– Вы уверены?

– Абсолютно, – ответил Бадди, – потому что я недавно читал отчеты об этом. А почему вы спрашиваете о гире?

– Потому что здесь видны следы ударов, – сказал он. – Вот, смотрите.

– Спасибо, профессор, – поблагодарил Бадди. – Если не возражаете, я заберу обломок с собой.

– Конечно, – ответил профессор. – Здесь у меня некоторые записи исследования. Они могут быть вам полезны.

Бадди открыл папку, просмотрел содержимое, и, готова поклясться, с его лица исчезли краски.

– Спасибо, сэр, – сказал он, зажимая папку под мышкой пока я до нее не добралась. – Буду весьма признателен, если вы будете держать это дело в секрете. Если у меня возникнут вопросы, я позвоню вам.

– Не возражаю, – ответил профессор и взглянул на меня. – Надеюсь, был вам полезен. Нас с Маком связывает многолетняя дружба.

– Да, профессор, вы оказали нам большую услугу, – сказала я, чувствуя, как на меня нахлынула черная тоска. Я не знала, что со мной, но сильно подозревала, что это новая волна печали из-за смерти моего отца.

Обломок донесли до полицейской машины Бадди. Снова поблагодарив профессора, мы сели в машину. Мне удалось выдернуть папку, и я стала читать записи:

Профессор даже сделал рисунок угла здания, указав стрелкой, откуда мог выпасть этот обломок. Другая стрелка указывала на то место, куда пришелся удар гири.

Бадди протянул руку, чтобы забрать у меня папку.

– Ты все поняла? – спросил он.

Я покачала головой. И вдруг меня осенило.

– Пит? – крикнула я в дом Сабатино.

Передняя дверь открыта. Я вошла в дом. Его здесь нет. Хотя кто-то в доме побывал, потому что все вокруг перевернуто вверх дном. Гостиную, кабинет, кухню и спальню на первом этаже тщательно обыскивали. То же и в спальнях и лаборатории Пита на втором этаже. Все ящики выдвинуты, вещи разбросаны и разорваны, каждая мелочь подвергалась осмотру. Я сочла своим долгом подняться на чердак и спуститься в подвал в надежде найти за кучей старых автомобильных покрышек испуганного сумасшедшего Пита.

Его нигде не было.

Я покинула его дом и доехала до ближайшего магазина, чтобы позвонить в полицейский участок. Сказала Бадди, что бала в доме Пита, но не нашла его. Хотя кто-то там все же побывал. В доме все перевернуто.

– Я найду его, Салли. Поезжай домой и предоставь это дело мне. Согласись, тебе надо укрыться.

– Но я не могу сидеть сложа руки. Я хочу найти Пита и расспросить его, знает ли он что-нибудь о…

– Даже не пытайся! – заорал Бадди. – Делай, что тебе говорят, Салли. Поезжай домой, а еще лучше собери вещички и катись к черту из Каслфорда! Твое присутствие мне только мешает.

Репортер во мне говорил, что я должна остаться. Но инстинкт дочери, которая должна узнать правду об отце, подсказывал не вмешиваться. Я поняла намек Бадди: кто-то пытается убрать свидетельства – а возможно, и свидетелей – преступления. Бели таковое уже не произошло. Кто-то обыскивал дом сумасшедшего Пита. Я не могла отделаться от мысли, что искали обломок, который Бадди послал на экспертизу в федеральную лабораторию.

– Салли, – сказал Бадди, – послушай меня. Если у нас есть хоть один шанс – если он вообще есть – выяснить, что случилось и кто несет за это ответственность, наш успех зависит в большой степени от того, что ты перестанешь лезть в это дело. Если кто-нибудь в Каслфорде заподозрит, что ты интересуешься чем-то помимо очерка для «Экспектейшнз»…

– Хорошо, хорошо, – согласилась я. – Уезжаю в Нью-Йорк.

Когда я вернулась домой, то ожидала увидеть его в таком же виде, как у Пита, или по крайней мере найти его самого за поленницей. Ни того ни другого. Один только Скотти, прыгающий вокруг меня. Я выпустила его через кухонную дверь и тут заметила, что у меня побывал мистер Квимби, который оставил свою визитку. Я позвонила ему, но гудка не было.

