Мистраль был наедине со своей машиной. Ему предстояло принять решение, рассчитывая только на собственные силы. Перед глазами молниеносно мелькнул красный флаг в желтую полоску: сигнал о пролитом масле на трассе. Предупреждение не помешало ему войти в двойной вираж «Лезмо» на скорости свыше двухсот семидесяти километров в час. Сколько раз он игнорировал указания из боксов, лишь бы не дать себя обогнать? Ему все всегда сходило с рук. Его хладнокровие и ум вели его верной дорогой, опровергая опасения администраторов команды. Однако на этот раз он утратил привычную наблюдательность и сдержанность.

Рауль наседал на него: это был вызов, и Мистраль его принял. Между товарищами по команде завязалась схватка не на жизнь, а на смерть. Рауля занесло на скользком от масла дорожном полотне. Стремясь обогнать Мистраля, он задел заднее колесо его «болида». Пытаясь уклониться от столкновения, Мистраль не сумел избежать удара о бордюр ограждения. Правое переднее колесо отломилось, смятая машина перевернулась и по касательной протаранила ограждение. Двигатель отскочил прочь, автомобиль раскололся надвое. И двигатель, и задний мост, подпрыгивая, покатились по асфальту.

Мистраль все еще был в кабине, прочно пригвожденный к сиденью. От нового удара, отколовшего заднюю часть машины, ремни лопнули. Мистраль почувствовал, что его тело, словно освобожденное от силы земного притяжения, взмывает ввысь, к сентябрьскому небу, обложенному на горизонте тучами. Потом, под леденящий кровь крик обезумевших от ужаса зрителей, он провалился в черную бездну.

Мистраль лежал на обочине трассы. Врач автодрома освободил его голову от шлема. Казалось, жизнь покинула тело, неподвижно распростертое на клочке зеленой травы.

Машины на трассе продолжали, рыча, наматывать круг за кругом. В гонках нет места жалости. Для всех участников существовала лишь одна цель: бороться и победить.

Рауль Ромеро, виновник инцидента, летел вперед, не думая о своей вине. Он не знал и не хотел спрашивать, в каком состоянии Мистраль. Его обуревало единственное желание добыть себе победу в чемпионате мира — его первую победу! — и он был уже близок к успеху.

Врач, склонившийся над поверженным гонщиком, поднял веко Мистраля и, светя в зрачок ярким направленным лучом фонарика, попытался различить признаки внутреннего кровоизлияния. Это был единственный способ установить самый первый, предварительный диагноз. Позднее, когда Мистраля перевезут в больницу, компьютерное томографическое обследование и ядерный магнитный резонанс определят ситуацию более точно.

— Что ты видишь? — раздался над ним чей-то голос.

Врач продолжал исследование при помощи тонкого лучика. Подняв голову, он встретил взволнованный взгляд Джордано, добравшегося сюда от гаражных боксов вместе с доктором Спадой.

— Зрачки не одинаковы, — прошептал он.

Это был плохой знак.

— И что же? — торопил его Джордано.

Врач, не отвечая, извлек из саквояжа молоточек с каучуковой головкой.

— Я задал тебе вопрос, — в раздраженном голосе руководителя команды звучали растерянность и тревога.

— У меня нет ответа, — покачал головой врач и принялся проверять молоточком нервные реакции Мистраля. В эту минуту Джордано поднял глаза к трассе и успел заметить молнией промелькнувшую «Блю скай» Рауля Ромеро: он вел гонку с большим отрывом и был уже недосягаем для соперников.

«Все-таки удалось», — с горечью подумал Джордано. Победа досталась им. Да, но какой ценой? Он задавал себе этот вопрос, глядя на безжизненное тело друга в полном отчаянии.

Джордано увидел, что Мистраль реагирует на удар молоточка по левому коленному суставу.

— Я бы исключил спинномозговую травму, — сказал врач, поднимаясь с колен и пропуская вперед носилки. Санитары с величайшей осторожностью уложили тело гонщика на носилки и задвинули их в карету «Скорой помощи».

Состязания подходили к концу, и телекамеры, следившие за гонкой, чередовали показ машины Ромеро, несущейся к победе, с демонстрацией мчащейся под оглушительный вой сирен «Скорой помощи». Через равномерные интервалы на экранах телевизоров возникал замедленный повтор драматических кадров страшной аварии, положившей конец карьере великого пилота.

