Я поцеловал жемчужную помаду ее губ, но ее отвлекал шум на Круазетт. Она придавила сигарету, превратив ее во влажную кашицу, и отодвинула от себя мартини.

— Жуткий шум, — пожаловалась она. — Давай найдем что-нибудь поспокойнее.

— Кинофестиваль — народ развлекается на всю катушку.

— Ужасно, правда? Тут запросто могут сшибить с ног самые старые в мире хулиганы.

— Франсес… — Я прижал ее руку к стойке бара. — Что с тобой? Ты дрожишь, как заяц.

Она заглянула в зеркальце своей пудреницы, изучая взглядом ресторан у себя за спиной.

— Мне кажется, за мной следят.

— Меня это не удивляет. Ты похожа на кинозвезду.

— Я серьезно. Поэтому-то меня и было не застать. Когда я выхожу из офиса, за мной кто-то наблюдает. Я уверена — это один из охранников Цандера.

— И что он делает?

— Ничего. Сидит в припаркованной машине около того места, где убили Дэвида.

— Может, он устроил там демонстрацию протеста?

— Пол, я серьезно.

— Он работает, Франсес. Ты — важная шишка в отделе управления имуществом. Ты им помогаешь организовывать… развлекательную сторону дела.

— Хорошенький эвфемизм. Запиши его. — Она нахмурилась, глядя на оливку в мартини, словно это был «жучок». — По крайней мере, мне это занятие не по душе. А ты готов принять все.

— Это неправда. Я жду, когда Пенроуз перейдет все допустимые границы. Когда этот гнойник лопнет, полиции, хочешь не хочешь, придется действовать. Я ненавижу эти расизм и насилие, но «ратиссаж» — это взрослая версия игры «позвони в дверь и беги».

— Очень мягко сказано для человека, который сам увяз в этом по уши. Я рада, что в мою дверь никто не звонит. — Она усмехнулась, пытаясь вернуть себе уверенность, а потом уставилась на меня, как захудалый боксерский менеджер, наставляющий одного из своих бойцов. — Ты под влиянием Уайльдера Пенроуза, я же вижу. Ты задумывался, куда это может привести? Куда он тебя тащит?

— Франсес, меня это никуда не может привести. Прекрати работать на них. Подай заявление на перевод. Кстати, наверно, это ты выбирала арабскую яхту, что они подожгли.

— Мерзость. Плавучий бордель. Я там побывала — она вся залита спермой. — Франсес ожила, в ее глазах чуть ли не засверкали искорки того пожара. — Нужно бы было и тебе поучаствовать, Пол. Тебе бы понравилось отлупить какого-нибудь богатого араба.

— Сомневаюсь. — Чтобы она успокоилась, я отобрал у нее сигареты, потом, понизив голос, сказал: — Ты с нашей самой первой встречи пыталась меня использовать. Почему?

— Кто знает? Месть, злость, зависть — изобрети какой-нибудь новый смертный грех. Нам он остро необходим. — Она придвинулась ко мне поплотнее и вытащила сигарету из пачки в моей руке. Словно невзначай сказала: — На сегодняшний вечер запланирована еще одна акция. Крупная.

— Звонки в дверь?

— Кое-что посерьезнее. Они взяли напрокат машины и карету скорой помощи. Из-за фестиваля пришлось обращаться за этим в Марсель и Дижон.

— Путь неблизкий. Откуда ты знаешь?

— Я заказывала обратные билеты на самолет для водителей. Если там есть скорая помощь, значит, будут раненые. Я думаю, они собираются кого-то убить.

— Вряд ли. Кого?

— Трудно сказать. — Она принялась разглядывать себя в зеркале за стойкой бара. — Может, меня. Или тебя. Вообще-то уж скорее тебя.

— Взяли напрокат машину и скорую? Заказали обратные билеты в Дижон?

— А почему нет? Им, наверно, надоело, что ты всюду суешь нос. Ничего такого о Дэвиде, что не было бы известно и им, ты не узнал. Ты принадлежишь «Эдем-Олимпии» не больше, чем эти уличные торговцы-африканцы, которым там всегда достается. Твоя жена практически живет с одной из главных местных шишек.

— Это неправда.

