Но лишь на короткое время, на несколько часов, возможно, на день, до тех пор, пока ощущение от последней близости не начинало блекнуть. Пока она помнила напряженное подрагивание бедер, обвившихся вокруг его спины, припухшие от ласк соски, пока ныло вспаханное мужской силой лоно — она чувствовала себя удовлетворенной, насыщенной.

И снова ожидание близости, непреодолимое желание снять трубку и услышать его голос, договориться о свидании, увидеть его идущим навстречу. Она не строила планов совместной жизни. При содействии одного из друзей, бывшего священника, ныне работающего на Би-би-си, Майкл помог ей устроиться сотрудником отдела новостей на неполный рабочий день. Она переехала в Лондон и поселилась поблизости. На данный момент этого было вполне достаточно, она опасалась, что совместное проживание лишит ощущения остроты и сделает их пресными.

Они могли часами лежать и смотреть друг на друга, любуясь изгибом бровей и линией плеч. Для них, разгорающихся от жара плоти, растворяющихся в объятиях друг друга, в переплетении ног и рук, время переставало существовать.

Сны Кейт приобрели невероятную точность и четкость. Она видела себя в незнакомом месте — влажный воздух, пот струйкой стекает между грудей, течет со лба, застилает глаза. Кругом поют птицы, стаи птиц, изумрудная зелень, накрытая куполом неприветливого металлического неба. Листва гигантских растений того же ярко-зеленого цвета, влажная и прохладная на ощупь.

Она видела луну. Ее круглый золотой лик светился холодом. Неумолимое божество из давно забытого прошлого, настойчиво ожидающее, когда же она вспомнит его имя. Она понимала, что ей снятся чужие сны. Она видит их глазами другого человека. Глазами Сары. Она была одновременно и собой, и Сарой, имя неведомого божества почти принадлежало ей, она была готова произнести его, она чувствовала его вкус…

Телефон звонил, не смолкая. Майкл поднял трубку, его голос еще не окреп со сна. Он встал с кровати и разговаривал уже стоя. Кейт смотрела на него и думала, насколько сильно она любит его обнаженное тело. Она потянулась и провела пальцем по его спине, ягодицам. Он, откинувшись назад, схватил ее руку и не выпускал, давая понять, что разговор серьезный.

— Хорошо, матушка. Да. Разумеется.

Он выслушал то, что ответили на другом конце провода.

— Я приеду первым утренним поездом. Кейт захвачу с собой.

Матушка Эммануэль взяла Кейт за обе руки и внимательно посмотрела ей в лицо. Майклу стало любопытно, что прочтет в нем эта умудренная жизненным опытом женщина, которой было так много известно о сестрах, в судьбе которых она приняла такое искреннее участие, прожив в молчаливом заточении более сорока лет.

— У меня такое чувство, что я хорошо знаю вас, Кейт. Иллюзия, конечно. Хотя, — она покачала головой, — как сказать. Те же глаза… Но в них иное выражение. Иная душа проглядывает. — Она вздохнула и выпустила ее руки. — Нам очень не хватает вашей сестры. С ее уходом в монастыре что-то безвозвратно изменилось. Мы живем здесь маленькой, но очень дружной семьей.

Матушка Эммануэль обернулась к Майклу и окинула его испытующим взглядом. Одно из первых писем, в котором он сообщал о своем решении оставить духовное поприще, было адресовано ей. Ее ответ был проникнут теплотой и сочувствием, хотя она не пыталась скрыть свое огорчение. Она понимала причины, побудившие его принять такое решение, но все же с его стороны это было отступничеством, которого она не ожидала. «Мы многое потеряем с Вашим уходом, — писала она ему, — вряд ли кому-нибудь удастся заменить Вас». Она жестом указала на стулья, сама уселась за письменный стол.

— Вот причина, по которой я пригласила вас приехать сюда, — продолжала она, — хотя спешу выразить надежду, что не потратила ваше время понапрасну. — Она дотронулась до маленького коричневого свертка на подставке для пресс-папье. — Этот дневник мы обнаружили в помещении прачечной. Этого никогда бы не произошло, не одолей сестру Питер очередной приступ артрита. Она не могла справиться с работой в одиночку, и нам пришлось нанять рабочего, чтобы разобрать стену. Он настоял на том, чтобы вся работа была выполнена самым тщательным образом, знаете ли, иногда встречаются такие добросовестные работники, заодно он разобрал часть стены, к которой мы даже не думали прикасаться. Дневник был спрятан за одним из отвалившихся кирпичей.

