- Евины дети.

       - Да. Евины дети, - она еще раз повторила слова, медленно и с удовольствием. - Она подарила им рай. Один на всех и каждому свой. Чем не чудо?

       Всем. Этот ее рай скорее на преисподнюю похож. Мост перевалил через реку, некогда бывшую стоком канализации, и уперся в жерло трубы. Узкая тропа, шедшая по краю, постепенно расширилась и забила все пространство. Еще в трубу проникал свет.

       - Я думаю, сначала все шло по плану. Поселок просто жил как один организм, а потом стал одним организмом. И вступил в симбиоз с этим вот... - Ева обернулась, указывая на войлочную структуру. - Евины дети кормят его. А он... он тоже дает что-то взамен.

       Электричество. Воду из системы очистки. Войлок в домах. Коконы, чтобы упаковаться на ночь. Ткань, притворяющуюся одеждой. Зеленую жижицу, которую хлебала Кира.

       Только от такого вот взаимодействия даже не блевать - сдохнуть охота.

       - Они похожи на людей, - Глеб спиной ощущал любопытство симбионта, и это заставляло двигаться быстрее. - Они делают все, как делают люди. Они... не люди.

       - Берегись, - сказала Ева. - Притворяясь призраком, можно им стать. Они очень успешно приспособились.

       Путь преградила дверь, к счастью, приоткрытая. Глеб толкнул створки и спрыгнул в освещенное желтоватыми пузырями пространство зала.

       - Ну а тут что? - он подал руку Еве.

       Комната была огромна. И почти нормальна. Тусклый пластик стен. Черно-белая плитка пола. Колбы неработающих ламп. И ряды пластиковых контейнеров, от которых отходили пуповины трубок. Они прирастали к плитке и, раздвигая ее, пробивались сквозь пол к кровеносным жилам симбионта.

       Пластик изнутри потел, не позволяя разглядеть содержимое.

       - Не трогай, - попросила Ева. - Это...

       Глеб откинул крышку. Внутри на подложке из пуха лежал младенец. Круглая голова его была велика, а руки и ноги - непропорционально малы и прижаты к веретенообразному тельцу. Сквозь прозрачную кожу виднелись стеклообразные мышцы и синеватые сосуды, просвечивал тугой пузырь желудка и бурая печень. Стучало сердце, медленно, с натугой. Глеб смотрел, как оно сжимается и расправляется, прокачивая кровь.

       - Это ребенок? Ребенок? Что они сделали с ребенком?

       Пух прорастал в кожу, и накрывал лицо белой маской. Но вот дрогнули ресницы, младенец завозился и раскрыл беззубый рот.

       Ева оттеснила его от короба.

       - Ничего. Это ее дети. Дочери Евы.

       Она закрыла крышку и ладонью смахнула отсутствующую пыль.

       - Идем. Похоже, теперь она полуживородяща. Эмбрионы дозревают в кувезах. Разумное решение. Смотри, Глеб, все, что ты видишь - это дочери Евы.

       Они едят ее плоть и пьют ее кровь.

       - Что? - Ева-дубль остановилась. - Что ты сказал?

       А разве он произнес это вслух? Получается, что так.

       - Правильно! - Ева хлопнула себя по лбу. - Конечно! Эталон. Мерка, по которой скроен этот долбанный улей!

       Где под землей растут младенцы, а вырастая, выходят на поверхность. Надевают желтые свитера, юбки и халаты, притворяются людьми, и кто-то скажет, что они действительно люди.

       Почти.

       - Идем! Надо спешить. Мы должны ее остановить!

       И Ева потянула Глеба за собой. Он побежал, пытаясь поскорей пересечь широкую тропу между пластиковыми инкубаторами. Спящие младенцы смотрели вслед.

       Кажется, улыбались.

       Железный занавес очередной двери распахнулся, пропуская Глеба в жерловину коридора. Сизые плиты, сдвинутые до того плотно, что швы между ними не заметны. Врезанные ленты ламп. Пуки проводов, перетянутые пластиковыми кольцами. Гудение генератора, ощущаемое сквозь стены.

       - Мы под бункером, - сказала Ева, облизывая пальцы. - Мы ведь под бункером?

