После того как мусульмане завоевали в VIII в. Испанию, а в IX в. — большую часть Сицилии, они прекратили постоянный захват новых территорий. Однако для христианских стран, расположенных вокруг Средиземного моря, они представляли более, чем когда бы то ни было, серьезную угрозу. Их «неофициальные» колонии на юге Италии и в Южной Франции наводили ужас на соседей-христиан; в Средиземном море не было места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности от их пиратских флотилий, и мало было городов и поселений на побережье, которые не жили бы в постоянном страхе внезапного нападения. Постоянную бдительность, пожалуй, могли не проявлять одни лишь венецианцы, чей город находился в безопасности в своей мелководной лагуне. Сам Рим, как мы уже знаем, был разграблен в 846 г., а в следующем столетии его участь разделили Генуя и Пиза.

При этом мусульманская угроза была связана не только с пиратством: росла также опасность со стороны Египта. Турецкий наемник Ахмед ибн Тулун, ставший правителем в 868 г., распространил свою власть на большую часть Леванта вплоть до Киликии, находящейся в юго-восточном углу малоазиатского побережья. Наконец в последние годы столетия аббасидский халиф отправил флот в карательную экспедицию в Египте, и правление Тулунидов закончилось в 905 г. [124]Беспорядки продолжались три десятилетия, после чего на сцене появилась гораздо более выдающаяся и дольше существовавшая династия Фатимидов, шиитов исмаилитской секты, возводивших свою родословную к дочери пророка Фатиме. Впервые они объявились в Тунисе, а в 969 г. завоевали Египет и построили новую столицу, которую назвали аль-Каира, «Победоносная», в наши дни известную под названием Каир. К этому времени халифат Аббасидов пришел в упадок и не мог препятствовать завоеванию Фатимидами не только Палестины и Сирии, но и самого сердца арабских территорий, Хиджаза.

Формально начиная с IX в. и далее высшую ответственность за защиту Западной империи от нападений неверных нес ее правитель. Однако император был бессилен. До Аахена, столицы империи, от Средиземного моря было несколько недель пути; даже когда армия предпринимала какие-то действия южнее, то поневоле была вынуждена действовать только на суше, так как несколько судов, составлявших весь имперский флот, как правило, находились в Балтийском море. Характерный пример связан с несчастным Оттоном II. В декабре 980 г. он решил раз и навсегда освободить Южную Италию от сарацинской напасти. Поначалу кампания разворачивалась вполне удачно, но летом 982 г., во время его продвижения в Калабрию, силы арабов застигли его врасплох близ Стилона. Его армия была изрублена на куски, а сам он спасся, только доплыв до проходившего мимо корабля и скрыв, кто он такой. Затем, когда судно приблизилось к Россано, он вновь прыгнул за борт и направился к берегу. Его поражение было нагляднейшей иллюстрацией бессилия империи в условиях натиска мусульман.

И все же именно тогда — хотя по-прежнему почти незаметно — маятник качнулся в обратную сторону. С конца X в. и далее наблюдается медленное усиление противодействия христиан. К 975 г. мусульманские поселенцы на юге Франции были изгнаны. Генуя и Пиза вели строительство собственных флотов — уже к 1016 г. это позволило им объединиться, чтобы изгнать сарацин с острова Сардиния, который с 721 г. пострадал по крайней мере от девяти больших набегов, часто сопровождавшихся резней местного населения. Прошло немного лет, и методы арабов стали применяться против них самих: итальянские корабли, в свою очередь, начали угрожать прибрежным городам. К концу пятидесятилетнего правления византийского императора Василия II Болгаробойцы (он умер в 1025 г.) его империя вновь обрела контроль практически надо всем Балканским полуостровом, всей Малой Азией, Апулией, Критом и Кипром. Важнейшим переломным моментом стал 1087 г., когда Генуя и Пиза предприняли еще одну совместную экспедицию, на сей раз против Махдии — арабской столицы, на месте которой находится современный Тунис. Они взяли город, сожгли в гавани корабли и навязали правителю условия мира. Четыре года спустя Великий граф Рожер I завершил завоевание Сицилии; в 1092 и 1093 гг. дальнейшие экспедиции из Италии и Южной Франции совместно с мощными силами норманнов отвоевали значительную часть Южной Испании. Мусульманский мир трещал по швам. В политическом отношении Средиземное море вновь отходило под власть христианского мира.

Однако новости были не только хорошими. В 1055 г. первая волна турецких интервентов, сельджуков, захватила Багдад; в 1071 г. они вторглись в Малую Азию. Византийский император Роман IV Диоген лично повел армию в битву против них, но 26 августа был наголову разбит и захвачен в плен в битве при Манцикерте. Предводитель сельджуков Альп Арслан, у которого были такие длинные усы, что, как говорят, на охоте ему приходилось завязывать их за спиной, великодушно обошелся с императором и, дав ему эскорт, отправил его обратно в Константинополь. Однако случившееся не прошло даром — в последующие годы турки распространились по Центральной Анатолии; под властью византийцев остались лишь некоторые участки побережья. Через четырнадцать лет после сражения, в 1085 г., они захватили Антиохию. То была третья из пяти патриархий православной церкви, после Александрии и Иерусалима, павшая под ударами мусульман; оставались лишь Рим и Константинополь…

История первой волны экспансии турок в Анатолию имела одно важное и совершенно неожиданное последствие. Завоевание сельджуками Армении, лежавшей далеко к северо-востоку, с центром на горе Арарат, привело к переселению на юг огромного числа армян, к настоящему исходу, и в 1080 г. некий Рубен, родич последнего царя, правившего в городе Ани, основал маленькое княжество в центре Тавра в Киликии. Постепенно — все-таки от сердца Армении его отделяло более тысячи миль — оно усиливалось, обретало большее значение и, наконец, в 1199 г. превратилось в царство Малая Армения. [125]Армяне всегда гордились тем, что были первой нацией в мире, которая приняла христианство, что имело место в 301 г.; здесь же внезапно возникло христианское государство, окруженное мусульманскими странами и враждебное Византии, но в скором времени оказавшее неоценимую помощь крестоносцам — прежде всего участникам Первого крестового похода — по пути через Киликию в Святую землю. [126]

В качестве первоочередного следствия Манцикерта следовало бы прежде всего ожидать, что западное христианство обратит внимание на мусульманский Восток. Прибрежные города Италии влекла очевидная коммерческая выгода; норманнов, как всегда, подталкивало свойственное им в глубине души стремление к завоеваниям и приключениям. Однако так или иначе, на той или иной территории, воинам-христианам суждено было помешать продвижению мусульман. Итак, когда папа Урбан II 27 ноября 1095 г. обратился к Клермонскому собору и заключил свою речь вдохновенным призывом к Крестовому походу, то, так сказать, адресовал свою проповедь к уже наполовину обращенным и дал религиозное оправдание делу, которое вполне могло быть предпринято и без него. То, что Святая земля, и прежде всего сам Иерусалим, была по-прежнему занята неверными, представляло собой, объявил он, оскорбление для всего христианского мира; паломники-христиане в настоящее время подвергаются всевозможным унижениям и обидам. Долг каждого доброго христианина — поднять оружие против тех, кто осквернил землю, по которой некогда ступал Христос, и вернуть ее под власть поборников истинной веры.

В последовавшие месяцы слова Урбана благодаря самому папе стали известны всей Франции, а целая армия проповедников разнесла их по всем уголкам Западной Европы. Реакция была потрясающей — даже из таких отдаленных краев, как Шотландия, люди поспешили принять на себя знак креста. Ни император Генрих IV, ни французский король Филипп I [127]— недавно отлученный от церкви за прелюбодеяние — не находились в особенно хороших отношениях с Римом, чтобы принять участие в Крестовом походе. Возможно, это было и к лучшему: Урбан решил, что такое великое предприятие должно находиться под контролем церкви, и провозгласил предводителем и своим официальным легатом одного из сравнительно небольшого числа тех мужей церкви, кто уже совершал паломничество в Иерусалим, — епископа Адемара из Ле-Пюи. Епископа этого, однако, должны были сопровождать несколько могущественных магнатов: Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузский — старейший, богатейший и наиболее выдающийся из их числа; брат французского короля граф Гуго де Вермандуа, который прибыл в глубоком потрясении от ужасного кораблекрушения в Адриатическом море; граф Роберт II Фландрский; граф Роберт Нормандский (сын Вильгельма Завоевателя) и его кузен граф Стефан де Блуа, а также Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии. С Готфридом прибыл его брат Балдуин Булонский, который, будучи младшим сыном в семье, не получившим наследства, привез с собой жену и детей и был полон решимости добыть себе королевство на Востоке. Из Южной Италии явился Боэмунд, герцог Тарентский, сын Робера Гвискара, лелеявший похожие мечты. Будучи истинным норманном, он мало интересовался святыми местами, но Крестовый поход считал величайшим приключением своей жизни.