— Когда?

— В будущем. — Дедушка хмурится, но я все равно продолжаю: — Итак, книга есть, но у нее другой автор…

— Может, дадим ему или ей имя?

— Да. Ее зовут Табита Парадокс.

— Хорошо. — Дедушка помешивает суп на плите.

— О'кей, значит, Табита пишет книгу. Когда Генри оказывается в будущем, именно эту книгу он и находит.

— Но на ней стоит его имя.

— Да, знаю! Это я и пытаюсь объяснить. В тот миг, когда он видит книгу, происходит временной сдвиг, и ее имя превращается в его, так как в этот момент и изменяется история. Он, конечно же, ничего не замечает, ведь все происходит меньше чем за долю секунды. Разве что он слышит треск в воздухе или ощущает вдруг порыв холодного ветра.

В последнее время я зачитывалась научной фантастикой, и мне кажется, что я знаю, какие ощущения должна вызывать рябь на поверхности времени.

— Но он все равно возвращается в свою эпоху и пишет книгу?

— Да.

— Но тогда парадокс остается. Табита не может написать свою книгу, потому что та к ее эпохе уже будет существовать. Книга будет написана еще до ее рождения. Ее идеи не будут революционными, потому что они уже будут известны — благодаря книге Генри Хамфри…

— Которую написала она! — восклицаю я. — Как он мог написать книгу без Табиты?

— Ну, вот тебе и парадокс, — говорит дедушка. — Кто же все-таки ее написал? Если это был Генри, тогда он взял информацию из ниоткуда. Но Табита не может быть автором, потому что к моменту ее рождения книга уже будет существовать, и на ней будет имя Генри.

Пока мы разговаривали, бабушка вышла из своего кабинета. Дедушка встает, чтобы налить ей выпить и набить свою трубку (нынче он выкуривает только одну после ужина, и это — главный миг его дня, настолько главный, что он тратит на трубку кучу времени перед ужином, чистит ее и набивает).

— О чем это вы тут бормочете? — интересуется бабушка.

— О парадоксах, — отвечает дедушка, выпрямляя желтый ершик для чистки трубки.

— Какого рода парадоксах? — спрашивает бабушка, садясь со стаканом в руке.

— Про путешествия во времени, — говорю я.

Она смеется:

— Ох, миленькие мои. Неудивительно, что у вас обоих озадаченный вид.

Я рассказываю ей наш парадокс, и она опять смеется. Суп побулькивает на плите, пахнет сладкой морковью, пастернаком и травами; окна запотевают. В такой обстановке я вне опасности, несмотря на приближение сумерек. Пар на окнах — защитная пленка, и я не одна, потому что здесь бабушка с дедушкой.

— Значит, у вас есть фантастический рассказ, который абсурден, — говорит она. — Это на самом деле парадокс, или просто неправдоподобная выдумка? — Она обращается к дедушке; глаза ее сияют, и на губах играет почти озорная улыбка.

— Если бы можно было слетать в будущее и вернуться, это могло бы произойти, — откликается он. — В том-то и соль.

— Наверное, это значит, что путешествие во времени никогда не будет возможно, — замечаю я.

— Вот уж путешествие в прошлое точно никогда не будет возможно, — говорит бабушка.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я, широко раскрыв глаза. В нашей семье бабушка всегда, абсолютно всегда точна. У дедушки — блестящий ум, полный сумасшедших идей и нестандартных решений всяких головоломок, но она — безукоризненный логик. Если она говорит, что никто никогда не совершит путешествие в прошлое, значит, так оно и есть.

— Да, почему ты так уверена? — подхватывает дедушка.

— Потому что я никогда не встречала людей из будущего, — говорит она. — Если бы способ вернуться вспять был когда-нибудь изобретен, люди бы то и дело возвращались. Это логично. История кишела бы странными вывертами и отклонениями, их вызывали бы жители будущего, их визиты и вмешательство. Букмекерские конторы были бы битком набиты людьми из будущего. Все время пропадали бы вещи. Но ничего этого не происходит. Поэтому можно сделать вывод, что способ путешествовать в прошлое никогда не будет изобретен или открыт.

— Может, его просто еще не открыли в будущем, — возражаю я.

