— И кто же она? — нетерпеливо спросил Петер.

— Порядочная девушка с трагическим прошлым, — доложил врач. — Живет в пансионе сестер-урсулинок. Это они сообщили о ее исчезновении. Работала она на ярмарке в Болонье, в одном из павильонов. Вчера вечером вернулась в город с двумя коллегами, рассталась с ними на Пьяцца-Маджоре и направилась к себе в пансион, но так туда и не вернулась. Когда память к ней вернется, она сама нам расскажет о том, что произошло.

— Как ее зовут? — поинтересовался Петер.

— Мария Гвиди.

— Мария, — тихо повторил финансист. Так звали его мать. Петер считал, что нет на свете женского имени прекраснее этого. — Позаботьтесь о том, чтобы девушка ни в чем не нуждалась. У нее должно быть все. Я имею в виду не только обычное лечение, но и психологическую помощь. И еще, доктор, поручите кому-нибудь принести ей цветы. От моего имени. Пусть их будет побольше и пусть выберут самые лучшие. Позже я заеду ее навестить, — добавил он и повесил трубку.

Теперь Петеру стало лучше, и он почувствовал себя готовым к встрече с непревзойденным месье Огюстеном Панглоттом. Идея выпуска духов «Блю скай» вдруг показалась ему захватывающе интересной. В ангельском лице Марии Петер увидел символ нового продукта.

Поэтому он ворвался в салон, где проходили переговоры, в самом хорошем настроении.

— Как мы продвигаемся? — спросил он у своих советников, сидевших за столом.

— Мы не продвигаемся, мы зашли в тупик, — ответил адвокат.

Это сообщение не изменило настроение Петера. Он был счастлив. Ему уже виделось лицо Марии на огромных настенных щитах, которым предстояло украсить стены всех городов мира: «Блю скай»: мечта ангела».

Мария проговорила без остановки около двух часов, сидя у постели Мистраля, который после короткого пробуждения, казалось, вновь погрузился в бессознательное состояние. Она очень устала, но готова была вновь продолжить свой нескончаемый монолог, вдохновленная надеждой вернуть его к реальности. Где он сейчас? Где витают его мысли? Он дышал, его сердце билось, мозг функционировал, но он все еще был где-то далеко.

Она рассказала ему все, даже такие детали своей жизни, о которых прежде умалчивала.

В какой-то момент ее охватило неодолимое желание потрясти его за плечо. Мария поднялась с кресла и, стоя у постели, принялась звать Мистраля по имени, повторяя его снова и снова. Она кричала, грозила, что, если он не проснется, она оставит его.

Прибежала медсестра и стала ее успокаивать.

— Идемте со мной, прошу вас, — повторяла девушка, пытаясь уговорить ее выйти из палаты.

Мария была в отчаянии. У нее опускались руки, она чувствовала, что устала биться лбом в эту стену молчания.

Медленно, тяжело Мистраль повернул к ней голову и открыл глаза.

— Мария, — проговорил он едва слышно, но отчетливо.

— Я здесь, любовь моя, — прошептала она, склоняясь над ним, нежно пожимая ему руку и ощущая слабое ответное пожатие. — Как ты себя чувствуешь? — ласково спросила Мария.

Мистраль опять закрыл глаза, и его лицо исказилось болезненной гримасой.

— Мне больно, — ответил он с трудом.

Мария оглянулась на медсестру, взглядом моля о помощи.

— Мы прогоним эту боль, — пообещала она, улыбаясь, чтобы его подбодрить.

Вошел дежурный врач и, подвергнув Мистраля тщательному осмотру, остался доволен результатом.

— Вы хорошо себя ведете, — похвалил его доктор, еще раз проверяя пульс.

Гримаса боли исказила лицо Мистраля.

— Где у вас болит? — спросил врач.

— Особенно голова, — ответил Мистраль, — и живот.

— Ну, это уж слишком. Или живот, или голова, — пошутил доктор.

