Я заинтригована.

— А что такое «анти-корповская» реклама? Просто очень плохие ролики?

— Ну нет. Если честно, внутри «Анти-Корп» на рекламу посматривают косо. Некоторые кампании обернулись против нас. Одна креативная команда использовала антикапиталистическое послание, и бренд вдруг снискал ошеломительный успех. Другая «анти-корповская» команда сделала ролик, который со всей очевидностью был полной туфтой. Рекламировались какие-то кроссовки, и ролик упирал на то, какая крутая штука глобализация. Но подано это было слишком тонко, и послание ни до кого толком не дошло. Один из наших крупнейших успехов — кампания, в которой креативная команда использовала совершенно шокирующие, социально-реалистические образы для рекламы одежды. Все зрители говорили: «Черт возьми, эта фирма явно перегибает палку — пытается нажиться на картинках, показывающих, как умирают люди», и бренд выбыл из конкуренции. Теперь никто не сомневается, что это была «анти-корповская» кампания. Да, она правда удалась. Заставила людей задуматься над острыми проблемами и возненавидеть товар.

Я знаю, о какой кампании говорит Хлои. Помню, я еще недоумевала, как подобное стало возможно и чего, собственно, хотели добиться разработчики. Мне лично ни разу не захотелось купить ни один из этих товаров, так что трюк сработал.

— Значит, если, скажем, какой-нибудь ребенок сыграет в «Сферу» и решит, что было бы клево жить по лозунгам, которые услышит в конце, он, типа, сам того не зная, станет членом «Анти-Корп»? — спрашиваю я.

Хлои вздыхает:

— Да, вроде того. Однако мы хотим, чтобы в организации были «основные» сотрудники, которые действительно знают, чем занимаются. Идея такая: члены «Анти-Корп» будут «нанимать» обычных людей, не работающих в корпорациях, — детей, студентов, безработных, — и потом действовать как их связные. Они никому не расскажут, кого наняли, и все же все будут друг с другом в контакте. Когда между всеми наладится связь и когда нас станет достаточно много, мы наверняка будем способны устроить что-нибудь действительно мощное. Например, те, кто может себе это позволить, уже скупают акции. Приятно чувствовать, что владеешь частью разрушаемой тобой фирмы. И это дает нам интересные возможности. Один из планов такой: мы выберем определенный день и дружно продадим все акции всех компаний, в которые инвестировали. Когда совсем разрастемся, будем тайно назначать даты, когда никто не будет покупать никаких товаров. Мы могли бы искалечить рынок. Мы его искалечим, а потом убьем. Мы не тронем только этичные компании. И самое клевое в том, что мы сможем сделать это изнутри самого рынка. Так как мы — рабочие и потребители, мы влияем на рыночные силы. Мы возьмем под контроль это влияние и используем его эффективнейшим образом — вот и вся недолга. Тэтчер — если доживет — будет с ревом смотреть, как ее свободный рынок ебет себя в жопу. И правительства других стран тоже мало что смогут поделать.

Я стремительно соображаю. Вот каков, значит, базис «Анти-Корп».

— Мы — рабочие нового времени, — говорит Хлои. — Новый пролетариат, если угодно. Однако наши рабочие места — уже не фабрики, а офисы с кондиционерами, студии и коммуникационные центры. И в силу того, что мы больше не работаем руками и телами и не обязаны сражаться с техникой, эта революция будет не физической. Она начнется как революция идей. Нас учат созданию брендов, навешиванию ярлыков, выжиганию клейма. Разумеется, все это традиционно происходит с животными, рабами, собственностью. И ныне, конечно, ярлык стоит больше, чем сам предмет. Корпорации вбухивают деньги в идеаторов вроде нас — в рекламщиков, маркетологов, дизайнеров. Большинство товаров создаются из пластика, тканей, останков животных, химии, лжи. Наша работа — навесить на эту ничтожную мертвечину ярлык, который будет что-то значить для детей и тинейджеров, так что им захочется его купить, а мы на их деньги приобретем симпатичные квартирки в Лондоне, плюс наши боссы смогут летать первым классом. — Так широко Хлои за весь вечер не улыбалась. — Но вместо этого мы потихоньку делаем совсем другую работу, используя орудия, которые нам дали. — На миг она замолкает. — Ну как, ты с нами?

— О да, — говорю я. — Я с вами.

