Раадрашь помолчала с полминуты, бесшумно встала, подошла к двери и резко распахнула её, как бывало в нашем прежнем доме. Зумруа увернулся от удара, отпрянув назад, но налетел спиной на резное украшение на колонне в коридоре и сморщился от боли. Роскошное одеяние Эрлие мелькнуло в конце коридора – и он пропал за поворотом.

– Ты, пёс бесхвостый! – рявкнула Раадрашь, пожелтев глазами. – Что вы там болтали о боли и промахах?! Спорим, я за полчаса докажу, что лично ты ничего в этом не смыслишь?!

– Госпожа Лиалешь! – воскликнул Зумруа, отступая. – Скажите ей, что я…

Я тоже подошла. Зумруа уже вжался спиной в стену, а Раадрашь занесла над ним руку, словно атакующая кошка. Кастрат выглядел так жалко, что моя злость разом остыла.

– Ты ведь собирался шпионить за мной, Зумруа, – сказала я. – Отчего же я должна мешать госпоже Раадрашь тебя наказывать? Мне не нравятся шпионы.

– Ты ведь знаешь, отчего сахи-аглийе так называются? – спросила Раадрашь злорадно, взмахивая хвостом перед самым лицом Зумруа. – Но не знаешь, каково человечишке, когда этот шип втыкается в чувствительное место, а?

Зумруа преклонил колена, становясь лицом пепельно-серым.

– Госпожа Лиалешь, – умоляюще глядя на меня снизу вверх, заговорил он с настоящим ужасом в голосе, – я прошу вас о снисхождении… это государыня… просила присматривать за вашими слугами… именно за слугами… чтобы они не вздумали сделать вам пакость или снюхаться с кем-нибудь из ваших врагов! Ради Нут, ради милосердия – не позволяйте демонице…

– Госпоже Раадрашь, – сказала я, окончательно остывая. – Называй её так – и никак иначе.

Зумруа порывисто покивал.

– Госпоже Раадрашь, да, да – не позволяйте ей убить меня, прекрасная госпожа, я очень вас прошу!

Я обняла Раадрашь за плечи и потянула назад. Она неприятно рассмеялась.

– Считай, что тебе повезло, ты, ничтожество! Убирайся отсюда – в следующий раз так легко не отделаешься, дармоед!

Зумруа быстро вопросительно посмотрел на меня.

– Иди, иди, – сказала я. – Что спрашивать с раба… Но не смей больше обижать моих слуг, а государыне скажи, что всё в порядке. Договорились?

Он снова кивнул со странным и сложным выражением лица. Я махнула рукой, Зумруа поднялся с колен и ушёл, оглядываясь и кланяясь. Раадрашь фыркнула и ущипнула меня за локоть:

– Ну зря же, зря, зря! Что ты за мямля, Лиалешь! Надо было поиграть с этим боровом, чтобы в следующий раз думал, на кого хрюкает – если бы выжил!

– Ему госпожа приказала, – хмуро сказал Шуарле, наблюдавший эту сцену, прислонившись к косяку. – Что он мог сделать? Любой из нас в любом случае бит – выполнив приказ и не выполнив приказа.

Раадрашь на миг задумалась, но почти тут же дёрнула плечами и выпалила:

– Если он не врёт! А он наверняка врёт!

Я притянула её к себе и сказала ей в самое ухо:

– Ты не веришь, что госпожа Бальшь могла приказать за нами шпионить? Присматривать, подслушивать… доносить?

Раадрашь обняла меня за талию, и мы вошли в комнату; Шуарле закрыл дверь поплотнее.

– Может, ты и права, – сказала Раадрашь задумчиво. В последнее время она вообще начала чаще задумываться над тем, что нас окружает. – Наверное, и ты прав, бесхвостый, – улыбнулась она Шуарле, очевидно, не понимая, что слово «бесхвостый» не компенсируется в глазах кастрата милостивой улыбкой. – Но вот что, – продолжала она, остро блеснув глазами, – всё равно этот гадёныш мне не понравился. И было бы здорово заставить его орать! Вот и всё!

– Потому что такие, как мы с ним, тебя раздражают? – тихо спросил Шуарле. За несколько часов во дворце с него совсем слетели милая ребячливость и весёлость, приобретённые в горах Хуэйни-Аман. Он снова казался мрачным и взрослым не по летам.

Раадрашь, как всегда, не заметила ничего особенного – и недопоняла.

