Гарибальди прекрасно знал о враждебном отношении к нему Кавура и при этом считал, что король молчаливо поддерживает его самого, а потому вскоре после вступления в Неаполь зашел так далеко, что публично потребовал отставки первого министра. Однако, поступая таким образом, он явно перестарался. Виктор Эммануил, понимая, что не может более натравливать одного на другого, счел более правильным выбор в пользу политики правительства. Однако ни это, ни письма от известных иностранцев, составленные по наущению Кавура, начиная от венгерского патриота Лайоша Кошута и кончая английским социальным реформатором лордом Шефтсбери, не ослабили решимости Гарибальди начать марш на Рим. Единственным аргументом, который мог возыметь действие, был тот, который в конце концов и оказался задействован: force majeure. [362]
Неожиданно он узнал, что против него нацелены две мощные армии — неаполитанская и пьемонтская. Король Франческо, находившийся в Гаэте, сумел собрать новые войска, и вскоре Гарибальди и его люди оставили Неаполь, чтобы начать наступление на север, где столкнулись с 50 000 солдат, расположившимися вдоль берега реки Вольтурно. Здесь они потерпели свое первое поражение со времени высадки на Сицилию. Близ небольшого города Каяццо, когда предводитель на какое-то время отлучился, один из его помощников попытался переправиться через реку и потерпел неудачу, потеряв 250 человек. Однако 1 октября Гарибальди взял реванш, одержав победу в бою у самой Капуи, в маленькой деревне Сант-Анджело-ин-Формис и вокруг нее. [363]
Тем временем пьемонтская армия уже была на марше. Кавур, решив перехватить инициативу у Гарибальди, предпринял собственное вторжение в папские владения в Умбрии и Марке. Не трогая самого Рима, он осторожно избегал трений с Францией и, насколько возможно, с Австрией. Дорога на юг была перед ним открыта, и он мог объявить там (поскольку Гарибальди оставался диктатором в тех краях), что пьемонтская армия спешит спасти Неаполь от сил революции. Самое же главное состояло в том, что он устранял географический барьер, при сохранении которого оставалось бы деление Италии на две части, и ее объединение было бы невозможным. Сама кампания протекала не особенно впечатляюще, но успешно. Пьемонтские войска сломили активное сопротивление, которое им оказали в Перудже, одержали небольшую победу при деревушке Кастельфидардо недалеко от Лорето и добились куда большего успеха, когда после пятидневной осады овладели Анконой, захватив 154 орудия и 7000 пленных, в том числе и командующего папскими силами французского генерала Кристофа де Ламорисьера. Это был конец папской армии; больше она никаких беспокойств не причиняла.
Сам Виктор Эммануил в сопровождении своей давней любовницы Розины Верчелланы, разодетой в пух и прах, вновь прибыл для того, чтобы принять номинальное командование своей армией. С этого момента начался закат звезды Гарибальди. Сражение на берегах Вольтурно уже показало ему, что наступление на Рим более невозможно, и теперь, когда сам король встал на его пути, он понял, что его господству на юге вот-вот придет конец. Это подтвердилось в конце октября, когда в Неаполитанском королевстве, на Сицилии, в Умбрии и Марке состоялись плебисциты, участники которых изъявили желание, чтобы их земли стали частью Италии под властью Виктора Эммануила. В пользу этого высказалось подавляющее большинство: на Сицилии, например, — 432 053, против — 667.
Гарибальди уступил с истинным изяществом. Он отправился на север с большой свитой навстречу королю, и 7 ноября оба прибыли в Неаполь, сидя бок о бок в королевской карете. Он просил только об одной милости: разрешения управлять Неаполем и Сицилией в течение года на посту вице-короля, — но в этом ему отказали. В конце концов, он был опасным радикалом и антиклерикалом, по-прежнему мечтавшим отобрать Рим у папы и сделать столицей Италии. Пытаясь подсластить пилюлю, Виктор Эммануил предложил ему чин полного генерала, а также превосходное имение, но Гарибальди отказался и от того и от другого. Он остался революционером, и до тех пор пока Венето находилась под властью австрийцев, а папа оставался временным правителем Рима, был исполнен решимости сохранять свободу действий. 9 ноября он отплыл на свою ферму на маленьком островке Капрера близ побережья Сардинии. С собой он взял лишь немного денег — одолжив их, так как не сумел ничего скопить за те месяцы, что был у власти, — да сумку семян для своего сада.
