- Где операционная? Аптечка? Жгут?

       Отвернулись и потрусили по коридору, оставляя за собой цепочку алых следов. Впрочем, ее тотчас затерли: еще одна блондинистая медсестричка ползала на четвереньках с тряпкой в руках.

       - Идиотки! - рявкнула Ева и побежала. Если успеть дойти до края цепочки, если понять, куда она идет, то можно помочь хоть кому-нибудь.

       Ева знает, как страшно умирать.

       Вскоре цепь начала распадаться. Пациентов распределяли по палатам. С механоидной аккуратностью медсестры накладывали повязки, ставили капельницы с глюкозой и уходили. К помощи Евы они отнеслись с полнейшим равнодушием. Требование приготовить операционную проигнорировали, равно как и вопрос о нормальных лекарствах.

       Найденной в одной из палат аптечки хватило ненадолго.

       Она шила, стягивала нитями широкие зевы ран, покрывала ожоги пленкой регенерирующего вещества, вытаскивала обломки шипов и чешуи...

       Ее руки скоро стали красны от крови, а халат - грязен. Но нового не предвиделось, а перчаток не подали. И это было уже не важно.

       Она помогала людям выживать.

       К счастью, тяжелых не было.

       - Ева? Ты жива, Ева? Ты еще жива... ты - моя умница. Я не дам тебе умереть, - смерть решила поговорить. Она села на постель и взяла Евину ладонь, прикоснулась холодными губами.

       Не надо. Больно.

       - Это он устроил взрыв. Хотел заставить тебя говорить.

       У смерти всегда собственный взгляд на произошедшее. И нет смысла с нею спорить. Ева и не пыталась. Она лежала и надеялась, что смерть скоро наговорится и заберет Еву с собой. Далеко-далеко, на край мира, где все люди одинаковы.

       Только там возможно абсолютное счастье.

       - И я ему подыграла. Самую-самую малость. Ты же не в обиде?

       Какая глупость - обижаться на смерть.

       - Вот и замечательно. А сейчас, Ева, ты знаешь, что мне надо?

       Да.

       - И тебе придется потерпеть...

       Она согласна. Только недолго. У Евы никогда не хватало терпения. Что-то щелкает, и мир меняется. Он набухает красками, как свежая гематома кровью. Мир прорезают трещины. Или скорее сосуды, которые лежат в толще его, питая все, что кажется настоящим.

       Неправда.

       Краски множатся. Раскалываются пополам. Вертятся картинками безумного калейдоскопа, собираясь не в узоры, но в портрет.

       У смерти белое лицо и волосы цвета незабудок.

       - Нет! - кричит Ева.

       Смерть печально качает головой. Она заносит не косу - тончайший щуп, на конце которого блестит капля яда. Щуп приближается. Входит в зрачок. Пробивает оболочку и, внедрившись в глазной нерв, парализует его.

       От мира остается лишь половина. Но и этого слишком много, чтобы Ева вынесла.

       - Мальчик мне все отдал. Поверил. А я бы хотела, чтобы и ты в меня поверила. Но у тебя еще будет шанс. Я обещаю.

       Паралич распространяется ударной волной. Он выключает сердце, останавливает легкие и заставляет сосуды сжаться. Еву подбрасывает, но ее крепко привязали к кровати.

       Визжат машины. И по жилам их летят электронные судороги. Взывают о помощи мониторы. А игла выкачивает все, что осталось от Евы.

       - Скоро мы встретимся, - обещает смерть и, пряча в кармане халата шприц, задвигает заслонки век. Когда в палату вбегает врач, смерть стоит у изголовья. Смотрит на обожженное тело в жирной пене регенеранта.

       - Ева умерла, - говорит Ева и, наклонившись, целует тело в лоб. - А знаете, почему? Нет? Потому что Ева может быть лишь одна.

       Врач кланяется.

       - Позаботьтесь, чтобы ее правильно похоронили. Пожалуйста.

       Еве хочется быть милосердной.