       Пожалуй. А значит, почти у цели.

       Он успел приблизиться к ней еще на несколько шагов, когда в шею вошла игла. Глеб хотел вытянуть ее и поймал еще одну.

       Мир закувыркался, расплываясь беззубой младенческой улыбкой. У мира были синие глаза и бешеный пульс, которым захлебнулось сердце.

       Убрав пневматический пистолет, Ева подняла и огнестрельный.

       Все шло хорошо. Ева переступила через лежащего и двинулась к цели, напевая:

       - На золотом крыльце сидели...

       Она все-таки приехала на похороны, хотя Адам предупреждал, что присутствие ее будет не уместно. Ей было наплевать на предупреждения, а может, Ева нарочно явилась, надеясь позлить его.

       Не вышло. Настроение Адама не располагало к злости. Он просто отметил ярко-красный цвет ее авто и черный костюм с короткой плиссированной юбкой. К ней прилагался жилет с длинными фалдами-хвостами и высокий цилиндр. Белый атлас головного убора неплохо сочетался с голубыми волосами Евы. В одной руке Ева несла торт, в другой - трость.

       - Привет всем, - сказала она и помахала рукой, той, которая с тростью. - Я не сильно опоздала?

       Люди повернулись к ней. Смотрели. Злились. Молчали.

       И Ева с легкостью разбила тишину:

       - А тут даже красиво. Эти деревья, эти памятники... готикой отдает.

       Торт она поставила на гроб и, подойдя к Адаму, поцеловала. По-сестрински, в щеку, но прикосновение ее губ все равно было неприятно.

       - Зачем ты тут? - шепотом поинтересовался он, разглядывая собравшихся. На лицах читалась неодобрение. Пухлая женщина в черном прекратила плакать и лишь мяла платок. Долговязый парень с косой белой челкой изо всех сил пытался казаться невозмутимым. У него не получалось.

       - А ты зачем? - парировала вопрос Ева.

       - Могла бы не выпендриваться.

       - Ну, - Ева взяла его под руку. - Это вы выпендриваетесь. И знаете, что выпендриваетесь. Похороны гроба. Что может быть идиотичнее?

       - Поэтому торт?

       - Он траурный. В черной глазури. Вкусная, кстати.

       Откашлявшись, священник продолжил прерванную молитву. Женщина зарыдала. Парень, склонившись к ней, стал нашептывать что-то на ухо. Жаль, слов не слышно.

       - Жаль, слов не слышно, - повторила вслух Ева. - Тебе ведь тоже интересно? Я знаю. Мы одинаковые.

       - Мы разные.

       Адам явился на кладбище в назначенный срок. Он выбрал костюм, соответствующий представлению среднестатистического человека о трауре. Он принес розы и лилии. Он выразил сочувствие родственникам.

       Его действия не усилили дисгармонию между людьми и бессмертными.

       Инцидент не получит негативного общественного резонанса.

       - Ты из-за нее велел серию ликвидировать? - спросила Ева, постукивая набалдашником трости по надгробью.

       - Потом.

       - Сейчас.

       Стук становился сильнее. Надгробье крошилось. Священник сбивался. Скорей бы закончилось все. И права Ева: все это не более, чем ритуализированный фарс.

       Молитвы? Наталья не верила в Бога. Цветы? Завянут уже к вечеру. А свечи погаснут. Вечная память? Такой не существует. Даже у бессмертных имеется потенциальный предел.

       Выходит, шоколадный торт на этих похоронах был единственной настоящей деталью?

       - Идем, - Адам выпустил руку сестры и уклонился от цепких коготков. Шел он нарочно быстро, не особо надеясь, что Ева отстанет. Просто мстил по-мелкому.

       Набалдашник ее трости наносил раны гранитным плитам, а каблуки долбили щербатую плитку кладбищенской дорожки. И только у самого выхода Ева все-таки догнала.

       - Ну не злись! Я же так. Пошутить просто.

       - Не смешно.

       - Ты вообще смеяться не умеешь, - она сдвинула цилиндр на левое ухо. - Если станет легче, считай, что я так мстила. Изревновалась и мстила.