Она развернула сверток и вытащила маленькую книжицу. Та была завернута в целлофановый пакет.

— В записях не упоминается никаких имен, насколько я могу судить. Сестры уверили меня, что этот дневник не принадлежит ни одной из них. Я не думаю, что он пролежал там слишком долго. Сами видите, он в хорошем состоянии, а в прачечной очень влажно. — Она обратилась к Кейт: — Мы пришли к выводу, что единственный человек, которому мог принадлежать дневник, — твоя сестра. Ты узнаешь его?

Кейт, не говоря ни слова, помотала головой.

— Что это на нем? — Майкл наклонился вперед и вынул дневник из прозрачного пакета. Кожаная обложка была темно-синей с тиснением золотыми цветами флорентийского ириса. Премилая вещица, если бы впечатление не портила надпись. Он повертел его в руках. — Выглядит так, словно эти буквы были каким-то странным образом выжжены.

— Это неплохая идея. Именно так мы и поступим! — воскликнула матушка Эммануэль. — Мы предадим его огню. Я более чем уверена, что это — дневник сестры Гидеон. Никому из нас нет охоты совать нос в чужие дела. Разве что… — она учтиво обратилась к Кейт, — вам захочется просмотреть его.

На этот раз Кейт яростно замотала головой.

— Здесь еще кое-что из личного имущества сестры Гидеон, — добавила матушка, открывая коробку из-под обуви. — Одежда и другие вещи являются собственностью ордена, ее кольцо, например, и святое распятие. Но, возможно, фотографии дороги тебе как память о ней? — Она достала маленькую деревянную рамочку и протянула ее Кейт. — На одной из них ты.

Кейт судорожно вцепилась в ручки стула.

— Нет. Не нужно. Сожгите все. — Она в порыве чувств повернулась к Майклу: — Прошу тебя, сделай это. — Словно только ему она могла доверить эту процедуру.

У матушки Эммануэль отлегло от сердца, словно камень с души свалился.

— Это можно сделать в саду. Туда ведут ворота от подъездной аллеи. Как только вы будете готовы, я распоряжусь, чтобы их открыли. Рядом с огородом есть сарай, в нем хранится всякая всячина — керосин в канистре и тому подобное.

Настоятельница хотела было закрыть коробку крышкой, но вдруг остановилась. Она достала из нее маленький коричневый аэрозоль цилиндрической формы.

— Сестра Эндрю нашла его в кармане сестры Гидеон после ее… — Деликатная пауза. — После ее падения. Это ингалятор. Вы, наверное, в курсе, им пользуются астматики, но в медицинской карте нет никаких упоминаний о том, чтобы сестра Гидеон нуждалась в этом препарате. Доктор Бивен никогда не прописывал ей вентомин. Это не твой?

— Нет, не мой, — ответила Кейт.

— Что ж, — грустно улыбнулась матушка Эммануэль, — сейчас это уже не имеет никакого значения.

День постепенно угасал, и холодные осенние сумерки спускались на землю. Кейт и Майкл вошли в открытые ворота. Они шли молча, не видимые никем. Кейт взяла Майкла за руку.

Спустившись вниз по тропинке мимо опустевших цветочных клумб, доцветающих последними чахлыми хризантемами, мимо тонких стеблей осенних маргариток, мимо розария и фруктовых деревьев с ухоженными кронами, они достигли окраины сада, где земля обрывисто спускалась вниз, переходя у подножия склона в луговое раздолье.

Вдали смутно угадывались причудливые очертания холмов, напоминающих сгорбленных исполинских идолов, выстроившихся длинной цепочкой до самого горизонта. Внизу в долине, отражая тяжелое сентябрьское небо, расплавленным оловом блестели речушки. По холмистой поверхности мелким бисером рассыпались огни ферм и одиноких деревенских домиков. Неожиданно высоко над головой послышался протяжный свист и целая радуга разноцветных светящихся шариков — красных, зеленых, золотых — взорвалась неистовыми брызгами маленьких звездочек. Кейт в ужасе отпрянула. Всего-навсего ракета, выпущенная каким-то сорванцом в нетерпеливом предвкушении праздника.