— Вы сожалеете, что убили Аделейд Модин?

— Она меня вынудила. Мне ничего другого не оставалось.

Ее смерть не вызывала во мне никаких эмоций. Мою душу сковало оцепенение. С таким же безразличием думал я об убийстве адвоката и вспоминал о Бобби Сциорре, когда вошедшее в шею лезвие ножа заставило его приподняться на цыпочки. Меня пугало это бесчувственное спокойствие. Я бы встревожился еще больше, если бы не терзала душу боль при мысли о невинных детях, чьи тела уже были найдены, и тех, кого еще предстояло найти.

— Я не знал, что вы выезжаете к пациентам по вызову, — попробовал пошутить я. — Зачем они пригласили вас?

— Меня никто не приглашал, — ответила она.

Она коснулась моей руки. И в этом робком, нерешительном жесте я почувствовал нечто большее, чем обычный профессиональный интерес, и мне хотелось надеяться, что я не ошибся. Я стиснул ее руку и крепко зажмурился. Мне представляется, что это был своего рода первый шаг, неуверенная попытка заново утвердиться в жизни. После мрачных событий последних двух дней меня тянуло прикоснуться, пусть ненадолго, к чему-то доброму и светлому, чтобы смогло пробудиться хорошее, что было во мне.

— Мне не удалось спасти Кэтрин Деметр, — наконец, сказал я. — Я пытался, и, может быть, попытка сыграла для меня свою роль. Я по-прежнему стремлюсь найти убийцу Сьюзен и Дженнифер.

Она медленно кивнула, не отводя взгляда.

— Я знаю, что вы его найдете.

Вскоре после ухода Рейчел зазвонил мой мобильный телефон.

— Слушаю.

— Мистер Паркер? — раздался в трубке женский голос.

— Да, у телефона Чарли Паркер.

— Меня зовут Флоренс Агуиллард, мистер Паркер. Моя мать — тетушка Мария Агуиллард. Вы к нам заезжали.

— Помню. Чем могу помочь, Флоренс? — я снова чувствовал напряжение внутри, но на сей раз его вызвало предчувствие, ожидание того, что тетушка Мария нашла нечто, позволяющее установить личность девушки, не дававшей покоя ни ей, ни мне.

Из трубки доносились звуки музыки и смех, мужской и женский, низкий и многообещающий.

— Я целый день не могла до вас дозвониться. Мама велела мне вам позвонить. Она говорит, вам нужно к ней приехать, — что-то в ее голосе настораживало: говорила она торопливо и сбивчиво, словно ее подгоняли. Я понял, что так действовал на нее страх, как туманом окутывавший все, что она говорила.

— Мистер Паркер, она говорит, что вам надо к ней ехать прямо сейчас, но никому об этом не говорите. Никому, мистер Паркер.

— Флоренс, что случилось? Я ничего не понимаю.

— Я не знаю, — ответила она со слезами в голосе. — Но она говорит, что вы должны приехать, и должны ехать сейчас. Мистер Паркер, — собравшись с духом, заговорила Флоренс, — она говорит, что Странник идет.

Совпадений не бывает, а есть модели или схемы, которые мы не можем различить. Звонок Флоренс был частью модели, связанной со смертью Аделейд Модин, однако модель эта пока оставалась для меня непонятной. О звонке я не сказал никому, забрал свой пистолет и на такси вернулся домой. Из всех рейсов, отправлявшихся в тот вечер в Луизиану, единственный билет оказался только в первый класс на маршрут до Муазан-Филд. Я зарегистрировался незадолго до отлета, записав в декларацию пистолет.

Самолет заполнили туристы. Как видно, у них не нашлось лучшего занятия, чем испытать на себе августовское пекло в Новом Орлеане. Стюардессы раздавали пассажирам булочки с ветчиной, чипсы и пакетики изюма.

Мы летели над морем тьмы, когда я внезапно почувствовал возникшее в носу давление. Я сразу потянулся за салфеткой, чтобы промокнуть первые капли крови, и тут меня пронзила такая чудовищная боль, что я резко дернулся в кресле. Рядом со мной сидел бизнесмен, которого мое движение поначалу удивило, но, увидев кровь, он был потрясен и принялся давить на кнопку вызова стюардессы. Вдруг голова моя откинулась назад, как от удара, а из носа рекой хлынула кровь, заливая спинку впереди стоящего кресла. Руки неистово дрожали.

И когда голова моя вот-вот была готова лопнуть от боли и давления, мне послышался голос. Со мной говорила старая креолка с Луизианских болот.

— Дитя, — услышал я, — он здесь, дитя.

Голос смолк, и я погрузился в темноту.

Насекомое с глухим стуком ударилось о ветровое стекло. Это была большущая стрекоза «комариный ястреб».

— Черт, ну и громадина, — поразился водитель, молодой агент ФБР О'Нилл Брушар. Из-за сильной влажности жара в Луизиане переносилась особенно тяжело. В тех местах, где кондиционер высушил рубашку, она неприятно холодила тело.

«Дворники» усердно пытались освободить стекло от крови и крыльев стрекозы. Кровавые потеки на ветровом стекле соответствовали по цвету пятнам крови на моей рубашке, служившим напоминанием о случившемся в самолете, но такое напоминание было совершенно лишним, потому что голова моя еще немного болела и переносица казалась на ощупь мягкой.

Сидевший рядом с Брушаром Вулрич молчал, сосредоточенно вставляя в пистолет новую обойму. Заместитель начальника отдела оставался верен себе: на нем был примелькавшийся коричневый костюм и мятый галстук.

Возле меня на заднем сиденье лежала небрежно брошенная темная ветровка с литерами службы ФБР.

Я пытался связаться с Вулричем из самолета через спутник, но безрезультатно. Уже в аэропорту я отправил ему номер телефона и сообщение с просьбой немедленно мне перезвонить, когда он получит мое послание. После этого я взял машину и направился в сторону Лафайета. Телефонный звонок застал меня уже за Батон-Руж.

— Берд? — раздался в трубке знакомый голос. — Какого черта ты здесь делаешь? — озабоченно спросил Вулрич. Мне был слышен шум работающего мотора.

— Ты получил мое сообщение?

— Да. Слушай, мы уже в пути. Кто-то видел Флоренс возле ее дома с пистолетом, и на платье у нее кровь. Мы встречаемся с местными полицейскими на разъезде номер 121. Подожди нас там.

— Вулрич, но так можно опоздать.

— Жди и все. Не пори горячку, Берд, и не нужно никаких выкрутасов. Мне это дело тоже не безразлично. Меня заботит Флоренс.

Впереди нас маячили огни двух патрульных машин. Позади на стареньком «бьюике» ехали два детектива из Сент-Мартина. Свет их фар освещал салон нашего «шевроле» федеральной службы и кровь па ветровом стекле. Один из детективов в «бьюике», Джон Чарльз Морфи, был мне знаком. Как-то раз я встретил его с Вулричем в баре «Кузница Лафита» на Бербон-стрит. Помню, как он покачивался в такт мелодии в исполнении мисс Лили Худ.

Морфи был потомком Пола Чарльза Морфи, чемпиона мира по шахматам из Нового Орлеана. Рассказывали, что последний мог играть одновременно три-четыре партии вслепую. А вот накачанная фигура Джона Чарльза как-то не вязалась в моем представлении с наклонностями к шахматам. Участие в соревнованиях штангистов — да, но никак не в шахматных турнирах. По словам Вулрича, это был человек с «прошлым». В бытность свою полицейским в Новом Орлеане он, прикрываясь расследованием убийства на грузовой станции, застрелил чернокожего по имени Лютер Борделон. Спустя два года после этого Морфи перевелся помощником шерифа в Сент-Мартин.

Я оглянулся и поймал устремленный на меня взгляд Морфи. Его бритая голова блестела в свете внутреннего освещения салона. Он крепко держал руль, что было нелишне на изрытой колеями дороге. Рядом с ним сидел его напарник Туисан с «винчестером» двенадцатой модели, стоявшим у него между ног. Приклад покрывали царапины и щербины, не блистал новизной и ствол. Я пришел к выводу, что оружие не казенное, а собственность Туисана. Мне вспомнился запах смазки, доносившийся из окна «бьюика», когда я разговаривал с Морфи на перекрестке.