— Боюсь, никакого членского пакета у нас нет. Ни официальных документов, ни официального членства. Нас нельзя запретить, как запретили профсоюзы, потому что мы не существуем. И на нас нельзя подать в суд, потому что мы — всего лишь группа людей, из рук вон плохо делающих свою работу. Конечно, можно арестовать парнишку, малюющего слоганы на витрине местного гамбургер-кафе. Но невозможно арестовать человека, придумавшего никудышную рекламную кампанию.

Она права. Это движение сопротивления, основанное на невыполнении рабочих обязанностей. А кто в этом безумном новом мире идей, брендов и планов реально знает, выполняешь ли ты свои рабочие обязанности?

— Ты что-то такое сказала про мои навыки, — говорю я. — Про дешифровку и все такое…

Хлои кивает:

— Да, верно. «Анти-Корп» нужно разработать какой-нибудь код или шифр для внутренней коммуникации. Нам нужны люди в корпорациях, которые бы этим занялись. Я каждый месяц об этом упоминала, когда получала информационный пакет от «соседа» по «Анти-Корп». В пакет входят всякие сведения, которые я распространяю среди местных членов. Но еще в нем есть запросы о навыках и идеях, которые, имей мы их в нашем блоке, можно было бы передавать по цепи. Когда было сказано, что нам нужен эксперт по кодам, я вспомнила твой набор «КидКрэкер». Потом мы тебя проверяли. Если ты согласна, я передам «соседу» твои личные данные, и, вероятно, тебя назначат на «спецзадание», как мы это называем. Другими словами, тебе доверят разработать что-то для дальнейшего распространения по всей «Анти-Корп».

Я нахмуриваюсь:

— Но в «Анти-Корп» стопудово есть люди, которые рубят в шифровании с открытым ключом.

Хлои явно не понимает.

— Ну, может, слышала, — объясняю я, — это система шифровки электронных писем на основе огромных простых чисел…

— А она может работать в оффлайне?

— В оффлайне? Нет. Но…

— Насколько я поняла сама, нам нужно что-то такое, что мы сможем размещать на рекламных щитах или в рекламных роликах. Это никак не будет связано с Интернетом. Нам кажется, что мы знаем не про всех наших «основных» членов, что их гораздо больше. Когда нам понадобится скоординировать действия, это будет хороший способ. А еще это будет хороший способ распространять информацию по всему земному шару, не беспокоясь, что ее перехватят.

— Вы хотите иметь код, который можно разместить на рекламных щитах по всему миру, который люди «Анти-Корп» поймут, а враг — нет? — говорю. — Охренеть не встать.

— Да, моих мозгов на это не хватит. Но, может, хватит твоих, если ты ими поработаешь.

Я вспоминаю, как во время Второй мировой сведения передавались агентам ЦСО. После выпуска «Новостей „Би-би-си“» дикторы зачитывали целые кучи «персональных посланий». Некоторые действительно были персональными посланиями, обычно шифрованными и имеющими смысл только для кого-то одного из слушателей. Некоторые — подтверждениями: шифрованными ответами на вопросы агентов или приказами. А некоторые — просто чушью, придуманной, чтобы сбивать немцев с толку. Понять, где что, было невозможно. Мои старики говорили, что слушать эту мудреную абракадабру было одним из самых интересных занятий во время войны. Это была своего рода поэзия, говорили они. Разумеется, когда дедушку забросили в стан неприятеля, поэзия эта превратилась в призыв к действию.

То, о чем просит Хлои, сделать трудно, практически невозможно, но я знаю, что обязательно попробую. Меня захлестывает азарт. Сидя сейчас здесь, на этой корпоративной койке в этом корпоративном концентрационном лагере (куда мы приехали, чтобы в буквальном смысле сконцентрироваться), я ощущаю внутри приятное тепло — с детства такого не было. Я вспоминаю день, когда дедушка попросил меня помочь ему с «Манускриптом Войнича». Сейчас я радуюсь так же, и даже сильнее. Если честно, мне кажется, будто я только что попала в увлекательнейший фильм, в котором моя жизнь и смерть не так важны, как разгром врага. Или, может, я в видеоигре — с моими друзьями, моим мечом и моими заклятьями. Почти всю свою взрослую жизнь я бралась за трудные задачи ради веселья — это была форма активного отдыха. Даже моя работа была словно составление кроссвордов. И хотя заполнять бланки и тешить душу боссам было вполне мило… ну, что я могу сказать? — это дело в миллион раз круче.