Принц Орёл, подумала я, ах да… Господи, война… ещё одна война… О чём она говорит? Маленький Эд вертелся и хныкал на руках у Сейад, и это странным образом мешало мне сосредоточиться.

В следующий миг что-то вокруг произошло, и призрачная рука одного из близнецов взяла из воздуха у самого горла Раадрашь метательный нож. Я догадалась, что Лаа-Гра, вероятно, сделал знак кому-то из своих воинов; не знаю, успела бы Раадрашь увернуться от ножа, но полагаю, что вероятнее – не успела бы.

Мы живы благодаря теням. Только благодаря теням.

– Ты, убийца! – закричала Раадрашь, но я скинула, наконец, это серое оцепенение и поймала её руку:

– Сестра… остановись.

Она обернулась, сверкая прекрасными злыми глазами:

– Что?! Я…

– Раадрашь, мы пока не будем говорить о войне, хорошо? – сказала я как можно громче. – Мы с тобой вспомним, что Ашури принадлежит нашему драгоценному мужу Тхарайя, настоящему государю, а Тхарайя не хотел бы войны с птицами, правда?

Теперь принцы слушали меня. Нур-тийе даже подошёл поближе. Я подняла край платка с плеч Раадрашь и накинула ей на голову. Раадрашь, как видно, поняла и замолчала, прикрывшись снова, но её смирения было мало для нашей безопасности, и мне пришлось продолжать говорить.

– Это, наверное, допустимая мера, Раадрашь, – сказала я, обращаясь к ней, но так громко, чтобы слышали и другие, – но это – последняя мера. Не будем торопиться. Горе, причинённое смертью отца, и честолюбие лишили принца Лаа-Гра разума на короткий срок. Он придёт в себя, когда кончится эта ужасная ночь. Это, конечно, не воскресит мёртвых, но зато поможет принцу воздержаться от ещё большего зла.

– Хэй, женщина! – рявкнул Лаа-Гра. – Считаешь меня безумным?!

– Докажи мне, что я не права, – сказала я кротко. – Я слаба, я глупа. Я не могу видеть далеко. Я всего лишь вывожу посылки из очевидных фактов. Ты заочно похоронил моего мужа, которого я люблю, и приказывал убить его ребёнка. Это было обдуманным решением? Ты – расчётливый злодей, а я ошиблась?

Лаа-Гра стукнул кулаком по подлокотнику трона и сморщился. Юный принц радостно улыбнулся и показал на двери зала за моей спиной:

– Смотрите! Бабушка Бальшь!

Госпожа Бальшь, укутанная в чёрный шёлк, похожая на призрак в сиянии свечей, опираясь на руку Эрлие, ненакрашенного, в чёрном, с восковым неподвижным лицом, сопровождаемая ещё парой одетых в чёрное кастратов, вошла в зал, медленно прошествовала мимо принцев и остановилась у трона:

– Твоя мать была изворотливая сука, Лаа-Гра, – протянув к трону крохотную сухую руку, сказала она своим резким голосом, в котором не ощущалось ни тени слабости. – Она была умна и хитра; с чего это ты так глуп? Не в родителей пошёл?

Лаа-Гра привстал с трона, изменившись в лице:

– Была, Бальшь?!

Госпожа Бальшь расхохоталась в ужасной тишине:

– Ты забыл, принц: старшие жёны и любимые рабыни сопровождают государя на тот берег! Пока ты играл в короля, я следовала древнему обычаю. Мне только не удалось найти опиума, чтобы уход твоей матери был блажен; оттого я дала ей выпить настойки Чёрного Сердца. Она подохла, скуля, – как подобает суке, породившей паршивых щенков!

Лаа-Гра, забыв обо всём от горя и ужаса, вскочил, в два прыжка подбежал к госпоже Бальшь и схватил её за горло – тоненькая фигурка государыни показалась тростинкой в его руках. Эрлие вскрикнул от ужаса и попытался разжать его пальцы, но силы принца-воина и кастрата были, очевидно, неравны – Лаа-Гра, не глядя, отшвырнул его в сторону, как досадную помеху, а его солдаты схватили остальных кастратов из свиты государыни, рванувшихся на помощь своей госпоже, заломили им руки и оттащили подальше. Юный принц, вмиг растеряв весёлость, пронзительно закричал, совсем по-детски:

– Лаа-Гра, бешеный пёс, остановись, ты убьёшь бабушку!

Этот вопль привёл Лаа-Гра в чувство, по крайней мере, настолько, чтобы он осознал, что творит, и выпустил госпожу Бальшь из рук – но государыня осела на пол, и её голова ударилась о тёмно-красный камень с глухим неживым стуком. Горбоносый принц, усмехнувшись, вскинул вверх правую руку, так, будто держал невидимый кубок – жест, которым в Ашури приветствовали победителей поединка. Высокий и хмурый принц, стоящий бок о бок с ним, с отвращением отодвинулся.