Предсказания, сулившие Мистралю Вернати повторение судьбы легендарного Мануэля Фанджио, пятикратного чемпиона мира, не оправдались. Белое облачко, появившееся на его горизонте, стремительно приближаясь и темнея, превратилось в грозовую тучу.

Мария прибыла на трассу в аварийной машине за мгновение до отъезда «Скорой помощи» и теперь сидела в кабине рядом с Мистралем.

— Как он? — едва слышно спросила она у не отходившего от нее доктора Спады.

— Пульс хороший, — ответил он уклончиво. В его лице за напускным спокойствием угадывалась глубокая тревога.

— Зато все остальное, кажется, ужасно, — потускневшим от горя голосом прошептала Мария.

Ее сердце билось ровно, она не испытывала никаких чувств, словно превратилась в кусок льда. По телевизору в трейлере она увидела, как «болид» Мистраля раскололся на куски, как ее любимый вылетел в небо подобно пушечному ядру и через секунду рухнул на землю. Окаменевшая, сама не своя от ужаса, она отстраненно следила за сменой кадров на телеэкране, как будто жертвой аварии был не Мистраль, а кто-то другой. Подброшенный кверху манекен не мог быть человеком, с которым она разделила столько дней и ночей своей жизни. Это была иллюзия, всего лишь иллюзия, инсценированная телевидением для пресыщенных зрителей, рассеянно следивших за происходящим, сидя дома, на диване в своей уютной гостиной. Замедленный повтор момента аварии неизменно чередовался с рекламой бисквитов и зубной пасты.

«Скорая помощь» остановилась возле вертолета. Его громадные лопасти готовы были завертеться в сгущавшемся от приближающейся грозы сумраке. Вернати подняли на борт, за ним последовали Мария и врач.

— Хочешь успокоительное? — спросил Маттео Спада.

— Я спокойна, — безучастно отказалась она.

— Через несколько минут будем в госпитале, — сказал он, сделав вид, что верит ей.

Вертолет поднялся в воздух, обогнул трассу автодрома и взял курс на Милан.

Мария гладила лоб и волосы Мистраля. Его неподвижность вызывала у нее странное, необъяснимое ощущение, какое испытывает человек, едва очнувшийся от ночного кошмара и еще не вполне различающий границу между сном и явью.

— Маттео, что с Мистралем? — спросила Мария. — Я хочу знать, понимает ли он, что происходит вокруг, или полностью погрузился во тьму? — уточнила она.

— Он в коме. Его способность мыслить и воспринимать окружающее отключена. Все контакты с действительностью прерваны. Как будто выключили свет, — ответил врач.

— А можно вновь включить свет? — настаивала Мария.

— Надеюсь, что да, но окончательный ответ можно будет получить только после клинического обследования. Поэтому мы и летим в госпиталь.

А если Мистраль не проснется? Мария надеялась, что в этом случае милосердный господь упокоит ее вместе с Мистралем на зеленых пастбищах. Мистраль побежит ей навстречу, обнимет крепко-крепко и будет шептать слова любви. Она ответит на его ласку, поцелует в губы. Они будут вместе навсегда. Мария шептала эту молитву, и на ее губах блуждала смутная, блаженная улыбка.

Вертолет приземлился на широкой площадке у входа в Миланский госпиталь. Как только заглушили мотор, вокруг замелькали незнакомые лица, белые халаты. У Марии голова пошла кругом от непонятных слов и бесконечных коридоров. Она чувствовала себя щепкой в волнах бурного моря и испустила глубокий вздох облегчения, только оказавшись наконец рядом с Маттео и Сарой, женой Джордано Сачердоте.

Кто-то из санитаров проводил их в маленький кабинет, всю обстановку которого составляли письменный стол, пара белых пластиковых стульев, кушетка и шкафчик, забитый лекарствами.

— Можете подождать здесь, — сказал молодой человек в белом халате. — Не королевские покои, но все же лучше, чем ждать в коридоре, — добавил он, кивнув на соседнее помещение, где располагался пункт «Скорой помощи». — Как только у нас будут первые результаты анализов, мы вас немедленно известим.