— Не помешаю? — спросил Петер.

— Присядь, — ответила Мария, обрадовавшись его приходу: Петер отвлек ее от безнадежных и мрачных мыслей.

— Что ты читаешь? — Петер сел в ногах дивана.

Она протянула ему томик, и он открыл его наугад. На полях страницы было написано карандашом его имя рядом со следующими строчками:

Петер чистосердечно рассмеялся:

— Приятно, когда тебя сравнивают со слоном. Это то, что ты думаешь обо мне? — спросил он с любопытством.

— Это то, что Джон Донн думает о слоне, — сказала она, избегая прямого ответа.

— Отсюда видно, как мало он знает об этих животных: разъяренный слон может повергнуть в ужас всю округу, — заметил Петер, возвращая ей книгу.

— Я очень устала, — Мария решила переменить тему.

— У тебя сегодня выдался тяжелый день. Ты вновь пережила трагические минуты. Обсуди все это завтра с психиатром.

— Я к нему больше не пойду.

— Что-то не так? — встревожился Петер.

— Нет, все в полном порядке. Просто я поняла, что настал момент, когда надо взять себя в руки и посмотреть, удастся ли мне справиться собственными силами.

— Решай сама, — поощрил ее Петер. — Я завтра уезжаю. Меня не будет несколько дней. Давай отложим все до моего возвращения. Согласна?

— Я подожду тебя.

— А ты не хочешь поехать со мной?

— Предпочитаю остаться дома, если не возражаешь. Честное слово, я совершенно без сил.

Петер вновь взял книгу и прочел вслух:

— Я должна тебе верить? — робко спросила Мария.

— Нет. Зверюга моего тоннажа, да еще в таком возрасте, не может говорить о любви, не рискуя показаться смешным. Спокойной ночи, ангел мой. — Он на прощание поцеловал ее в волосы.

— Ты не можешь показаться смешным. Я никогда в жизни не встречала более серьезного и внушающего доверие человека, чем ты. И бывают минуты, когда я нахожу тебя очень привлекательным.

Но этих слов Петер Штраус уже не услышал: он вышел из комнаты, погруженный в печальные мысли, и отправился по длинному коридору в свои апартаменты.

С тех пор как Мария вошла в его жизнь, Петер Штраус помолодел телом и душой. В детстве он любил сидеть на берегу реки и бросать плоские камешки, пуская «блинчики» по воде, пока его мать стирала белье богатым людям. Руки у нее были сработаны до костей, иногда, даже в сильную жару, ее от усталости начинала бить дрожь.

— Что с тобой, мамочка? — спрашивал он в тревоге.

— Ангел пролетел и задел меня крылом, — отвечала она, чтобы его успокоить.

— А где он теперь? — мальчик принимался оглядываться в поисках чудесного видения.

— Не знаю, малыш. Кто ж это может знать? У ангелов большие крылья. Они тебя задевают и тут же улетают далеко-далеко.

Мария стала его ангелом. Она была рядом уже долгое время, но ему казалось, что когда-нибудь, рано или поздно, она исчезнет, улетит далеко-далеко. Однако она не исчезала, она ждала его с робкой улыбкой, с трепетно бьющимся сердцем, со своей чистой душой, которую кто-то попытался, но не сумел запятнать.

Казалось, он уже много лет назад и думать забыл об ангелах своего детства, но вот появилась Мария и вновь напомнила о них, вновь заставила его мечтать о любви.

Ему вспомнились слова Махатмы Ганди. Великий мудрец, никогда не отвечавший злом на зло, безропотно сносивший любое насилие, не прощал надругательства над женщиной. «Если кто-то изнасилует твою жену, твою мать или твою сестру, — говорил он, — ты должен отплатить». Обуреваемый мыслями о любви и мщении, Петер направился в свою цюрихскую контору. Штраус намеревался во что бы то ни стало отыскать разгадку Марииной истории.

Он перепробовал все мыслимые и немыслимые комбинации, чтобы найти дом Моретты или связанных с ней людей, но безрезультатно. В Болонье по этому адресу не было недвижимости, принадлежавшей какой-либо из швейцарских компаний. Тогда он решил сделать перерыв в своих поисках и позвонил в Инсбрук.

