомьтесь. По-моему, вы подружитесь. Ричарда все любят.

На одном из пальцев у нее было кольцо, и Альджиза на секунду задержала на нем мечтательный взгляд.

— И еще Ричард такой храбрый. Один раз он одной лишь столовой ложкой укокошил троих немцев.

— Убежден, что рядовой Гриффитс отличный парень, — кивнул Джеймс. — Но мне все-таки придется расспросить вас кое о чем конкретней.

— Пожалуйста.

Откинувшись в кресле, девушка принялась поигрывать маленьким серебряным крестиком на шее.

— Вы говорите по-английски?

— Немного.

— А точнее? — И Джеймс медленно и отчетливо произнес по-английски: «Пожалуйста, я бы хотела две длины портьерной материи и полдюжины ломтиков бекона!»

— Ничего не поняла! — весело рассмеялась Альджиза Фьоре.

— «Вы неверно дали мне сдачу!»

Она повела плечами:

— Не понимаю!

— Рядовой Гриффитс говорит по-итальянски?

— Вообще-то нет.

— Как же вы общаетесь?

— Он ведь может показать мне, что он хочет, — бросила она с легкой усмешкой.

Джеймс поперхнулся.

— Что вы знаете об Англии?

— То, что там живет Ричард.

— Знаете ли вы, например, что там гораздо холоднее, чем здесь?

— Я знаю, что женщины там уродки. По крайней мере, так говорит Ричард.

Джеймс сдался. Продвинуться в этом направлении явно не светило. Как там Джексон говорил? «По сути, ваша работа состоит в том, чтобы выяснить, шлюха она или нет». Джеймс осмотрелся. Квартирка у Альджизы была небольшая, пустая и безупречно чистая.

— У вас есть работа?

Внезапно взгляд у нее стал жестче.

— Теперь в Неаполе работы не найти.

— На что же вы живете?

Девушка скривила губки.

— Выкручиваюсь.

— Боюсь, придется ответить конкретнее.

— В Сицилии у меня дядя. Он присылает деньги.

Помнится, Джексон с особой настороженностью относился к упоминаниям о дяде.

— Могу я узнать адрес вашего дяди? — спросил Джеймс, занося над блокнотом ручку. — Хотелось бы с ним связаться, и если доходы позволяют ему помогать вам, тогда — никаких проблем.

Наступила длинная пауза, Альджиза теребила крестик на шее и покачивала носком ноги.

— Я не помню адреса.

— Не помните, где живет ваш родной дядя?

— Он часто переезжает с места на место, — с вызовом бросила она.

— Хорошо, хотя бы его последний адрес?

Опять долгая пауза.

— Альджиза, откуда деньги на самом деле? — мягко спросил Джеймс.

Она перекинула ногу на ногу, расправила платье на коленях. Наконец сказала:

— От солдат.

— Вы берете деньги у солдат?

— Если предлагают.

Джеймс записал в блокноте: «А. Ф. явно зарабатывает на жизнь проституцией».

Он поднялся:

— Я должен осмотреть вашу квартиру.

— Да, конечно. — Она тоже встала. Бретелька платья скользнула с плеча. — Я покажу. — И потянулась мимо него открыть дверь.

То ли от вида ее золотисто-медового плеча, а, может, просто от непривычной близости очень красивой девушки, Джеймс внезапно с неловкостью ощутил всколыхнувшееся желание.

— Я сам, — буркнул он.

Альджиза дернула плечиком:

— Как хотите!

Он быстро обошел всю квартиру. Здесь было довольно пусто, так что обзор длился недолго. Но Джеймс приметил в ванной кусок мыла, а в кухне обнаружил белый хлеб и баночку с оливковым маслом. Все эти детали занес себе в блокнот. Вернувшись в гостиную, он застал там совершенно голую Альджизу; впервые в жизни он видел перед собой обнаженную женщину. Скомканным платьем она прикрывала перед, демонстрируя, что некая скромность все же не была ей чужда.