       В какой-то момент работы не стало. И как всегда это было похоже на то, как если бы Ева вынырнула из ледяной проруби. Ей позволили не просто вдохнуть, но дышать столько, сколько хотелось.

       Тяжелый воздух со вкусом крови был чудесен.

       Выбравшись из палаты, в которой бездвижно и тихо лежали раненые, Ева прислонилась к стене. Зверски хотелось закурить или хотя бы пожевать сигарету, сдабривая вкусовую гамму воздуха табачной кислотой.

       Девочки-медсестры домывали пол.

       Аккуратные.

       Даже слишком аккуратные. И много их. В Омеге медсестер было двое, да и те после курсов первой врачебной помощи. Остальные - добровольцы. Правда, не случалось, чтобы в них нужда возникала. Если и случались ранения, то легкие.

       Как здесь. Резаные раны. Колотые раны. Огнестрельные. Ожоги не выше второй степени и локализованные так, что зажили бы и сами.

       Но ведь были же и другие раненые? Были. Ева сама видела. И Ева шла за ними, но по дороге потеряла. Наверное, этих все-таки в операционную доставили...

       В операционной было пусто. Огромное пространство ее сохранило первозданную чистоту. Сиял разложенный на столике инструмент. Радовал глаз кант на простыне. Тускло поблескивал экран. И младенцем в пластиковых пеленках стоял медицинский модуль.

       Ева даже глаза потерла, решив, что ей мерещится.

       Ничего подобного. Операционной, если и пользовались, то бесконечно давно. Но чистоту поддерживали. И утку чертову притащили, воздвигнув на хромированную тушу аппарата искусственного сердца.

       - Ну и куда ты попала, Ева? - собственный шепот показался громким.

       И отзываясь на него, заскрипела дверь.

       Ева бегом бросилась к медмодулю и, нырнув в нишу между аппаратом и стеной, затаила дыхание.

       Ей кажется. Просто кажется...

       По полу протянулась длинная тень, почти добравшаяся до Евиного укрытия. Ева замерла. И тень, насмехаясь, тоже замерла.

       - Ева? Вы здесь?

       Мягкий голос Игоря едва не вызвал вздох облегчения.

       - Если вы здесь, то прятаться не надо...

       Надо. Нельзя верить этому хлыщу, который пользуется женской туалетной водой и носит несочетаемые цвета и несочетаемые вещи. Это не преступление, но...

       - Вы очень нам помогли.

       Тень дернулась и перевернулась.

       - Ева?

       Евы здесь нет. Здесь никого нет. Уходи.

       - Не надо бояться. Если у вас будут вопросы, то задавайте.

       Будут. Вопросов у Евы превеликое множество. Например, о том, куда подевались раненые. И почему медсестры здесь странные. И еще зачем держать операционную, если ей не пользоваться.

       И... и она не станет задавать их Игорю. Ева сама поищет ответы. Например, сегодня ночью.

       Игорь открыл дверь без стука и вежливо попросил Тода:

       - Вы не могли бы убрать оружие.

       Тод убрал. Тод мирный, но правила общественного приличия требуют стуком известить о своем намерении войти в помещение. Нарушение этих правил может трактоваться как проявление агрессии. Тод должен защищать Айне от любых проявлений агрессии.

       - В другой раз вам следует постучать, - озвучила Айне выводы. - И я надеюсь, что вы пришли, чтобы проводить меня к Команданте.

       - Еда, я принес еду, - Игорь продемонстрировал котелок. - Еда готова и надо ее съесть. Я поставлю, если вы не против.

       Тод кивнул. После того разговора он стал очень молчаливым. И данное обстоятельство вызывало некоторое беспокойство у Айне. Изменение поведенческого стереотипа могло являться первым признаком программного сбоя.

       Игорь поставил котелок на пол и, попятившись, радостно произнес:

       - Приятного вам аппетита!

       - Благодарю, - ответил Тод. - И часто у вас случается?

       - Регулярно.

       - Я про прорыв.

       - Иногда, - поправился Игорь. - Но мы наладили систему быстрого реагирования и теперь справляемся с последствиями атак при минимальном уровне потерь.