И вот тут-то с ней случилось нечто невероятное, то, что застигло ее врасплох. Она находилась посередине бассейна. Какое-то время она спокойно плыла по направлению к самой глубокой части бассейна. В следующее мгновение ей показалось, что она внезапно утратила способность двигаться. Она не могла сосредоточиться и, словно впервые оказавшись в воде, не знала, что делать с руками и ногами.

Вода неожиданно стала враждебной, темной, обманчивой и очень холодной.

Должно быть, судорогой свело, подумала она, хотя ее тело ничего не ощущало. Она пыталась позвать на помощь, но Майкл, увлекшись и позабыв обо всем на свете, продолжал двигаться в противоположную сторону.

Ее охватила паника, она бешено колотила руками по воде, голова то и дело уходила под воду, вода заливалась в уши, глаза и ноздри.

Она ослепла и оглохла от страха, кашель и позывы к рвоте от изрядного количества воды в горле душили ее. Она тщетно старалась удержаться на поверхности.

Чувствуя, что, несмотря на все усилия, она идет ко дну, Кейт открыла глаза. Вода снова была необыкновенно голубой, цвета незабудок. Не забывай меня.

Мысль эта ударом молнии пронзила ее. Господи Иисусе, теперь это уже никогда не забудешь. Сделав неимоверное, решающее усилие, она вырвалась на поверхность. Она вспомнила о том, что один только вид воды вселял в Сару ужас.

Тот страх был чужим, незнакомым, он принадлежал Саре. С ней что-то происходит, что-то, чему она не в силах противостоять. Невозможно определить, откуда взялся этот страх — изнутри сознания или извне, да и какая теперь разница? Ясно было одно — необходимо во что бы то ни стало сохранить самообладание и собрать воедино остатки воли, это единственный путь к спасению. Держись. Не плакать. Сейчас не время. Только не сейчас.

Кейт заставила себя сложить ладони вместе и, раздвигая воду перед собой, оттолкнуться ногами от плиток дна. Время растянулось до бесконечности, силы окончательно оставили ее, одному Богу известно, каким образом она оказалась у бортика. Тяжело дыша, она прислонилась к изгибу кафельной поверхности, ощущая ее вселяющую уверенность и безопасную твердость.

Обернувшись, она увидела, как Майкл вскинул руку, разворачиваясь в дальнем конце дорожки.

— Ты слишком торопишься жить. Уверен, в этом все дело. — Он обнял Кейт. — Не забывай, со времени операции прошло всего четыре месяца. — В короткой паузе она услышала его мысли так явственно, словно он сказал об этом вслух. Два месяца назад умерла Сара. — Думаю, тебе нужно слегка остепениться, — закончил он.

Она поежилась, кивнула и продолжала пить чай. У нее будет время сказать ему о том, что в воду она больше ни ногой.

— Послушай. — Его рука крепче обвила ее талию. — Может, ты не так уж хорошо плаваешь, но ты ведь знаешь, что только ты можешь остаться и спасти меня.

Эта понятная лишь им двоим шутка родилась в то первое утро, проведенное в ванной комнате с голубыми кафельными стенами. Тогда Кейт собралась было встать с пола, а Майкл, чувствуя, что отпустить ее от себя выше его сил, и сознавая, что эта близость может оказаться для них первой и последней, тихонько напел из Дори Превин: [15]«…останься и спаси меня».

Кейт вдруг серьезно сказала в ответ:

— Это ты спас меня.

Она прижалась к нему всем телом и с жадностью приникла к его губам. Внезапно вспыхнувший импульс передался Майклу, его дыхание участилось, стало неровным.

— Кейт, — взмолился он, сраженный безумной любовной страстью.

Она смотрела ему в глаза, и он, переполняясь волнением и предвкушением любви, понял, что уже не в силах терпеть.

С ее помощью он делал робкие шаги в познании самого себя как мужчины и как служителя Церкви. Призвание быть священником было даровано ему Богом. Равно как и его мужская природа.

Тысячу раз за свою жизнь он повторял заученную фразу о том, что супружество — это священное таинство, нимало не задумываясь над ее смыслом. Ему никогда не приходило в голову, что любовь — это тоже таинство и в сплетении любящих тел есть непостижимая мистическая красота. Чувственные эротические переживания круто изменили его мировоззрение.

Он больше не был священником, он был мужчиной, ликующим от ответного возбуждения любимой женщины. Жаркая влага ее тела, рвущиеся из горла стоны приводили его в состояние экстаза. Он не был больше священником, он был мужчиной, уткнувшимся лицом между ее бедер, вдыхающим аромат ее тела. Он наконец пришел к пониманию того, что мужчины и женщины являются совершенными по своей красоте творениями Господа. Ни в телах, ни в плотских желаниях нет ничего непристойного, любовные отношения доставляют радость.

Испытав это, он был вынужден признать, что любовь к женщине для него важнее религиозных убеждений, что они не в силах дать ему того счастья, в котором он нуждается.

Целибат, подумал он, не являлся нормой ранней Церкви. Он был введен много позже. Не иначе как злая выдумка какого-нибудь престарелого прелата, не способного ощущать пламя и трепет в сердце. Он не переставал молить Господа о том, чтобы тот наставил его на путь истинный, искал ответы на вопросы в беседах с духовными наставниками и в конце концов принял решение сложить с себя сан.

Он отстранялся от обязанностей священника. Он лишался права вести богослужения, выслушивать исповеди, не мог больше давать Святое причастие, освящать брачные союзы или отпевать усопших. Тем не менее в глазах Церкви до конца дней своих он останется католическим священником.

— Ты ведь не откажешься спасти мою жизнь? — спросил он, зарывшись лицом в ее волосы. Эти слова означали: «Я хочу тебя».

На первых порах Кейт и Майкл прибегали к помощи этого намека, желая передать друг другу то, чего не умели выразить иначе. Единственный опыт романтических отношений у Майкла сводился к короткому, десятилетней давности, роману с Франческой. Ему приходилось учиться поддерживать отношения с женщиной, протягивая нить любовного диалога сквозь упущенные дни и месяцы. Одиночество волею жизненных обстоятельств стало его второй натурой, он не мыслил себя вне выверенного до мелочей, сложившегося уклада жизни.

Ему будет очень непросто делить кров с другим человеком. Даже если этим человеком будет Кейт.

Из тюрьмы Кейт вынесла необыкновенное умение оставаться спокойной посреди всеобщего шума и гама. Она была способна мысленно отгородиться от радио и болтовни окружающих и продолжать как ни в чем не бывало заниматься своим делом. Ее не смущал ни собственный беспорядок, ни чужой. Но, зная о фанатической любви Майкла к идеальной чистоте, она старалась угодить ему. Единственное, о чем она постоянно забывала, освободившись от ограничений и запретов, — это закрыть двери или закупорить бутылку.

По вполне объяснимой причине — Кейт потеряла четырнадцать лет — ей не терпелось наверстать упущенное, узнать и испробовать все сразу, безотлагательно. Она страшно спешила, подгоняемая любопытством и нетерпением продвинуться в познании нового для нее мира.

Однажды утром, когда Майкл с удивлением обнаружил, что она принесла из прачечной белье и свалила все в одну кучу в маленькой кухоньке, сияющей безупречной чистотой, он понял, насколько далеко они зашли в своих отношениях. Вынув из корзины кружевные трусики и повертев их в руках, он с нежностью и теплотой подумал о Кейт.

У Кейт не было никакого опыта в любовных делах, но так было даже проще. Несмотря на прошлое, несмотря на немилосердные удары судьбы, язык любви она постигала быстрее, чем Майкл. В глубине ее памяти сохранились стертые обрывки воспоминаний о былой дружбе, любви, бескорыстной и жертвенной. Они были прочно заложены в инстинктах, и каким-то образом Майклу удалось достучаться до них.

Кейт пребывала в состоянии такой радости, о какой и мечтать не могла. Ее страсть была сильной и неутолимой, а желание ненасытным, независимо от того, насколько часто они занимались любовью. От одного вида любимого мужчины она ощущала, как сладко ноет от вожделения тело. Только волнующее соприкосновение, только ощущение мужской силы внутри нее, только вкус его губ и нежность его ласк могли погасить ее пламя.