Младший принц кинулся на пол рядом с государыней, затормошил, коснулся пальцами губ, пытаясь уловить тепло дыхания, – но, как видно, не преуспел в этом. Отпустив обмякшее тело, он вскочил и указал на Лаа-Гра вытянутой ладонью – «именно ты и преступник!»:

– Как ты мог! Надеюсь, сердце сгорит в твоей груди!

Но Лаа-Гра уже взял себя в руки.

– Я следовал древнему обычаю, – сказал он с нервным и глумливым смешком. – Бальшь пережила своего мужа, не согрев его могилу своим теплом, – так отчего бы ей не проводить на тот берег нежно любимого сына? И тебе, Эль-Тхи, лучше не рыдать сейчас: Бальшь убила мою мать, возможно, за ней последовала и твоя!

– Верно, верно, – откликнулся горбоносый, улыбаясь. – Во Дворце всегда пахнет ядом, но сейчас, как мне кажется, этот привычный запах стал слабее!

Эль-Тхи шмыгнул носом, вытер ладонью лицо и остановился перед троном, тяжело дыша:

– Ты слишком много на себя берёшь, Лаа-Гра… А ты, Скиин-Хеа, просто мерзавец!

– У малютки Эль-Тхи есть сердце! – со смехом воскликнул горбоносый Скиин-Хеа. – Кто бы мог подумать! Какие удивительные дела нынче творятся!

– В Гранатовом Дворце стало на одного убийцу меньше, – сказал Лаа-Гра. Его полуулыбка снова явственно отдавала безумием. – Так что дела неплохи. Тхарайя был любимчиком Бальшь; мне бы не хотелось, чтобы эта побелевшая от старости ядовитая змея укусила и меня, чтобы Тхарайя не скучал на том берегу!

– О, этот страх великого воина перед дряхлой старухой! – фыркнул высокий хмурый принц, и Скиин-Хеа возразил, смеясь:

– О, эта детская вера в беззащитность скорпиона и безопасность гадюки!

Я поражалась про себя тупому покою, с которым сама взирала на мёртвую государыню и на всё происходящее – вероятно, оттого, что моя душа не могла вместить в себя столько зла и горя сразу. Братья Тхарайя, очевидно, не могли скорбеть о своём отце; его смерть из тяжёлого горя в одночасье превратилась в отвлечённый принцип, в побуждение к действию – и мне показалось, что в качестве этого действия многие из них представляют себе лишь новые и новые убийства. Смысл скорби был непонятен почти никому во Дворце.

– Я всё решил, – сказал Лаа-Гра с безумной весёлостью. – Тени не подчинятся мне, пока не увидят труп Тхарайя – ладно, подождём его трупа или известий от птиц. Вы все можете считать меня правителем, пока я не стал королём. А женщины должны отправляться к себе, – он коротко хохотнул и добавил: – Во избежание войны с королём демонов заприте решётки на тёмной стороне и не выпускайте их из дворца. Пусть Нут разберётся, кто прав!

Я пошла к выходу, и моя свита направилась за мной. Я чувствовала спиной отчаянные взгляды кастратов госпожи Бальшь, я отлично понимала, что кровавый кошмар ещё только начинается – но могла только с ужасом и тоской осознавать собственную беспомощность.

Со мной – тени Тхарайя. Я могу спасти своего ребёнка и своих вассалов. Если захочет Господь и если кости Нут лягут хорошо, то, быть может, у меня получится спасти ещё кого-нибудь. Но, как бы моя душа ни рвалась к этому отчаянно, я не могу спасти всех, кому грозит беда.

Кажется, с осознанием этого я стала взрослой.

Вернувшись в свою комнату, я поразилась темноте мира за окнами. Похоже, ужасная ночь не собиралась кончиться на рассвете. Ненастная мгла облегала небеса до горизонта; весь чистый небосвод Ашури был наглухо закрыт тяжёлыми тучами.

В покоях было холодно. По приказу Лаа-Гра ворота в сад закрыли резной решёткой, но сквозь неё свободно втекал неожиданно холодный и сырой воздух, будто ещё не кончилась ранняя весна. Резко пахло влажной травой. Мы ушли из зала в комнату с узкими оконцами в цветных витражах, по которой не гулял сквозной ветер; Шуарле затворил дверь и зажёг светильники. Здесь мне показалось уютнее, чем в моих обычных апартаментах: за время нашего отсутствия слуги Дворца убрали трупы, но, проходя опочивальней, я едва не наступила на пятно крови, впитавшейся в ковёр.