Есть женщины, чей дар — очаровывать, соблазнять и покорять. К таким женщинам относится Гала. В её жизни были Арагон, Бретон, Макс Эрнст, Тзара. После трудного развода с Полем Элюаром она стала женой гения сюрреализма Сальвадора Дали. Рядом с этой женщиной мужчины обретали бессмертие.

Поначалу жизнь не сулила Елене Дьяконовой ничего хорошего. В детстве потеряла отца (он был скромным казанским чиновником), в семнадцать лет переехала в Москву и, поселившись с матерью у отчима-адвоката, заболела чахоткой. Лечиться её отправили на знаменитый швейцарский курорт Давос, и здесь она назвала себя Гала с ударением на втором слоге. Так звал её юный (на год моложе её) парижанин Эжен Грендель, тоже лёгочный больной.

Эжен писал стихи, которые с энтузиазмом читал своей новой подруге и которые ей чрезвычайно нравились. Нравились настолько, что она даже сочинила небольшое, в полтора десятка строк предисловие к его изданному на собственные средства крохотному сборничку, объявив на весь мир, что ей эта скромная книжица «представляется маленьким шедевром, необыкновенным проявлением души». На обложке книжицы стояла фамилия автора Грендель, но вскоре эта не слишком благозвучная фамилия сменилась другой, позаимствованной у покойной бабушки Элюар. Имя же одолжил у своего родного дяди — Поль…

Но общим у этих двоих молодых людей — француза и русской — оказалось не только пристрастие к эффектным псевдонимам, не только любовь к поэзии, но и нечто большее. Словом их отношения не были мимолётным курортным флиртом, как это случается обычно.

После выписки из санатория Гала уехала на родину, но связь их не прервалась. «Я очень часто и регулярно получаю письма из России», — говорил Поль отцу. Отец был категорически против столь раннего брака, да ещё с этой капризной, больной и небогатой девицей из холодной и загадочной России. «Я не понимаю, зачем сейчас обсуждать вопрос об этой русской девочке», — искренне удивлялся он в ответ на осторожный намёк сына, что не мешало бы пригласить его возлюбленную в Париж. «В настоящий момент, — заявил отец, — это невозможно».

И дело было не только в молодости Поля, в шаткости его материального положения, в отсутствии профессии (не стишками же зарабатывать себе на хлеб насущный), но прежде всего в том, что Европа была охвачена войной.

Письма Гала (их, правда, уцелело всего полтора десятка, остальные Элюар незадолго перед смертью уничтожил) не отличаются ни изощрённостью стиля, ни лирической тонкостью, ни хотя бы кокетством. «Мне не хватает тебя, как чего-то незаменимого». Нехитрое признание это варьировалось на разные лады, разве что время от времени Гала сдабривала его ласковыми, но тоже весьма незамысловатыми обращениями: «Мой дорогой возлюбленный, душенька моя, мой дорогой мальчик». И даже «мой ребёнок». Это материнское начало в отношениях к сильному полу, это пристрастие к мужчинам, которые моложе её — и подчас моложе намного, — сохранилось у неё до конца жизни.

Поля призвали в армию, но по состоянию здоровья он был способен разве что ухаживать в госпиталях за ранеными, чем с самоотверженностью и занимался.

Письма из России находили его и здесь. Гала подписывала их кратко и выразительно: «Твоя жена навсегда». Она с юных лет отличалась решительностью, и не только на бумаге. Поздней весной 1916 года Елена Дьяконова, которой не исполнилось ещё и двадцати двух, отправилась в вожделенный Париж.

К сожалению, отлучиться из госпиталя, чтобы встретить возлюбленную, Поль не мог, и тогда он поручает эту деликатную миссию матери: в отличие от отца, по-прежнему решительно настроенного против женитьбы, мать держала сторону сына. К тому же хитрая Гала заблаговременно отправила ей из России ласковое и в высшей степени уважительное послание, смиренно подписанное «русская девочка Гала».

И вот русская девочка оказалась на перроне по-военному мрачного вокзала. Отсюда мать Поля препроводила её в комнату сына. Прошло ещё некоторое время, и заждавшийся, сгорающий от нетерпения Поль получил недельный отпуск. Он показывал ей свой город, покупал ей духи (духи — её слабость), он вдохновенно рисовал планы их будущей семейной жизни. Вот только эта проклятая война… Ему хотелось приблизить её окончание, и он, вернувшись в свой госпиталь, рвался, охваченный патриотическим чувством, на фронт, на передовую, в самое пекло.

Гала была в панике. «Если ты меня любишь, ты сбережёшь свою жизнь, потому что без тебя я как пустой конверт… Если я потеряю тебя, то потеряю себя саму тоже, я уже не буду больше Гала — я буду бедной женщиной, каких существует многие тысячи».

В феврале 1917 года в церкви Святой Женевьевы, стены которой помнили Жанну д'Арк, состоялось венчание. Родители в качестве свадебного подарка преподнесли молодожёнам огромную, из морёного дуба кровать. Не без озорства описав её в одном из писем, Элюар заметил: «На ней мы будем жить и на ней умрём».

Увы! Жизнь показала, что он оказался неважным пророком.

Спустя год у них родилась дочь Сесиль. Они были счастливы, Поль становился всё более известным.

Но тут появился Дали. Он познакомился с Элюаром, который, по собственным его словам, показался ему «легендарным героем», а уж потом — с его женой.

«Лицо Гала Элюар было, на мой взгляд, очень интеллигентным, но выражало усталость и досаду». Это — из книги «Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим», книги, переведённой на все основные языки мира, в том числе и на русский, и посвящённой Гала — «той, что вела меня вперёд».

Дали до конца жизни оставался трубадуром Гала, он восхвалял и боготворил её, он писал её портреты, объяснял её благотворным влиянием все свои триумфы («Я по-настоящему научился владеть кистью только благодаря страху прикоснуться к лицу Гала»). А вот она отнеслась к нему поначалу весьма сдержанно, о чём он откровенно говорит в «Тайной жизни»…

«Она призналась, что приняла меня за противного и невыносимого типа из-за моих лакированных волос, которые придавали мне вид профессионального танцора аргентинского танго… У себя в комнате я всегда ходил нагишом, но, если надо было отправиться в селение, я целый час приводил себя в порядок. Я носил безукоризненные белые брюки, фантастические сандалеты, шёлковые рубашки, колье из фальшивого жемчуга и браслет на запястье».

Итак, первое впечатление Гала было негативным, тем более что сама она предпочитала в одежде стиль строгий и даже аскетичный. Но она не была бы Гала, если б не разглядела в этом человеке с ужасными манерами и частым неуместным смехом гения. «Она распознала во мне наполовину сумасшедшего гения, способного на большую отвагу».

Не только распознала, но решила сделать всё возможное, чтобы гений этот реализовался. Не сразу, но решила, что явилось для него в некоторой степени неожиданностью. Однажды они отправились на прогулку в обожжённые солнцем горы, и тут, вспоминал впоследствии Дали, она сказала: «Малыш, мы больше не расстанемся».

Её законный супруг Поль Элюар стал к тому времени знаменитым и богатым («первым поэтом Франции», как называл его щедрый Дали), а тот, к кому ушла она, влачил полунищенское существование и никому практически не был известен. Её это не испугало. «Скоро вы будете таким, каким я хочу вас видеть», — объявила она ему, и он ей поверил. «Я слепо верил всему, что она предсказывала мне».

Но она не только предсказывала, она самоотверженно и самозабвенно помогала ему, и не одними советами, но и делом: пыталась заинтересовать разных влиятельных и — главное — богатых людей его проектами, один фантастичней другого, всеми мыслимыми способами норовила продать его картины, организовывала, не жалея сил, выставки. «Никогда не сдавались мы бытовой прозе, — писал Дали. — Мы выкручивались благодаря чудесам стратегической ловкости Гала. Мы никуда не ходили. Гала сама шила себя платья, а я работал в сто раз больше, чем любой посредственный художник». Его ещё удивляло, что находятся чудаки, которые покупают его картины. «Я гений, а гениям предназначено умирать с голоду».