– Алло? – сказала я.

– Это Спенсер, – послышался в трубке торжествующий голос.

– Телефон даже не звонил, – сказала я. – Я просто сняла трубку, чтобы набрать номер.

– Салли, я схожу с ума.

– Я же просила не звонить мне. Чего ты хочешь?

– Не будь такой, Салли, прошу тебя. Нам надо увидеться.

– Не сейчас. У меня слишком много работы.

– Я не виню тебя, – сказал он. Кто-то рядом что-то сказал ему, и он закричал: – Закрой за собой дверь! И передай им, чтобы они, черт возьми, оставили меня в покое! – Чей-то голос снова что-то сказал ему. – Проклятие! – воскликнул Спенсер. – Это мой босс, Салли. Я должен идти. Салли, я должен тебя увидеть.

– Зачем?

– Зачем?! – переспросил он, срываясь на крик. – А ты как думаешь? Потому что я люблю тебя, и мы должны быть вместе!

Я только вздохнула, укладывая в сумку миску Скотти, его корм и любимую игрушку, чтобы отвезти его к матери.

– Я… Я должна ехать. Я позвоню тебе, – быстро сказала я и повесила трубку.

Что привлекательного я нашла в Спенсере? Почему решила связать с ним свою жизнь?

Я позвонила матери.

– Привет. Все хорошо?

– Да, дорогая, – Ее голос был спокойным. Я с ужасом подумала о дне, когда нам снова придется ворошить прошлое, чтобы выяснить, почему погиб мой отец.

– Мне становится плохо, как вспомню, как вела себя, – сказала она. – Если бы не усталость, я бы никогда… – Она вздохнула. – Надеюсь, ты сможешь простить меня.

– О, мама, мне нечего тебе прощать. Но если ты согласишься присмотреть за Скотти несколько дней, чтобы я могла вернуться в Нью-Йорк, мы с ним высоко оценим твою услугу.

– Подожди. Мне что-то говорит Абигейл, – сказала мать. – Она говорит, чтобы я подстригла и искупала ее.

Я позвонила, как это делала мать, в гостиницу. И мне повезло. Если зарегистрируюсь сегодня вечером, мне будет обеспечен дешевый номер в гостинице, номера в которой снимают почти все ночные бабочки города. К сожалению, я потеряла вкус к дешевым номерам и решила воспользоваться своим статусом журналистки, работающей в «Экспектейшнз». Дозвонилась до управляющего «Клермонтом». Объяснила ему свою ситуацию и спросила, сколько будет стоить номер. Он ответил, что может предоставить мне номер по цене сто пятьдесят долларов в сутки вместо обычной цены в двести шестьдесят.

Я упаковала диктофон, кассеты, компьютерные дискеты и черновики. Немного поколебавшись, положила в чемодан дневник Касси.

Ехала в Нью-Йорк с включенным радио. В моей голове роились неприятные мысли, а хотелось ни о чем не думать и просто ехать и слушать, что люди болтают о политике.

Когда свернула на дорогу на Брукнер и на горизонте показались очертания Нью-Йорка, я вспомнила, как сильно волновалась, впервые направляясь в офис Верити. Мне стало грустно. Угнетал печальный поворот всех событий.

Мое горло сжалось, когда подумала о похоронах отца о матери, о Робе.

Роб. Я должна позвонить ему. Он должен быть дома, когда все прояснится.

Зарегистрировавшись в «Клермонте», я заказала себе бифштекс, жареный картофель и бутылку красного вина, которую без труда уговорила, наблюдая на экране телевизора странное ток-шоу. Около полуночи, полупьяная, я позвонила Спенсеру.

– Ты испортил мне жизнь, – сказала я.

На этот раз у него хватило ума не делать мне замечаний.

– Если хочешь сказать, что у тебя там какая-то женщина, – продолжала я, – постарайся не называть ее по имени, просто скажи, что кто-то есть…

– Я не могу говорить сейчас, – сказал он. – Не могли бы вы перезвонить попозже?

– Нет, ты не сможешь поговорить со мной позже, говори со мной сейчас. – У меня закралось подозрение. – Только не говори, что у тебя твоя подружка Верити. Или у тебя есть и другая? – Я посмотрела на часы. – Кто, черт возьми, в твоей квартире в полночь?