Бен берет коробочку с ингалятором.

— У тебя астма? — озабоченно спрашивает он.

— Нет! Я пыталась ему сказать, но…

— Нынче они выдают ингалятор каждому второму пациенту. Если тебе подобные препараты не нужны, принимать их просто вредно. Господи.

Кажется, Бен сердится все сильнее, но, похмурившись еще пару секунд, смотрит на меня и смеется:

— Прости. Может, я начитался параноидных конспирологических романов. Во всем вини мою работу и гребаные исследования, которыми я должен заниматься.

— Нет, я думаю, ты прав, — говорю я. — Вполне логично.

— Однако выводы угнетающие.

Тут я улыбаюсь:

— Ну, если у тебя депрессия, могу предложить… о, даже не знаю. Валиум? Спидов?

— Не соблазняй меня. Еще недавно я бы с радостью навалился на эти коробки. Особенно на спиды. Можно глянуть? — Он берет лекарство. — О да. Можно несколько развеселых ночей программировать, себя не помня. М-м-м.

Я забираю у него коробочку.

— А что случилось? — спрашиваю я. — Почему ты?..

— Что? Почему все это бросил? Фиг знает. Наверное, слишком старый стал.

— А сколько тебе? — До меня доходит, что я даже этого про него не знаю.

— Тридцать один, — вздыхает Бен.

— Все еще молодой, — замечаю я.

— Да, но… О'кей. Может, дело было не только в возрасте.

— А в чем тогда?

— Не знаю. В куче всего… Как бы объяснить? Год или два назад многое для меня изменилось.Я бросил наркотики, снова занялся здоровьем, стал веганом. — Он потерянно смотрит мимо меня в стену. — Я… Ой, я правда не могу тебе все рассказать, но… Занимаясь разработками «Сферы», я прочитал несколько интересных книг и с тех пор по-другому смотрю на то, как устроен мир. Отчеты об экологических исследованиях, о правах животных, мусорной пище, о крупных корпорациях. Читать начал из-за центральной идеи «Сферы» — мол, существует злокозненная фирма, которая дурит публику, чтобы та поверила, будто для нее делается только добро. Мы смоделировали «Тюрьму Мечты» на основе данных о птицефабриках, о лабораторных экспериментах над животными и о предприятиях с потогонной системой. — Бен отрывает глаза от стены и качает головой, глядя на меня. — Когда знаешь, что происходит в мире, волей-неволей просыпаешься. Но с людьми об этом трудно разговаривать — они решают, что ты спятил или что все выдумываешь. В смысле, многие реальные вещи действительно кажутся выдумкой.

— Да и в любом случае, люди гораздо охотнее верят тридцатисекундному маркетинговому вранью, чем стопроцентной правде, — говорю я. — Гораздо проще слушать то, что хочешь услышать.

Я знаю это, потому что сама такая. Я тоже попадаю в эту категорию. Мне не нравится, сколько «Попс» использует пластиковой упаковки, но каждый раз, когда они рассылают всем по электронке письмо — мол, мы это дело сокращаем, или мы на 80 процентов выполнили наш «экологический план», — я как-то оттаиваю. Хотя в глубине души знаю, что все это пиздеж и мы по-прежнему все заворачиваем в твердый пластик.

— Это правда, — говорит Бен.

— Но я не думаю, что ты спятил, — говорю я. — И что, получается, ты из-за этих книжек стал веганом?

— Да, — кивает Бен. — В том, как мы обращаемся с животными, есть что-то… ну, я не знаю… что-то из антиутопии:будто современная жизнь — какой-то замудренный научно-фантастический роман. — Он одаряет меня серьезным взглядом, который мутирует в ухмылку. — Знаешь, я читал о такой серии экспериментов, где животных, когда проголодаются, заставляли нажимать кнопки. Птицам приходилось балансировать на рычаге. Другие животные, вроде свиней и коров, жали кнопки носом. Ученые обнаружили, что коровам нравится, когда их гладят, — настолько, что они готовы нажимать кнопку, чтобы это случилось. Свиньи оказались особенно продвинутыми и научились всем трюкам до единого. Они с радостью жали кнопки ради пищи, ласки, игрушек. Я посмотрел на фотки этих животных, сидящих перед компьютерами, и подумал: «Да гореть мне в аду, я не могу съесть животное, умеющее играть в видеоигры», — и тогда же стал вегетарианцем. Вообще-то с тех пор, как у меня появилась собака, мне было как-то неприятно есть мясо, и эта книга лишь подтвердила мое мнение. Потом, чуть позже, я додумал до конца и стал веганом. Вот тебе моя доктрина, в восьми словах. — Он смеется. — Не ешь тех, кто умеет играть в видеоигры.

— Ну а масло-то почему нельзя? — спрашиваю я, тоже смеясь. — В смысле, зачем ударяться в полный веганизм?

— Ты правда хочешь знать? — спрашивает он, внезапно посерьезнев.

— Да. Почему бы и нет? — откликаюсь я.

— Ну, ты знаешь, как производится молоко?

Знаю ли я? Не уверена. Сканирую мозг в поисках картинок, но нахожу лишь сцену из какого-то маркетинг-материала для «Дружочков-фермеров», где румяная доярка сидит на скамеечке рядом с Маргариткой или Лютиком посреди зеленого пластикового поля. Но молоко ведь нынче не так производят, а? В сознании всплывает зернистая фотка: коровы у доильных станков — но на этом все. По-дурацки получается. Я постоянно пью молоко. Как я могу не знать, как его производят?

— Жизнь у дойных коров совершенно ужасная, — говорит Бен, врываясь в мои мысли. — Их вынуждают непрерывно беременеть и убивают, стоит их производительности чуть упасть — обычно когда им только два или три года, — и вдобавок к этим нескончаемым мучениям они тоскуют по телятам…

Я нахмуриваюсь:

— Тоскуют по телятам?

Бен кивает:

— Да. Ну, телят же отбирают, как только те рождаются. Потом их забивают на телятину или просто приканчивают. Это… это так печально — коровы зовут и зовут малышей, ищут их… Я не знаю. В общем, меня пробрало.

Несколько секунд мы сидим молча, я перевариваю услышанное.

— А где твоя собака? — спрашиваю я наконец.

— У моего кузена. Мы вместе живем. Он присматривает за ней, пока я здесь.

— Скучаешь по ней?

— Господи, да.

— У меня есть кот, — говорю я. На миг задумываюсь. Потом: — Я не очень много об этом знаю, но ведь на обычных фермах больше нет скотных дворов, правда? Они ведь не похожи на «фермерские» наборы, которые мы продаем? В смысле, не только удойных коров дерьмовая жизнь?

— Нет, не только. — Он качает головой. — Нет. Нынче фермы как тюрьмы.

Обычно, когда я слышу слово «ферма», в голову приходят игрушечные коровки, свинюшки и маленькие заборчики. Наверное, представлять, что мир игрушечный, облегчает жизнь (даже заборы — клевые!). А может, и нет. Что происходит, когда понимаешь: решетки — настоящие? Я знаю одну вегетарианку (Рэйчел), а теперь еще и одного вегана. Но быть, как они — это же не «нормально», а?

И тут мне приходит еще одна странная мысль. А не маркетинг ли в этом виновен? Не маркетинг ли заставляет нас думать, будто быть вегетарианцем — так же глупо, как носить подкладные плечи и использовать слишком много румян? Не один ли маркетинг заставляет нас с удовольствием ковыряться на ланче в куске мертвой коровы ценой 99 пенсов? Он самый, плюс, наверное, тот факт, что все остальные тоже так делают. Кто недавно про это говорил? Марк Блэкмен, на семинаре по сетям. Чем больше людей что-то делают, тем вероятнее вы последуете за ними.

И мне любопытно. Правда, что ли, коровам нравится, когда их гладят?

— Я думаю, ты храбрый, — говорю я в конце концов.

— Это я-то? С чего ты взяла?

— Большинство людей решат: раз ты веган, значит, спятил, — отвечаю я. — Но почему? Я вот задумалась, и теперь мне кажется, это они все слегка спятили.

Он ложится рядом со мной на кровать.

— Да. Ну что ж.

Бен медленно гладит мои волосы, мы оба смотрим в потолок.

— Ты счастлив? — спрашиваю я. Ты счастлива?Я думаю о шифрованной записке. Я по-прежнему не знаю ответа. Как бы то ни было, какая разница, счастлива ли я? Пожалуй, это самый логичный ответ. Какая разница?

— Что, прямо сейчас? — говорит Бен.

— Да.

— Да, я счастлив. Прямо в этот мимолетный миг времени я очень счастлив.

— Но все так через жопу.