— Мне нужны реальные факты, — говорит Дэн. — Что называется, из первых рук. Ты — девушка, поэтому…

— Но я не была нормальным тинейджером. Абсолютно.

Дэн смеется:

— И почему это меня не удивляет?

Сегодня над болотом висит туман. Жарко по-прежнему, но видимость близка к нулю. Внизу я вижу, что все будто покрыто неощутимой пленкой, мерцающей, словно искристый шлейф, который феи оставляют при полете. Если бы враги напали на нас в такой вот денек, мы бы не узнали об этом, пока они не подобрались бы близко-близко.

— Чем ты занималась, когда тебе было… ну, я не знаю, скажем, четырнадцать? — спрашивает Дэн.

— Четырнадцать? Господи. Э-э, вставала, шла в школу, возвращалась домой, делала уроки, ложилась спать.

— Батлер!

— Что?

— Ну а кроме этого ты чем занималась?

— Много читала. Помогала дедушке во всяких его проектах. Училась составлять кроссворды…

Он качает головой:

— То есть, по сути, ты и впрямь была самым скучным тинейджером в мире.

Он шутит, но во мне вдруг просыпается гнев.

— Ну а чем, по-твоему, должен четырнадцатилетний подросток заниматься в свободное время? Мир спасать? С инопланетянами общаться? Шпионом работать?

Похоже, он не врубается, шучу я или нет.

— Не знаю. Когда мне было четырнадцать, я, насколько помню, в основном смотрел всякие клевые передачи по ТВ.

— Ой, ну конечно. ТВ.

Теперь я точно разозлилась. Ничего не могу с собой поделать.

— А что? Что ты имеешь против ТВ?

— ТВ тебя одурачивает, и ты веришь, будто у тебя есть жизнь, которой у тебя на самом деле нет. Ты что, не понимаешь? По крайней мере, у меня была жизнь, пусть и скучная, как ты изволил выразиться.

— Боже мой… Алиса, успокойся.

— Нет. Ненавижу все это. Эту ретро-чушь, с которой все нынче носятся. Помните, как мы смотрели эту программу в семидесятых и сколько в ней было иронии?Я даже не знаю, как эти программы назывались, потому что у нас не было телевизора. Все это сильно смахивает на идиотскую ностальгию по тому, чего никогда не существовало. По пятнам на экране. Кажется, именно ты давеча говорил о том, что все на свете — только картинки. Ты должен понимать, о чем я говорю.

— Я понимаю. Но я не согласен. — Он спокойно прихлебывает чай.

— Что? Ты считаешь, во всей этой чуши есть какой-то смысл?

— Да. Я считаю, не существует разницы между повествованием на экране и повествованием в книге. И то и другое на самом деле излагается картинками, просто маленькие картинки на странице — буквы — складываются в слова, а картинки на экране — визуальные отсылки. Но только не говори мне, что сесть и прочитать историю чем-то принципиально лучше и полезнее, чем увидеть, как она разыгрывается на экране. Это чистый снобизм.

— Нет, не снобизм. Когда ты в последний раз видел телесериал длиной в пятнадцать часов, без рекламы и не по примитивному сценарию, который даже ребенку понятен?

— Что? Я не…

— Или телесериал, который ты смог бы сам срежиссировать? Выбрать места съемок на свой вкус? Смонтировать по своему усмотрению? Это происходит, когда ты читаешь книгу. Ты должен на самом деле в нее вжиться. Ты не просто сидишь себе и пассивно…

— Ты такой сноб, Батлер!

— Нет, я не сноб. Как бы то ни было, для протокола: я не утверждаю, что книг и всегдалучше фильмов. Я только знаю, что в общем и целом предпочитаю книги, хотя должна признаться, что лучше уж посмотрю какую-нибудь киноклассику, чем стану читать дерьмовый роман. И, разумеется, мне нравятся некоторые видеоигры. Но это просто мой выбор. Мне наплевать, что делают все остальные…

— Сноб.

— Дэн!

Он улыбается:

— Что?

— Надеюсь, ты знаешь, что вот-вот доведешь меня до белого каления.

— Хорошо, хорошо. Прости. И все же ты ужасный сноб.

— Дэн.

— Ох, ладно. — Он бросает корку сэндвича какой-то невидимой птице. — В любом случае, я даже не помню, с чего все началось.

— Ты сказал, что я была скучным тинейджером.

— Ой, точно. Прости.

— Потом я сказала, что ты едва ли был интереснее.

— А я и не был. Я только и делал, что все время дрочил.

— Ф-фу!

— И мечтал стать пилотом истребителя или астронавтом. — Дэн подливает нам обоим чаю из термоса, а я принимаюсь сворачивать сигарету. — Ну а о чем ты мечтала? Каковы были твои тинейджерские фантазии?

— Интервью продолжается, — говорю я со вздохом. — Фантазии? Ты имеешь в виду сексуальные?

— Ты прекрасно знаешь, что нет.

— Хорошо. Ну, большинство девушек-тинейджеров фантазируют о мужчинах, или о парнях, или как уж там в этом возрасте они называют лиц противоположного пола. О бойфрендах, настоящей любви, браке, детях… Или о дружбе. Это важная часть жизни.

— Значит, ты интересовалась этими вещами?

— Нет. Господи.

— Ну и о чем же ты тогда думала?

— Хм.

— Да уж, легче воду из камня выжать.

— Прости. Я же говорю, что была ненормальной. Э-э, ну, я постоянно волновалась по разным поводам. Как ты знаешь, мой отец сбежал, когда я была ребенком, и я переживала из-за него. Ну, понимаешь, мне хотелось знать, где он, вернется ли он когда-нибудь и так далее. Еще я читала много книг, взрослых книг. Если ребенком читаешь взрослые книжки, у тебя складывается довольно своеобразное представление о жизни… Хм, я думала о математических проблемах и о шахматах и мечтала о мести — это были дикие фантазии. Я начала придумывать, как стать властелином мира, но план получался слишком сложный… Почти все остальное время я просто пыталась остаться на плаву в невероятно запутанном мире, где сейчас ты популярна, а через минуту тебя травят, где стоит в первый раз явиться в школу в очках, и тебя тут же исключают из разряда нормальных детей и объявляют «четырехглазой». Я не носила очков почти до пятнадцати лет. Однажды они сломались, и дедушка склеил их скотчем. Никаких друзей тогда у меня вообще-то не было, а если бы и были — что ж, сомневаюсь, что они стали бы со мной в тот день разговаривать.

— Однажды я склеил очки лейкопластырем, — говорит Дэн. — Моя девчонка меня бросила, потому что я выглядел дурак дураком. По-моему, мне было лет двенадцать. — Его лицо на секунду грустнеет. — А у тебя теперь контактные линзы? Вместо очков?

— Да. Хотя я подумываю вернуться к очкам. От линз глаза болят.

— О, я знаю, где можно достать клевейшие очки… — начинает Дэн. Однако я не хочу клевых очков. Внутри у меня вдруг странно екает, будто я сейчас заплачу. Клевые очки.Зачем? Я хочу просто какие-нибудь дешевые очки, которые смогу склеить скотчем, когда они сломаются, — и я не хочу, чтобы это воспринималось как претензия на некий стиль. Почему стильность вдруг стала казаться мне отвратительной? И что это со мной происходит? Я знаю, что должна, по идее, хотеть быть стильной, но вот не хочу, и все тут.

Перед лекцией — очередные «соглашения о неразглашении».

— Мы не хотим, чтобы пресса увидела результаты, прежде чем мы подготовим пресс-релиз, — объясняет мне помощница лектора, когда я протягиваю ей бумагу. — Спасибо.

Лектора зовут Дэвид Фёрлонг, он — глава команды, проводившей исследование «Заклейменные». Фёрлонг представляется, рассказывает пару анекдотов об исследовательском процессе (несколько анкет упало в реку, какое-то электронное письмо оказалось с «вирусом»), а потом говорит, что, согласно инструкциям Мака, сегодня речь пойдет в основном о девушках-тинейджерах. Сообщив нам размеры группы-выборки и прочие статистические данные, он начинает презентацию.

— «Фёрби», «Бини Бэби» [62]и ваш собственный бренд, «Приятели Полосатика». — Пауза. — Что у этих брендов общего? Что ж, мы обнаружили, что они вызывают любовь, лояльность и одобрение у очень большого процента девушек из нашей выборки. Любовь.Это сильное слово, но именно его чаще всего использовали эти девушки. Вот какие еще были отзывы. «Я просто обожаю своих „Бини Бэби“». «Если бы мой дом загорелся и я мог бы спасти только одну вещь, я бы спасла моего „Полосатика“». «Если я увижу в магазине нового „Приятеля Полосатика“, я физически неспособна уйти, его не купив». «Моя коллекция таких же размеров, как у моей подружки Мэри, и от этого мы с ней… ну, я не знаю, дружим только сильней».