В эту минуту вошла Адель. Как только она появилась в отделении интенсивной терапии, ей сообщили, что Мистраль наконец вышел из комы и начал говорить. Обливаясь слезами, она поминутно просила подтвердить, что ее сын действительно проснулся, что он будет жить. Она осталась в коридоре и села, чтобы выплакать, облегчить слезами все накопившиеся чувства: страх, ожидание, надежду и радость при известии о счастливом исходе. Наконец, успокоившись и утирая слезы, она вошла в палату и крепко обняла Марию, шепча ей на ухо:

— Иди домой, отдохни. Я побуду здесь.

Мария подошла к кровати и, целуя в лоб Мистраля, сказала:

— Я вернусь скоро-скоро.

Он улыбнулся, провожая ее взглядом.

Адель подошла к сыну и погладила его по щеке. Обернувшись к врачу, она спросила:

— Я могу побыть с ним?

— Только не утомляйте его, — посоветовал доктор и вышел вместе с медсестрой.

— Вечно ты доставляешь мне одни огорчения, — упрекнула она сына, когда они остались одни. — Вот послушался бы моих советов…

Вошел профессор Салеми, нейрохирург, делавший Мистралю операцию.

— Вы жалуетесь на боли, Мистраль, — начал он.

Мистраль лишь улыбнулся доктору.

— Жаловаться — это неотъемлемое право больного, — продолжал хирург. — А облегчение боли — наша святая обязанность, — добавил он. — Боль скоро пройдет, я вам обещаю. Но сейчас вам нужен покой. — Он многозначительно взглянул на Адель, и она поняла этот взгляд.

— Вы меня выставляете за дверь? — спросила она с покорной улыбкой.

— Господь с вами, я бы не осмелился. Это просто совет врача.

— Я дам ему отдохнуть, — обещала Адель, провожая врача к двери. Потом она села в кресло в ногах кровати и заглянула в лицо своему мальчику.

В глубине души она была уверена, что именно ее молитвы вкупе с теми, что возносил настоятель монастыря капуцинов и все ее друзья из Чезенатико, сыграли решающую роль в чудесном выздоровлении сына.

Теперь в ней крепло убеждение, что все завершится благополучно.

И еще Адель подумала, что Мария действительно необыкновенная женщина.

За прошедшие дни у нее была возможность убедиться в том, как глубоко Мария страдает, как любит она Мистраля, как правдива и чиста ее душа. Возможно, размышляла Адель, союз с Мистралем был не такой уж ошибкой, как она привыкла считать. Напротив, теперь она бы не удивилась, услышав, что эти двое и вправду созданы друг для друга.

Ее сын, доставивший ей столько горя со своей проклятой страстью к большим скоростям, оказался не таким скверным мальчишкой, как она думала. Но чтобы понять некоторые вещи, развеять предубеждения, отказаться от глубоко укоренившихся представлений, чтобы уяснить, что каждому уготована судьбой своя дорога, по которой он должен пройти сам, пришлось пережить страдания и боль.

Только в этот момент Адель начала понимать, как она ошибалась, осуждая Мистраля. Ее непослушный, не желавший учиться сын, этот безалаберный и упрямый мальчишка, пошедший наперекор ей, оказался человеком порядочным и щедрым, этот кумир толпы жил скромно, словно стесняясь своего богатства и успеха. Она представила себе, как радовался бы такому сыну ее Талемико, как он гордился бы Мистралем, если бы был жив, если бы не оставил ее так рано. Все эти размышления помогли ей примириться с собой и с миром. Давно она не испытывала этого чувства.

Вернувшись в гостиницу, Адель вошла в номер и тихонько приоткрыла дверь в спальню Марии. Измученная усталостью, Мария глубоко спала в полутемной комнате. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. В эту минуту Адель почувствовала, что полюбила ее, как дочь.

Она отправилась на поиски внуков, игравших, как оказалось, в гостиной с Рашелью.

— Одевайтесь, детки. Сегодня бабушка поведет вас на прогулку, — объявила Адель, чувствуя настоятельную потребность принять деятельное участие в жизни Марии и ее детей.

— Куда мы пойдем? — спросил Мануэль.

— Мой безошибочный нюх подсказывает мне, что тут неподалеку есть магазин, где продают игрушки. Много-много разных игрушек. Пойдем, поищем этот магазин.

Фьямма широко раскрыла свои слегка раскосые восточные глаза, удивившись предложению бабушки. Она умоляюще взглянула на Адель, боясь огорчить ее, и прошептала: