Дети судачили о «негритянке», стараясь, впрочем, говорить вполголоса, чтобы не услышали учителя, особенно ее отец, ведь он был у них классным руководителем. Разговор шел о готовности Моретты играть в кое-какие игры, например, в доктора. Сама Мария, хотя и была младше, оказалась как-то раз вовлеченной в эту игру, но почти тотчас же сбежала в ужасе под веселый смех друзей. Она помнила, что говорил о Моретте один закоренелый второгодник, самый тупой в классе, но зато самый искушенный в разного рода гнусностях. В то время она не слишком хорошо поняла, о чем речь, когда он сказал, что Моретта всегда на все готова, потому что «у негритянок это в крови». Смысл этих слов дошел до нее лишь много лет спустя, и теперь она улыбнулась старому воспоминанию.

— Все слезки выплакала? — улыбнулась Моретта.

— У меня настроение меняется с ветром, — пояснила Мария в оправдание себе.

В жарком полуденном воздухе витал неуловимый аромат конца лета. Мария набралась духу и спросила:

— А ты раньше занималась с ним любовью?

— То же мне «любовь», — пренебрежительно фыркнула ее подруга. — Так, перепихнулись на свежем воздухе. — Она беспечно рассмеялась.

— Ну и как это? — поинтересовалась Мария, мучительно краснея.

— Что «как»?

— Заниматься любовью? — выпалила Мария единым духом.

— Ну, брось, ты что, шутишь? Тебе уже восемнадцать, и ты задаешь мне такие вопросы?

Мария не ответила.

— Ты хочешь сказать, что ты еще ни разу… — Моретта просто лишилась дара речи.

— Я девственница, — еле слышно пролепетала Мария.

— Нет, правда? — Моретта все еще не верила.

— Я никогда этого не делала, — подтвердила Мария.

— Заниматься любовью, — принялась объяснять Моретта, — значит удовлетворить желание, заполнить пустоту. Это может быть чудесно или скучно, как придется. Но никогда не бывает так, как ты мечтала. Приходится каждый раз самой что-то придумывать. Это верный способ получше узнать своего кавалера. Или понять, что ты в нем ошиблась. В общем, раз на раз не приходится, понятно?

— Я хочу узнать о настоящей любви. Какая она? — Мария думала о своем.

— Откровенность за откровенность. Я тебе честно скажу: Любви с большой буквы просто не существует. Бывает, встречаешь какого-нибудь типа и говоришь себе: вот она, великая любовь моей жизни! А потом оказывается, что это не так, и твоя великая любовь съеживается и опадает, как лопнувший воздушный шарик, — горько призналась Моретта.

— Не верю. Не может быть! — не сдавалась Мария.

— Скажи-ка, а ты часом не влюблена?

Мария внезапно сменила тему разговора:

— Сегодня утром Ванда меня уволила.

— Ты что-то натворила?

— Ее муж набросился на меня, а я дала ему сдачи, — объяснила Мария.

— Ты говоришь о Марко? Знаю я его, настоящая скотина, — заметила Моретта. — Потрясающе! Хотела бы я там быть и все видеть! — Она покатилась со смеху.

— Это было не смешно.

— Да что ты вообще здесь делаешь? Каннучето, Чезенатико… Ты тут тратишь себя впустую. В город, вот куда тебе надо ехать! Ты — лакомый кусочек и, уж конечно, можешь рассчитывать на кое-что получше.

Моретта изменилась с годами и уже не казалась Марии такой славной, как в детстве. Ее раздражала появившаяся у подруги развязная манера разговора, и уж совсем не понравился этот ее «жених», жуликоватый и вульгарный. Кроме того, Мария никак не могла примириться с тем, что Моретта сказала о любви: лопнувший воздушный шарик. Что приключилось с Мореттой? Почему она так переменилась?

— В деревне говорят, что ты работаешь в институте красоты в Болонье. Это правда? — спросила она напрямик.

Моретта скорчила прелестную гримаску.

— Мало ли что в деревне говорят! В самом начале я и правда работала в институте красоты, но теперь у меня собственное дело на улице Оролоджо и прекрасный дом, где всегда найдется местечко для подруги. Понадобится помощь — звони. Мой номер есть в справочнике.

Они вышли на обочину дороги и увидели Рокко, махавшего руками Моретте. Подруги торопливо попрощались, Мария вновь скрылась в гуще кукурузных стеблей и пряталась там до тех пор, пока в ресторане не осталось посетителей.

Она провела эти часы в мыслях о годах своего детства. Это была целая вереница воспоминаний, вызванных к жизни появлением Моретты. Ей вспомнились голоса на школьном дворе, ласковые лучи весеннего солнца, ее грезы наяву, волнение и нежность свиданий с Мистралем. Как хорошо было бы уснуть рядом с ним в этот жаркий сентябрьский полдень. Но она уже знала, что никогда его больше не увидит и что сама уедет отсюда далеко-далеко.

Мария вошла в кухню как раз в тот момент, когда ее братья снимали белые рабочие фартуки. Было время послеполуденного перерыва. Антарес в этот час отправлялся в бар сыграть партию на бильярде, а Эней собирался навестить свою невесту. Отец наводил порядок в кухне, мать, опершись локтями на стойку, подсчитывала выручку и старательно заносила доход в большую амбарную книгу. Бабушка проверяла продукты в кладовой, прикидывая, что нужно прикупить, чтобы пополнить запасы. Тут же был и поваренок Элиа, начищавший до блеска кастрюли и сковородки. Появление Марии в три часа дня удивило всех.

— Что случилось, почему ты не у Ванды? — спросила мать.

Почувствовав на себе любопытные взгляды родных, девушка смутилась. Она не знала, с чего начать рассказ о случившемся, и избрала самый короткий путь: правду.

— Я к Ванде больше не пойду, — ответила она, с трудом подавляя тошноту, вызванную застоявшимися кухонными запахами.

— Слава тебе господи! — истово воскликнула Роксана, положив ручку на гроссбух и с восторгом глядя на дочь.

Бабушка, вернувшись из кладовой, уселась на самый прочный табурет, способный выдержать ее немалый вес, сплела пальцы на животе и задумчиво наклонила голову.

— Почему ты туда больше не пойдешь? — спросил Адельмо.

Мария беспомощно посмотрела на отца.

— Меня уволили, — сказала она с тяжелым вздохом, ожидая дальнейших расспросов. — Без предупреждения. Не дали даже положенных десяти дней.

Адельмо подошел к дочери и, положив руки ей на плечи, прямо взглянул в глаза. Великан и силач, он был добр и мягок душой, но, если ему наносили оскорбление, мог превратиться в дикого зверя.

— Что случилось? — тихонько спросил он.

Мария вспыхнула, сердце неистово колотилось у нее в груди.

— Марко, муж Ванды, набросился на меня, как зверь, — объяснила она, удерживая слезы.

Широкое добродушное лицо Адельмо окаменело.

— И что же дальше? — Он говорил по-прежнему тихо.

Все остальные слушали молча.

— Ничего. Он закричал, потому что я стала защищаться, — торопливо объяснила Мария, умолчав о подробностях. — И тут вмешалась Ванда. Там была жена доктора Серры, она вступилась за меня и пристыдила Марко, а Ванда стала его оправдывать и сказала, что, если бы я не вертела хвостом, он не зашел бы так далеко.

— Это правда? — ледяным тоном спросил Адельмо.

Мария посмотрела отцу прямо в глаза.

— Нет, — ответила она просто.

— Я так и знал, — улыбнулся великан, гладя ее по волосам. — Милый мой Рыжик. Моя упрямая, непослушная, честная девочка.

Адельмо Гвиди не стал возмущаться вслух, но она знала, что этим дело не кончится. Ее отец никогда не оставлял неоплаченных счетов.

Растроганная Роксана подошла к дочери, крепко обняла ее и прошептала на ухо:

— Они тебя обидели, но ты не должна чувствовать себя виноватой.

— Выброси все это из головы, — поддержал ее Адельмо. — Считай, что это был дурной сон. Разве не так, мальчики? — обернулся он к сыновьям.

Братья кивнули и встали рядом с отцом.

Бабушка, так и не тронувшись со своей табуретки, тихонько покачала головой: за обиду надо было отплатить.

— Ну, мы пойдем прогуляться, — объявил Адельмо, снимая рабочий фартук.

Женщины и поваренок Элиа, припав к окну, увидели, как мужчины семьи Гвиди сели в «Альфа-Ромео» и укатили.