— Нет? Ну, извини. Не хотела тебя задеть за живое. — Она мечтательно улыбнулась, как умный ребенок, а потом схватила свою сумочку. — Меня от этого бара с души воротит. Давай смотаемся отсюда на какой-нибудь здоровый, жизнеутверждающий порнофильм…

Мы неторопливо фланировали по Круазетт; то и дело нам приходилось сторониться, чтобы нас не затоптали группки преследователей лимузинов, координировавшие охоту на знаменитостей по мобильным телефонам. Я думал о специальной акции, о которой сказала Франсес. Но я был слишком уж легкой добычей: калека, чья жена — одна из ключевых фигур в клинике, экс-пилот, с трудом выжимающий педаль сцепления своего старенького «ягуара».

Но угроза, как того и хотела Франсес, задела меня. Эта женщина постоянно играла моими эмоциями и привязанностями, искусно вплетая их в ткань собственных страхов. Лежа рядом со мной на постели в Марина-Бе-дез-Анж в объятиях безбрежной искривленной ночи, она посматривала, как я ласкаю ее бедра и стыжусь переполняющего меня чувства к ней. Она никогда не понимала тайной логики «Эдем-Олимпии» и все еще думала, будто старшие управленцы бизнес-парка идут на поводу у своей подспудной жажды убийства и насилия.

— Пол? — Когда я прекратил разглядывать машины на Круазетт, она вцепилась в мою руку. — Ты что-то увидел?

Я показал на центральную полосу, где росли пальмы, огороженные для защиты от мастеров граффити. На островке травы стоял плотный человек с рыжеватыми волосами и носом пьяницы и посматривал на толпу.

— Редактор «Ривьера ньюс»… — Франсес повернулась. — Это он?..

— Мелдрам. Хочешь с ним поговорить?

— Нет. Он за нами наблюдает. Он знает, сегодня должно что-то случиться.

— Так оно и есть. И ты в самом центре событий. — Австралиец записал что-то в свой блокнот. — Ведь он журналист. Ищет чего-нибудь жареного.

— Уйдем прочь. Давай сюда — куда угодно… — Она потащила меня вверх по лестнице, и я чувствовал, как ее бьет дрожь. В здании сдавались квартиры в краткосрочную аренду — снимали их маленькие независимые продюсеры, и на каждом балконе висело полотнище, рекламирующее последний фильм компании.

— «Когда учитель смеет»… «Убийцы школьниц»… — прочел я вслух. — Манила, Пукет, Тайвань. Мелдрам о них говорит: весь штат — один человек, мальчишка и собака.

— Мужчина держит камеру, а мальчишка… Пол, тебе это и в самом деле интересно? — Франсес уже успокоилась и теперь ждала моего ответа. — Это все есть на видео. Ты сидишь на кровати и выбираешь один из шести телеканалов.

— Групповой секс, ослы, водный спорт? Смесь Крафта-Эбинга ^{74} и «Видео-восемь»?

— Прошу тебя… Здесь не Сурбитон или Мейда-Вейл. Все очень пристойно — пожилые мужчины с брюшком вполне нормальным способом сношаются с четырнадцатилетними девочками. Бога ради, никаких тебе извращений. — Она взяла меня за руку, как любезный гид — туриста. — «Cahiers du Cinéma» [29]утверждает, что истинное будущее кинематографа — порнофильмы.

— В таком случае…

Мы вошли в вестибюль здания. За стеклянными дверями располагалась приемная, напоминавшая регистрационную стойку на конференции педиатров. Две средних лет азиатки с физиономиями отставных крупье сидели за покрытым байковой скатертью столом перед пультом с номерами комнат и логотипами фирм. На столе стопкой лежали брошюрки и рекламные листовки с изображением хорошо ухоженных и улыбающихся детей, едва достигших поры созревания, словно иллюстрации к семинару по краснухе или коклюшу.

— Франсес, постой.

— Что такое? Тебе не нравится выбор?

— Это не для меня.

— Откуда ты знаешь? Ты уверен?

— Абсолютно. Ты меня с самой первой встречи принимаешь не за того.

— Пожалуй. — Казалось, она почувствовала облегчение, но тут же невзначай добавила: — Дэвиду здесь нравилось.

— Гринвуду? Меня это удивляет.

— Это было что-то. Колоссальная шутка. Ему было любопытно — можно сказать, он сам работал на том же поприще.

— Это шутка? — Я посмотрел на азиаток. Одна из них пыталась улыбнуться, и на месте ее рта появилась какая-то странная щель — нора, ведущая в ад.