— Дом Фукс, — отозвался женский голос.

Петер удрученно покачал головой. Он звонил на виллу, где жила его жена с их единственным сыном Джанни. «Гастролерша», как он ее называл, предпочитала носить свою девичью фамилию.

Когда они познакомились, а было это уже более четверти века назад, она с восторгом согласилась на брак, избавлявший ее самое и всю ее семью от тисков аристократической нищеты.

Но когда богатство вошло в привычку, Петер, этот грубый мужлан, лишенный прочных корней и глубоких традиций, стал постепенно все больше раздражать Марианну. Она начала попрекать его отсутствием хороших манер, неотесанностью, «уличными», как она говорила, выходками. Постепенно она отдалялась от Петера, всячески давая ему понять, что он будет наихудшим из отцов для их ребенка. Так они, по обоюдному согласию, пришли к раздельному проживанию.

Теперь Джанни уже вырос. Он переходил из школы в школу, всюду демонстрируя весьма посредственные результаты. Сын не унаследовал ни музыкального дара своей матери, ни деловых талантов отца. Его можно было назвать бесхребетным молодым человеком.

При встрече отцу и сыну, помимо традиционного обмена любезностями, в сущности, нечего было сказать друг другу. И все же Петер любил его и терпеливо ждал, когда же Джанни отбросит плохо скрываемое презрение по отношению к отцу и между ними возникнет взаимопонимание. Петер вспоминал крепкий старый дом, где родился, залитый солнцем летний двор, вой ветра снежными зимними ночами, полыхающую огнем осеннюю листву. Вспоминал измученную трудом мать, добрые улыбки родителей, их светящиеся любовью глаза. Ну а его сын, маленький Джанни, что он запомнит из своего детства и отрочества?

— Говорит Штраус. Передайте трубку моему сыну, — приказал он экономке.

— Молодой синьор отдыхает, — ответила женщина.

— Ну так разбудите его, — упрямо проговорил он.

Ему пришлось дожидаться, пока наконец в трубке не послышался глухой со сна голос Джанни.

— Здравствуй, папа.

— Привет, сынок, — ласково поздоровался Петер. — Как у тебя дела? — В эту минуту он вновь увидел сына ребенком лет четырех-пяти, когда он повез его в Вену покататься в парке Пратер на знаменитом «чертовом колесе».

— Нормально, а в чем дело? Тебя что-то не устраивает? — Джанни немедленно перешел в оборону.

Петера многое не устраивало, включая, например, то, что вот уже полгода его сын никак не мог сдать выпускной экзамен. Этот печальный факт Марианна не смогла утаить от мужа, но он решил не обсуждать его с сыном в телефонном разговоре.

— На следующей неделе я еду в Штаты. Чисто деловая поездка. Ты бы не хотел меня сопровождать? — предложил Петер.

— А я уже запланировал поездку в Грецию, — капризно протянул Джанни. — Но если это приказ, я поеду с тобой.

— Это всего лишь приглашение, — Петер решил не настаивать.

— Тогда я предпочитаю съездить в Грецию с друзьями, — обрадованно отозвался Джанни.

Петер тяжело вздохнул.

— Как поживает твоя мать?

— Готовится к поездке в Лос-Анджелес. У нее концерт с Зубином, — ответил Джанни, фамильярно называя знаменитого дирижера Зубина Мету по имени. Ему нравилось напоминать отцу о том, в каком изысканном кругу вращается его мать. — Он сам ее пригласил.

— Понятно. Пожелай ей успеха от моего имени. Когда же мы сможем увидеться? — спросил Петер.

— Ты не возражаешь, если я приеду на озеро в августе? — в знак примирения предложил Джанни.

— Я буду тебя ждать, — сказал Петер и повесил трубку.

Потом он сделал еще несколько телефонных звонков, стараясь не вспоминать натянутый разговор с сыном, и наконец вновь вернулся к поиску информации в компьютере. Он изменил исходные данные и стал с нетерпением дожидаться ответа. И опять машина сообщила об отсутствии каких-либо сведений. Похоже было, что вилла Моретты не является собственностью ни одной из швейцарских компаний. Отсюда напрашивался один-единственный вывод: полученная от Марии информация была ошибочной.