В воскресенье, 17 марта 1861 г., Виктор Эммануил II был провозглашен королем Италии. Старый Массимо д’Азельо, предшественник Кавура на посту премьер-министра, по словам очевидцев, произнес, услышав эту новость: «L’ltalia á fatta; restano a fare gli italiani». [364]Но хотя первая половина высказывания была справедлива — итальянская нация действительно начала свое существование, пусть и не в полном составе, вторая часть была еще более верна. Франческо II продолжал сопротивление; страна оставалась разделенной со времен падения Римской империи, и лишь немногие представители двадцатимиллионного народа осознавали себя итальянцами. Север и юг не имели между собой ничего общего, их жизненные стандарты коренным образом отличались (как тогда, так и сегодня). На повестке дня стояло строительство новых дорог, в том числе и железных. Нужно было каким-то образом создать национальную армию и флот, а также общую для всех систему законов, гражданской администрации и единую валюту. В то время, о котором идет речь, не существовало иной возможности, кроме принятия пьемонтских институтов, однако эта насильная «пьемонтизация» вызвала широкое недовольство и мало помогла установлению единства. Даже решение короля сохранить в своем имени слово «Второй» вызвала сопротивление. В качестве короля Италии он, несомненно, являлся Виктором Эммануилом Первым; возникал вопрос, что же такое Рисорджименто: подлинное возрождение Италии или просто завоевание ее земель савойским царствующим домом?
Менее чем через три месяца объявления Виктора Эммануила королем Италии Кавур скончался. Последние недели своей жизни он провел в яростных спорах о будущем Рима — куда, следует отметить, ни разу не ступала его нога. Он доказывал, что все остальные крупные города Италии стали независимыми и получили самоуправление. Каждый дрался за свой угол, и лишь Рим, средоточие церковной жизни, остался выше подобного соперничества. Но хотя папу могут и попросить отдать власть, полученную им на время, независимость папства должна быть обеспечена любой ценой согласно принципу «свободная церковь в свободной стране». Он столкнулся с серьезным противостоянием. Наиболее резко выразил его Гарибальди, который появился из Капреры в апреле, пришел на заседание ассамблеи в своей красной рубашке и сером южноамериканском пончо и обрушил потоки оскорблений на тех, кто продал половину его родины французам и сделал все, что было в его силах, дабы предотвратить вторжение со стороны обеих Сицилий. Однако итогом его речи стало лишь одно: все лишний раз убедились, что, каким бы ни был он блестящим генералом, в государственных делах он ничего не смыслит. Кавур с легкостью получил вотум доверия на последовавшем голосовании. То была его последняя политическая победа: 6 июня он внезапно умер от обширного инсульта. Ему исполнилось всего пятьдесят лет.
Если бы Камилло Кавур прожил всего на десять лет больше, он увидел бы, как последние две части итальянского пазла очутились на своих местах. Что касается Рима, то разрешению ситуации не способствовало вмешательство Гарибальди, который в 1862 г. предпринял немного забавную попытку повторить свой триумф двухлетней давности. Под лозунгом «Рим или смерть!» он поднял 3000 добровольцев в Палермо и, возглавив их, занял сочувственно настроенную Катанью; затем в августе, командуя двумя местными пароходами, перебросил своих людей в Калабрию и начал новый марш на Рим. На этот раз, однако, правительственные войска приготовились к встрече. Он продвинулся лишь до горного массива Аспромонте на крайнем юге Калабрии (это мысок итальянского «сапожка») и подвергся нападению. Боясь развязать гражданскую войну, Гарибальди отдал своим людям приказ не отвечать на выстрелы, однако тем не менее жертвы были и самому ему раздробили правую лодыжку. Его арестовали и отправили на канонерской лодке в Неаполь, где поспешно выпустили: он оставался героем, и правительство не посмело действовать против него.
