Он постарался сдержаться и не выдать охватившего его возбуждения. Подняв голову и зажигая папиросу, он проговорил задумчиво:

— А знаете, Валентин Павлович, в принципе все это возможно. Не во всех случаях, конечно. Котельный агрегат не смонтируешь отдельно от фундамента, большую турбину тоже. Но на воздухе, без стен, в палатке, монтаж на фундаменте можно попробовать — поднимать части будем лебедками и паровыми кранами. А значительную часть оборудования, паропроводы, другие коммуникации, транспортеры и всякое прочее — все это можно, пожалуй, монтировать и до того, как поспеют фундаменты и опоры. Но трудно, трудно! Главное — необычно. Совсем новая система — тут и монтажники, и строители, и наладчики. Строителям нужно будет ломать свой график: строить неравномерно, как сейчас они строят, а наваливаться всеми силами на тот участок, где мы собрали агрегат, и гнать фундаменты для нас. Понимаете, о чем я говорю? Может получиться, что в цехе уже краны будут ходить, турбины монтироваться под навесом, а коробка здания еще не возведена или котел смонтирован, а коробки еще нет и мостовые краны отсутствуют. С точки зрения теперешних норм все это абсурд, немыслимое усложнение.

— Я не говорю, что это просто. И не предлагаю готовых рецептов. Я советую: думайте над этим, потому что у нас нет другого выхода.

— Строительство совмещенными стадиями, — задумчиво говорил Лешкович, не слушая Дебрева. — В будущем, возможно, только так и будут строить. Но сейчас все это кажется фантастикой. Нужно будет подумать, посовещаться со строителями. От технической возможности так работать до практического осуществления дистанция огромная.

— Думайте. Совещайтесь со строителями. Вызывайте к себе нужных вам людей, самых высоких начальников…

Лешкович вдруг пронзительно взглянул на Дебрева из-под нахмуренных бровей.

— Хорошо, будем думать. А сейчас я задам вам отнюдь не технический вопрос, Валентин Павлович. Когда такие гигантские работы ведутся на живую нитку, все может быть — гибель людей от аварий и неосторожности, гибель машин. Что, если сорвемся и загубим котел, турбину или генератор? Тогда уже не на месяц затянется пуск, а совсем срывается. Кто будет отвечать за это?

— Вместе ответим! — сказал Дебрев. — Не бойтесь, в сторону не стану.

Лешкович опустил голову и забарабанил пальцами по столу. Лицо его снова стало рассеянным.

— Будем думать, — повторил он. — Дня через два дам окончательный ответ.

Дебрев встал. Уходя, он напомнил:

— Вызывайте всех, кто понадобится. Могу приказать прямо, чтобы шли к вам.

На это Лешкович ответил с грубоватой прямотой:

— А мой звонок почище ваших приказов, и так они все ко мне бегают.

Уже через три дня по всему Ленинску пошел слух о том, что строители переходят на какие-то новые, неслыханные в прежней практике методы работы.

В столовой, все более превращавшейся в своеобразный клуб или место деловых свиданий, Седюк узнал подробности. У него уже давно определилось свое место — угловой стол, у окна. В дни, когда он обедал не с Варей, постоянными сотрапезниками его по-прежнему были Лешкович и Янсон. Сейчас к ним присоединился огромный флегматичный Федотов, которого Седюк уже встречал у Газарина — шеф-инженер по монтажу турбин, недавно прилетевший в Ленинск. Торопливо проглатывая невкусный пшенный суп с рыбьими головами — его именовали «суп с карими глазками», — Лешкович кричал на весь зал:

— Я вчера Зеленскому по телефону открыл, что он дундук! Ничего у него не подготовлено и еще месяц не будет. А все потому, что он не чешется и мышей не ловит.

— Мышей он даже очень ловит, — возражал Янсон, приноравливаясь к странным выражениям Лешковича. — И, если хочешь знать, чешется: эффективность его взрывных работ просто невероятная для таких трудных условий. А у тебя пока только идеи, слова и похвальба, ничего серьезного!

Седюк поинтересовался:

— Технический переворот устраиваете? Говорят, вы теперь не по очереди будете вести работы — сперва строители, потом монтажники и наладчики, — а все сразу. Верно?

Лешкович самодовольно улыбнулся.

— Переворот не переворот, а решили поставить на дыбы строительную технику. Положение безвыходное — нужно идти на дно или изобретать.

— Трудно вам будет согласовать одновременную работу землекопов и наладчиков, бетонировщиков и регулировщиков, — заметил Седюк. — Одни производят грязь, пыль, грохот, другим нужна тишина и чистота.

— Именно! — подхватил Лешкович. — Вы схватили суть дела. Самое трудное не в технике, а в организации работы. Да, наладчик тончайших механизмов будет работать возле землекопа, вместо простора теснота. Если в этой тесноте не ввести строжайшего, четкого порядка, теснота превратится в толчею, и все сорвется. Люди должны ходить по строго определенным маршрутам, работать заранее продуманными движениями, каждый сантиметр и каждая минута должны быть взвешены и отрегулированы. А это зависит от Зеленского и его строителей. Вот почему Зеленский так сопротивляется. Он делает все, чтобы сорвать наш план.

— Разве Зеленский не понимает всех выгод вашего нового плана? — изумился Седюк.

— Я это говорю оттого, что разбираюсь в людях! — закричал Лешкович. — В случае удачи вся честь достанется монтажникам, это он понимает не хуже нас. А шишки посыплются на него — работать в тесноте и чистоте он не привык. По-моему, тут возможно только одно справедливое решение: подчинить его нам. Тогда хочешь не хочешь, а придется ему честно тянуть лямку.

— Я слышал, завтра у Сильченко будет совещание. Внесите там это предложение — подчинить вам Зеленского.

— И внесу! — крикнул Лешкович свирепо. — Думаете, побоюсь? Обязательно внесу! И прошу вас, поддержите меня: ей-богу, два хозяина на одной площадке хуже, чем семь нянек!

Седюк слушал его и думал, что в Лешковиче странно совмещаются два человека — дельный, глубоко мыслящий инженер и самодовольный честолюбец, открыто хвастающий каждым своим крупным и мелким успехом. Вот и сейчас больше всего он тревожится о том, кому достанутся лавры, кто кому будет подчинен.

В разговор вступил Федотов. Он аккуратно вытер тарелку куском хлеба и недовольно заметил:

— Оба вы хороши — ты и Зеленский. Думаешь, твоя ржавчина, кувалды и сварщики лучше его пыли и лопат? Если я пошел на это ваше предложение, так потому, что у меня сознательность — правильно, нельзя больше времени терять. А спуску ни тебе не дам, ни ему. — Он повернулся к Седюку: — Вы представляете — я монтирую турбину из десятков тысяч деталей, а они рядом скалу рвут взрывчаткой или швеллер на швеллер швыряют. Совместимо это? От инструкций своих я не отступлюсь, на это не надейтесь. Я тебе так скажу, Валериан: кто из вас сверху сядет, тому хуже придется.

За несколько часов до совещания Дебрев прошел к Сильченко и подал ему на подпись приказ, обязывающий строителей немедленно переходить на работу новыми методами.

— А как вам кажется, сработаются Зеленский и Лешкович? — спросил Сильченко.

— Обязаны сработаться. Сейчас Зеленский сопротивляется, но он вынужден будет (подчиниться.

— Мне не нравится это слово «вынужден», — заметил Сильченко. — Было бы куда лучше, если б люди работали не по принуждению, а с воодушевлением. Надо, чтоб они не только работали, а страстно хотели выполнить новый график наилучшим образом. Надо, чтоб это стало их общим делом, чтоб оно без принуждения извне заполнило все их мысли, подчинило себе все их желания.

Дебрев, как всегда, слушал Сильченко с раздражением. Он не терпел общих слов.

— Я не совсем соображаю, чего вы хотите, Борис Викторович, — сказал он, стараясь подчеркнутой вежливостью показать, что рассуждения начальника комбината кажутся ему излишними.

— Я бы хотел, чтоб на площадке в условиях такой сложной и необычной работы был прежде всего один хозяин, а не два. Чтоб этот хозяин с энергией работал и чтобы ему все охотно подчинялись. Сейчас монтажники и строители разъединены — нужно их соединить.