— Алиса, обдумай эту проблему логически, — говорит бабушка. — Не имеет значения, когда именно в будущем было бы изобретено путешествие в прошлое. Если бы оно хоть когда-нибудьбыло открыто, люди будущего появлялись бы в нашем времени прямо сейчас.

— Может, путешественники во времени невидимы, — подсказывает дедушка, — и не могут ничего изменить. Тогда люди все время путешествовали бы в прошлое, и никто бы ни о чем не догадывался.

— Что ж, да: это решило бы ваш парадокс, правда?

— Почему ты говоришь только «путешествие в прошлое»? — спрашиваю я бабушку. — А в будущее?

— Ну, путешествие в будущее теоретически возможно, согласно теориям Эйнштейна. Нужно только достать звездолет и очень-очень быстро куда-нибудь полететь. Когда вернешься, на Земле пройдет больше времени, чем в твоем ускоряющемся космическом корабле.

От такого я затыкаюсь. Я этого не знала. Пока я думаю о стремительном, со свистом, полете в будущее, туда, где женщины с грудями в виде твердых конусов носят серебряные мини-юбки, бабушка встает и ставит на проигрыватель пластинку Баха.

Позже, когда мы едим суп, я забрасываю бабушку вопросами о путешествиях во времени и парадоксах, которые они могут породить. Кажется, парадоксы все как один касаются конкретно путешествий в прошлое, внесения изменений в то, что уже произошло. Путешествия в будущее не приводят ни к каким парадоксам, если не пытаться вернуться назад.

— Эйнштейнова вселенная — дорога с односторонним движением, это точно, — говорит бабушка, и дедушка от души хохочет.

— Объездной путь нам нужен, вот что, — всё похохатывая, говорит он.

В нашем деревенском центре только что построили небольшую сеть дорог с односторонним движением, о которой все почему-то все время шутят. Есть также план построить объездной путь, каков бы он ни был. Тоже повод для хохмочек. Я и не думала, что дороги бывают так забавны.

— Объездной путь, — повторяет бабушка. — Ха-ха-ха!..

— А кротовые норы? — вдруг говорит дедушка.

— Что такое кротовая нора? — спрашиваю я.

— Это потенциальный короткий переход сквозь время, — отвечает мне бабушка. И дедушке: — Питер, не глупи. Вполне ясно, что кротовые норы не существуют, а если бы и существовали, никто бы не смог сквозь них взаправду путешествовать.

— Хм-м, — только и говорит дедушка.

Я знаю, что значит хм-м. Хм-мзначит: математически, может, и нет; но ты же не можешь математически объяснить привидения или телепатию.Он заинтересовался такими вещами, только начав работу над «Манускриптом Войнича», но теперь это у него уже чуть ли не мания — думать, что в мире могут существовать «вещи», которых мы не понимаем за неимением средств. В таком случае, «Манускрипт Войнича» — это одно из средств или одна из вещей?

И тут меня поражает, что он и бабушка заняты совершенно противоположными делами. Он живет в сфере вопроса «что, если», а она — в сфере утверждения «маловероятно». Чтобы двигаться дальше, дедушке порой приходится формулировать гипотезы, которые противоречат интуиции или кажутся смехотворными. Что, если «Манускрипт Войнича» создан инопланетянами? Что, если он пришел из будущего и написан на языке, которого мы пока не знаем (это еще одна причина разговоров о путешествиях во времени)? Опять-таки, бабушка весь день работает с мнимыми числами и еще какой-то «дзета-функцией». А может, я и ошибаюсь. Может, они заняты одним и тем же; наступают на неразрешимые проблемы с парой-другой выдумок и неосязаемых теорий и пытаются убедить эти проблемы, так сказать, выйти из кустов. Бабушкины прыжки в неведомое порой просто-напросто труднее понять.

Она объясняла дедушке про кротовые норы, а теперь они беседуют о каком-то другом аспекте путешествий во времени, и она говорит что-то о математике по фамилии Гёдель, с которым как-то раз, давным-давно, встречалась. Она заканчивает фразу и смотрит на меня.

— Алиса, если ты действительно хочешь исследовать парадоксы, — говорит она, — тебе стоит посмотреть на то, что с ними сделал Гёдель.