– Ну… – Она задумчиво посмотрела в сторону озера. – Дай подумать. Полиция, полагаю. Почему ты спрашиваешь?

– Интересно.

Моя мать – человек подозрительный.

– Это имеет какое-нибудь отношение к убийству Тони Мейерза?

– Нет, мама, конечно, нет. Я просто интересуюсь. Вчера вечером, во время пожара, расследованием занимался начальник пожарной команды. Меня интересует, кто ведет расследование, когда во время наводнения обрушивается дом.

– Склонна думать, что за это отвечает инженер управы. Позвони в городскую управу. Думаю, у них сохранились записи – Она опять взяла газету, но снова отложила. – Почему это вдруг так тебя заинтересовало по прошествии многих лет?

– Я вчера была на пожаре – помогала воздвигать стену из мешков с песком – и внезапно подумала о папе.

Мать налила себе кофе, отпила глоток и спросила:

– За этим кроется что-то еще?

Я приняла невинный вид.

– Ты странно вела себя во время проповеди. Делала вид, что вся внимание, а это, на мой взгляд, очень странно для тебя.

Я пожала плечами и прикинулась, что читаю газету, но чувствовала на себе взгляд матери. Проповедь была о моногамии.

– На этой неделе я познакомилась в Нью-Йорке с одним человеком.

– С мужчиной, – уточнила мать.

Я кивнула.

– И он действительно мне очень понравился. Достаточно, чтобы понять, что я не хочу… что не могу теперь быть с Дагом.

Мать ждала продолжения, но я ничего не добавила. Я вошла в дом, сходила в ванную и вернулась. Когда села на место, она спросила:

– Даг знает?

– Думаю, да.

– И что все это значит?

– Это значит, что вчера мы с ним виделись, потом он ушел на свидание с другой, но позже звонил и сказал, что хочет со мной встретиться. Сказал, что вел себя грубо. Но когда я позвонила ему сегодня утром, его либо не было дома, либо просто не брал трубку. Подозреваю последнее.

– Ваши отношения никогда не были простыми.

Я вздохнула и погладила Абигейл. Вместе со Скотта она прибежала на террасу в поисках еды.

– Значит, хочешь встречаться с этим человеком в Нью-Йорке?

– Да, очень.

– Но если он окажется пустым местом – что скорее всего так и будет… Ты же его совсем не знаешь…

– У меня нет никаких обязательств перед Дагом, – раздраженно прервала ее я.

– Значит, хочешь расстаться с Дагом? Отпустить его, Салли? Позволить ему уйти?

Я молча смотрела на нее.

– И ты не переменишь своего решения, если у тебя ничего не получится с этим парнем? Ты не захочешь снова вернуть Дага, когда окажешься в одиночестве? – Она пыталась убедить меня вернуться к Дагу. – Салли, – сказала она с особым напряжением в голосе, которое означало, что она изо всех сил" старается не читать мне нравоучений и все же чувствует себя обязанной внушить мне, как себя вести, – пожалуйста, пойми меня правильно…

Я ждала.

– Ты должна повзрослеть.

Она застигла меня врасплох.

– Ты больше не должна позволять себе играть с людьми, Салли. Тебе уже тридцать лет, а не двадцать или пятнадцать. Ты должна научиться держать язык за зубами и сдерживать себя до тех пор, пока окончательно не поймешь, как далеко можешь зайти, чтобы выполнить данное тобой слово.

– Но Даг… – начала я.

– Дагу тоже надо повзрослеть! – Сейчас она почти сорвалась на крик. – Вам обоим! Порой мне кажется, вы оба думаете, что вы еще в школе, вы просто не замечаете, что другие уже взрослые, они приняли решение и двинулись в путь! – Она улыбнулась, чтобы ослабить удар, который только что нанесла мне. – Вы с Дагом все еще в подвешенном состоянии, как это было с вами в школе, и никак не можете проснуться, потому что каждый из вас цепляется за другого, чтобы остаться в этом состоянии и продолжать думать, что впереди у вас есть время. Вы не состоялись.

То, что она говорила, причиняло мне боль, но было правдой. Это же относилось и к нашей с Дагом сексуальной жизня которая не изменилась со времен школы. И то, как я повела себя на этой неделе, не убеждало меня, что моя связь со Спенсером, если применимо это слово, основана на зрелом подходе.

Сама эта мысль меня пугала. Я не знаю, я просто не знаю, что со мной.

– Возможно, это из-за того, что ты снова стала жить в Каслфорде, – сказала мать. – Но так это или нет, Салли, в ваших отношениях с Дагом я не вижу никакого прогресса ни для тебя, ни для него. Что же касается того, нового друга… надеюсь, он единственный.

– Конечно, мама.

Она кивнула, словно говоря: «Хотя бы здесь у тебя хватило ума».

– Чем он занимается?

– Он ответственный редактор в издательстве «Беннет, Фицаллен и K°».

– Сколько лет?

– Тридцать пять.

– Разведен, как я понимаю.

– Нет. Он такой же, как я.

Вздохнув, мать покачала головой.

– Тридцать пять лет – и все еще не женат…

– Мама!

– Я просто хочу, чтобы ты была осторожной.

– О, значит, Даг, будучи женатым и разведенным к двадцати семи годам, служит исключительным примером?

– Дорогая, позволь мне кое-что тебе объяснить, – сказала она, дотрагиваясь до моей руки. – Я люблю тебя и твоего брата больше жизни. Думаю, ты и твой брат – два самых чудесных человека на свете. Я считаю, что ты добрая, щедрая, трудолюбивая и – Бог знает – умная, очень умная… И ты счастливая, Салли, потому что мужчины находят тебя привлекательной, несмотря… ну сама знаешь, какой ты можешь быть.

– И какой же я могу быть, мама?

– Трудной.

Я ждала пояснений, но она молчала.

– Трудной, – повторила я. – Как ты?

Она сняла свою руку с моей и откинулась на стуле.

– А ты сама как думаешь?

– Хорошо. – Я подумала. – Я сумасбродна…

– Дело не в этом, – сказала мать. – Ты бегаешь по кругу словно цыпленок с отрубленной головой.

– Премного благодарна, – не удержалась я от смеха.

– Мне не смешно. У тебя все хаотично, спонтанно.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – затараторила я, сдаваясь. – Что еще? Для меня не существует авторитетов.

– Да. Никаких авторитетов, кроме твоего собственного.

– Как долго ты выжидала, чтобы свалить меня наповал? Догадываюсь, я должна научиться себя сдерживать.

– Но не слишком, – сказала мать, подбадривая меня.

– Я нетерпелива.

– Это не твоя вина, милая. Это генетическое, это у тебя от отца.

– Сожалею, что разочаровываю тебя, – сказала я, помолчав. – Но в данный момент я больше не могу думать о своих недостатках.

– Ты лояльна к своим недостаткам, – заметила мать. – И это твое чрезмерное чувство лояльности так долго удерживало тебя рядом с Дагом. Он встречался с другими женщинами, а ты по-прежнему смотрела на это сквозь пальцы.

– Уже нет, мама. – Я отвела взгляд.

Мать помолчала, а затем продолжила:

– Дорогая, послушай меня. Зная тебя так, как я… – Она вздохнула. – Хочу тебе сказать, как все может обернуться.

– Пожалуйста, – мрачно отозвалась я.

– Если в ближайшие несколько лет ты не определишься со своей будущей жизнью, то не будешь знать, что тебе делать, и в последующие десять лет. А если к тому времени захочешь иметь детей, будет уже поздно.

– О Господи, – вздохнула я, закрыв глаза.

– Я просто говорю тебе, что может случиться. Если не хочешь иметь детей, прекрасно – продолжай в том же духе.

– В каком?

– Продолжай вести себя как школьница, а не как тридцатилетняя женщина, которая должна определиться с карьерой.

– При чем здесь карьера? – Внезапно я почувствовала враждебность по отношению к матери.

– Потому что твоя карьера – часть проблемы. Ты должна перестать тратить время зря и сосредоточиться на том, чего действительно хочешь.

Я сидела совершенно ошеломленная и разбитая.

Мать смягчила тон:

– У тебя есть мозги и талант. Мы обе знаем, что работа в «Геральд американ» не цель твоей жизни. Но тебе почему-то захотелось осесть в Каслфорде и продолжать работать в этой газете. Совершенно ясно, что для тебя этого недостаточно. И сейчас, когда тебе выпал такой шанс…