– Ну что ты, цыплёнок! – улыбнулась она. – Ты меня уже давно не раздражаешь. Цыплятина с грибами, помнишь?! – и, расхохотавшись весело и непосредственно, потрепала Шуарле по щеке. – Не бойся, дурачок, уж против тебя-то я ничего не имею!

Шуарле кивнул и вздохнул. Я взяла его за руку:

– Выйдем в сад? Давайте посмотрим, какой тут сад?

Сейад знаком показала, что останется с малышом, уснувшим так крепко и сладко, что весь этот шум не разбудил его – но Шуарле и Раадрашь вместе со мной вышли на солнце; Шуарле даже заставил себя улыбнуться. Мне ужасно хотелось вернуться в горы, на наше с Тхарайя седьмое небо – как там было хорошо… всем…

– Шуарле, – сказала я ласково, – пожалуйста, не печалься. Вскоре будет лучше, поверь мне…

Шуарле прижал к губам мою ладонь и повторил невесёлую шуточку Раадрашь:

– Лучше уже было, госпожа. Но всё равно – спасибо.

Я то и дело начинал думать, что вечер этого отвратительного дня никогда не наступит. Я ждал этого вечера, как глотка воды в Великих Песках – перемучился, проклял, дважды и трижды проклял и Гранатовый Венец, и Гранатовый Дворец, чуть не издох от тоски, делая правильную мину при очень грязной игре.

Гранатовый Венец. Первородство. Власть над миром подзвёздным. Твоя женщина. Твой сын.

Нарушив все мыслимые правила и веры, и этикета, и добродетели, я отослал близнецов в покои Яблони. Ах, как визжали бы почтенные сестрицы и тётушки, узнай они, что по тёмной стороне шастают тени! Но под присмотром близнецов моей девочке не грозили, по крайней мере, кинжал и стрела.

Надеюсь, Сейад, Солнечная Собака, защитит моих драгоценных от сглаза и яда, услышь, Нут!

Жилища моих слуг заняли птицы. Месяц, Полдень, Рысёнок, Филин, Клинок – да, буду гонять солдат по пустякам, мы вместе сделаем вид, что мы – господин и его рабы – принимаем здешние правила. Но ни одного потенциального предателя. Да люди и сами не пожелали остаться жить поблизости от аглийе – прежние холопы намочили штаны от ужаса и испросили позволения уйти, дабы не созерцать нестерпимых ликов нежити.

Конечно, я, добрый господин, им позволил. Я сказал, что готов избавить их от созерцания физиономий моих друзей – холопы порадовались и ретировались. Вот и ладно. Нечего людям путаться с чудовищами.

Устроив бойцов в новых покоях и кое-как устроившись сам, я впервые за прорву лет участвовал в Совете Лучезарного. Я стоял у его трона на коленях, слушал вполуха известные мне раньше его сановников новости – и чуял сквозь гераниевое масло, амбру, лавандовую настойку и пачули тяжёлый запах его тела.

Отец мой стар и болен, вот что, милая Нут.

И когда Смотритель Вестей Небесных сообщил, что голубь с северного побережья прилетел без письма, я пропустил его слова мимо ушей. Бывает. Странно, что драгоценного голубя государевой почты проворонили или случайно выпустили – но, может, он потерял послание?

Пришлют другое. Это пустяки. Вот здоровье государя – это серьёзно. Неужели никто из его лекарей не понимает, что старому сердцу тяжело биться, а печень заросла жиром и засорена изнутри? Я же не лекарь – это просто очевидно…

Для демона.

После Совета я разговаривал с Керимом.

– Ну, царевич, нельзя так говорить, не заглянув в суть, – сказал Керим со своей вечной ухмылочкой. – А в суть тут, во дворце, заглянуть тяжело, да и Лучезарного я не видел, а царевич хоть и видел, но он же не шаман и не лекарь, поэтому не может ничего сказать наверняка.

– Успокаиваешь меня? – спросил я.

– Да не то чтобы успокаивал, а просто я не видел Лучезарного, а его лекари на него смотрят каждый день и, уж наверное, видят суть – но никто же не мечется как оглашенный…

И тогда я ещё раз нарушил этикет, обычаи и даже писаный закон.

Я провёл Керима к жилым покоям отца потайными ходами, которыми пользовались тени, – от теней я о них и узнал. Ходы вели к спальне государя. В щель между гобеленами Керим смог посмотреть на Лучезарного, когда рабы снимали с него церемониальный костюм.

Керим смог. Я не стал. Я точно знал, что именно увижу.

Мы ушли оттуда очень тихо, а в моих покоях ещё долго молчали. Пока я не задал прямой вопрос: