Она часто говорила с Заком о том, что хочет стать матерью. Обычно он отвечал, что с детьми надо немного подождать.

— Дорогой, — проворковала Баффи, нежно лаская его горячее обнаженное тело под мягким пуховым одеялом, подаренным на свадьбу матерью Зака. — А что, если я признаюсь тебе, что перестала принимать противозачаточные таблетки?

Зак напрягся, но не от вожделения, а от страха.

— Тебе не кажется, что подобные вещи следует обсуждать заранее?

— Хорошо, давай обсудим прямо сейчас.

— Я даже не знаю, что сказать. Это так… так неожиданно, — ~ нервно пробормотал Зак.

— Разве ты не хочешь иметь детей?

— Конечно, хочу!

— Значит, в этом у нас с тобой нет никаких разногласий. Может, проблема в том, что ты считаешь сейчас преждевременным заводить детей?

— Да, что-то в этом роде, — едва слышно отозвался он.

Сейчас, когда его профессиональная карьера быстро пошла в гору, Зак хотел, чтобы его молодая и горячо любимая жена принадлежала только ему, и никому другому. Детям в его жизни пока не было места.

— Знаешь, дорогой, вот что я тебе скажу. Ты, если считаешь нужным, можешь предохраняться, а я со своей стороны сделаю все от меня зависящее, чтобы ты как можно скорее стал папочкой целой оравы ребятишек.

С этими словами Баффи теснее прижалась к мужу.

— Значит, никакого предохранения? — озадаченно протянул он.

— Лично я больше не буду принимать противозачаточные таблетки, — нежно проворковала она. — Что же касается тебя, ты волен самостоятельно решать, принимать меры предосторожности или нет. Единственное условие — никакой вазэктомии [1]. Пусть эта маленькая милая штучка останется такой, какой ее сотворил Бог.

— Маленькая?!

— Как раз такая, какая мне нужна. — Она нырнула с головой под одеяло, и оттуда донесся ее приглушенный голос: — Знаешь, Зак, не такая уж она и маленькая…

Однако несмотря на все усилия Баффи забеременеть, несколько последующих месяцев менструации приходили регулярно. Тем временем пентхауз Зака полностью оккупировала многочисленная бригада итальянских строителей, нанятая для реконструкции и полного ремонта этого огромного полузаброшенного помещения.

Имея неограниченные финансовые возможности и присущее всем уроженцам Техаса стремление к грандиозным масштабам, Баффи с энтузиазмом приступила к превращению бывшего фабричного цеха в настоящий благоустроенный семейный дом.

Строители, кстати, члены городского профсоюза Нью-Йорка, стремились прежде всего выкачать из богатой миссис Джонс побольше денег, растянув при этом на многие месяцы работу, для которой хватило бы и недели.

Однако Баффи удалось довольно быстро найти общий язык с итальянцами, и они ее полюбили. Каждый день она выпекала огромное количество шоколадного печенья. В результате столь интенсивной практики ее стряпня наконец стала вполне съедобной. Итальянцы неизменно расхваливали печенье, так восхищенно прищелкивая пальцами, словно угощались изысканнейшими пирожными.

В один прекрасный день Баффи окончательно завоевала романтические души итальянцев. Позднее этот день был назван «днем отбойного молотка».

Баффи решила, что ей необходим камин. Собственно говоря, эта идея пришла в голову, когда под отбойным молотком одного из рабочих, снимавшего излишки кирпичной кладки, внезапно обнаружились остатки дымохода и чего-то такого, что напоминало камин или, скорее, печь для сжигания отходов. Работу тут же приостановили и послали за архитектором. Приехав по срочному вызову Баффи, архитектор очень серьезно предупредил ее, что, во-первых, этот дымоход может оказаться безнадежно испорченным и им нельзя будет пользоваться; во-вторых, городские власти вряд ли дадут разрешение на сооружение настоящего камина с открытым пламенем; и в-третьих, даже если все необходимые разрешения будут получены и дымоход окажется пригодным к использованию по назначению, сооружение настоящего камина будет стоить ей целого состояния!

Выслушав все доводы архитектора, Баффи решила, что камин ей жизненно необходим.

С оглушительным грохотом отбойный молоток начал медленно, но упрямо вгрызаться в слои старого кирпича, которым были когда-то заложены очаг и дымоход. Это оказалось трудным делом. Рабочий, державший в руках отбойный молоток, обливался горячим потом и весь дрожал, словно в жестокой лихорадке. Неожиданно кирпичи стали подозрительно легко поддаваться, и вся стена в одно мгновение рухнула, открыв изумленным взорам присутствовавших еще одну комнату.

Но это была не потайная кладовая семьи Джонсов, а спальня соседки! Пожилая дама лежала с кислородной маской на лице, вокруг с поникшими головами стояли врачи, сиделки, родственники и священник, который, судя по всему, собирался принять последнюю исповедь умиравшей. Все застыли на месте от изумления. Даже умирающая озадаченно наморщила лоб, когда на него село облако цементной пыли, смешанной с кирпичной крошкой.

Вызвали полицию. Внезапно выяснилось, что итальянские строители ни слова не понимают по-английски и говорят только на своем родном языке. Полицейские, казалось, тоже умели говорить только на языке полицейских. Священник испуганно бубнил что-то на латыни, женщина в кислородной маске задыхалась, к дому с истошным воем сирен подъехали одновременно пожарная машина и «скорая помощь» с бригадой парамедиков. Во всем этом бедламе лишь Баффи сохраняла спокойствие и с невозмутимым видом угощала всех шоколадным печеньем собственного приготовления, теперь покрытым чем-то смутно напоминавшим сахарную пудру.

В конце концов всех отправили в полицейский участок.

— Это все из-за меня, — решительно заявила Баффи дежурному офицеру. — Это мне взбрело в голову воскресить старый камин. Я, и только я, заставила рабочих сделать это. Послушайте, офицер, если тут и нужно кого-то арестовать, то именно меня!

С этими словами она протянула ему руки, полагая, что он наденет на нее наручники. Но этого не случилось.

В конце концов удалось достичь всеобщего компромисса. Священнику было обещано щедрое пожертвование на нужды его прихода. Несостоявшейся покойнице с лихвой хватило чудесного воскрешения из мертвых или почти мертвых. (Много позже она явилась в гости к Баффи и, сидя за столом, на котором стояли ваза с шоколадным печеньем и бутылка шампанского, объяснила ей, что просто не могла позволить себе умереть, в то время как вокруг нее происходило столько интересного!) Итальянцы были отпущены с миром.

После этих бурных событий реконструкцию апартаментов четы Джонсов завершили в рекордно короткие сроки.

Между тем Зак Джонс так выкладывался на работе, что, приходя домой, почти сразу падал в постель, где его с нетерпением ждала молодая жена…

— Работа и секс, — пошутил однажды Зак. — Неужели вся жизнь состоит только из этого?

— Во всяком случае, именно так должно быть в идеале, — усмехнулась Баффи.

Полная реконструкция заняла шесть недель и обошлась в триста пятьдесят тысяч долларов. На приобретение мебели и прочих необходимых мелочей ушло столько же. В конце концов огромное чердачное помещение, которое Зак считал своей студией, превратилось в роскошный стильный пентхауз. Здесь было все необходимое для Зака и Баффи: просторная спальня с примыкавшей к ней зеркальной ванной комнатой; оборудованная по последнему слову техники и отделанная мрамором кухня, а также великолепная фотолаборатория. Все остальное пространство занимала студия-гостиная, выдержанная в белых и бежевых тонах. При необходимости она могла быть использована как отличный павильон для фотосъемок. На полу лежали мягкие толстые восточные ковры белых, бирюзовых, бежевых, зеленых и желтых оттенков. Вся мебель была обтянута тонкой белой кожей. Посередине с высоченного, почти шестиметрового потолка свисала массивная старинная хрустальная люстра. Камин был отделан тщательно отполированным светлым деревом.

Когда Закери Джонс в очередной раз вернулся после целого дня утомительной работы в редакции журнала «Шик» в свой новый дом, к своей молодой жене, он заметил, что свет люстры приглушен, а на столе стоит серебряный поднос с бутылкой «Кристаль» и вазочкой шоколадного печенья.