Георг знал Веруду с мальчишеских дней. Он родился в Заре, на полпути к Даматскому побережью, в семье офицера австрийского военно-морского флота. Некоторое время они жили в Триесте, потом, до 1918 года, — в Поле. Он также знал синьора Паулетто, который до войны владел большим магазином железоскобяных изделий в Поле, а позже купил Веруду и уединился там. У него были две комнаты в бывшем монастыре, и он жил просто как жилец своего острова, довольствуясь рыбой, которую ловил, а также теми овощами и фруктами, которые выращивал, не нуждаясь для этого в деньгах. Очень редко он отправлялся «в город», то есть в Полу. Он давно приглашал нас на Веруду, и теперь — мы были здесь.

В настоящий момент наш хозяин спускался со своего уединенного каменного жилища, чтобы приветствовать гостей. Его глаза становились все больше и больше по мере того, как он видел эту необыкновенную демонстрацию того, что, в соответствии с книгой, требуется современным людям, которые решили «вернуться к природе» и вести «бесхитростную жизнь» на острове. Синьор Паулетто, все имущество которого составляли пара котелков и кастрюль, выходной костюм и рыболовные принадлежности, был глубоко потрясен.

— Varra, varra! — все время повторял он, прищелкивая языком. (Это означает: «Да что вы об этом знаете!»)

Наш небольшой палаточный городок был сооружен в восточной оконечности острова, где он полого спускался к воде, но каждый день, направляясь к морю или понаблюдать за рыбалкой синьора Паулетто, мы поднимались на скалу, чтобы полюбоваться морским прибоем или посмотреть на большие корабли далеко в море. Мы спали под соснами в морских гамаках, и после пары первых неспокойных ночей, во время которых по нескольку раз приходилось подниматься из-под гамака, это стал самый спокойный способ спать. Сильный запах сосны, тихий шорох волн, свет луны, проникающий сквозь ветви, и мерное покачивание гамаков — о, это было Божественно!

Сначала все были счастливы. Георг, который был верховным главнокомандующим, определял всем их обязанности: приготовить еду, принести свежей воды, присмотреть за детьми, помыть тарелки. Все это семьи делали поочередно, сменяясь два раза в неделю. Каждое утро первым делом мы бежали купаться. Потом были утренняя молитва и завтрак. После этого все делились на маленькие группы, которые шли ловить рыбу, купаться, плавать на лодках под парусами или на веслах, либо просто бродить вокруг. Через несколько дней мы заметили, что наши дети рассыпаются по всему острову, прекрасно проводят время, катаясь на лодках, в то время как дети Петера в основном гуляют на берегу. Проведя расследование, я узнала, что справочник рекомендует не покидать земли, если: а) ветер дует с берега, б) на горизонте собираются тучи, в) за последние три дня была гроза, г) верные признаки указывают на то, что в течение двадцати четырех часов будет буря, д) температура выше восьмидесяти градусов, е) вы чувствуете хотя бы малейшее расстройство желудка, ж) или головную боль, з) или общее переутомление. Таким образом, кузен Петер каждое утро после завтрака, в соответствии с книгой, облизав указательный палец, поднимал его верх, с грустью обнаруживая, что ветер дует с берега, что повторялось каждой утро, поскольку, в независимости от книги, на этом побережье в течение всего лета ветер начинал дуть с моря только к ночи. В ответ на страстные мольбы своих детей Петер лишь с грустью качал головой.

Георг и я провели военный совет. В конце концов было решено, что каждым утром после завтрака я позабочусь о Петере, пока Георг не уведет с собой всех детей. А когда последний из них покинет остров, я буду предупреждена об этом сигналом его боцманского свистка.

На следующее утро я наблюдала за Петером, пытаясь понять, что он собирается делать после завтрака, и вскоре обнаружила, что он решил побриться в тишине и покое. Прихватив два внушительных размеров кожаных футляра, несколько полотенец и маленьких коробочек, он спустился в одну из маленьких бухточек, которых поблизости было восемь-десять, одна рядом с другой. Я быстро надела купальный костюм и устроилась в соседней, наблюдая за ним из-за валуна. Конечно, это было ужасно, но что мне было делать? Я была должна помешать Петеру облизать палец до того, как раздастся свисток. Я даже еще не знала сама, как смогу это сделать. Пока я была поглощена тем, что видела: Петер нежно расстилал полотенца на плоских камнях. Потом он расстегнул первый кожаный футляр и извлек оттуда щетку, кусок мыла, несколько маленьких флакончиков, ремень для правки бритвы и множество других предметов. Затем он открыл второй футляр, который, очевидно, содержал принадлежности для умывания и купания. Все это было расставлено линиями под прямым углом друг к другу, словно солдаты на плацу. После этого Петер отступил назад, и, после одобрительного взгляда на свое хозяйство, кивнул. Это было хорошо. Но дальше стало еще более захватывающе. Присев на невысокий камень, Петер взял кожаный ремешок и бритву и, вставил большой палец ноги в среднее отверстие ремня. Держа другой конец левой рукой, он натачивал бритву, считая вслух: «…двенадцать, тринадцать, четырнадцать…» Послушав, я поняла, что, по крайней мере в среду, справочник рекомендует двадцать таких движений. Я была так увлечена, что почти забыла о своих обязанностях. Но когда он начал взбивать пену в нежно-розовой чашке, я опомнилась.

Бога ради, я не должна была позволить ему бриться.

— Петер! — завопила я, выскакивая из-за камня, — Петер! — даже не зная еще что сказать.

Он обернулся.

— Что случилось, кузина Мария?

— Знаешь, мне не нравится моя бухта. Ты бы не согласился поменяться со мной?

И, к своему стыду, я уселась на камень, наблюдая, как он в течение десяти минут полностью упаковывался, а потом снова распаковывался, спокойно еще раз проходя через эту процедуру, и бессердечно думая о том, что мне придется прогнать его и из этой бухты, если я не услышу… Но вот он — сигнал «все в порядке», и Петер сумел побриться без прерываний, а я — превосходно выкупаться.

Все это пришлось повторять еще несколько дней подряд, пока Петер не убедился, что в прогулках кузена Георга с его детьми не было ничего опасного.

Это было прекрасное лето, полное приключений и чрезвычайно полезной для здоровья жизни на природе. Обе семьи крепко соединились друг с другом, а между детьми возникла настоящая дружба, сохранившаяся до конца жизни.

Наступил последний вечер. Мы продлевали отпуск как могли, но сейчас было самое время отправляться домой, если дети хотели вовремя попасть в школу. Это был точно последний вечер. С чувством легкой грусти, которая всегда приходит перед расставанием, мы уселись вокруг лагерного костра. Уменьшающаяся луна излучала зеленоватый свет, усиливавший атмосферу всеобщей печали. Вечером дети просили меня рассказать истории про привидение — «самые правдивые». Я придумала «правдивые привиденческие истории» о монахах, которые бродят по острову в поисках успокоения для своих душ… О глухом голосе, который можно услышать лишь в лунную ночь, стонущий и рыдающий, который принадлежит императору Наполеону, который преследовал здешний монастырь и был обречен на то, чтобы стонать по ночам до тех пор, пока кто-нибудь не восстановит его и не вернет францисканцам… О… и вскоре мне пришлось провожать моих юных слушателей каждого к своему гамаку. Вокруг костра остались только взрослые.

После того, как мы поговорили о великолепии этих летних месяцев, Петер, в очередной раз наполнивший бокалы из последней бутылки, неожиданно заявил:

— Знаете, мне только сейчас пришло в голову, что последние несколько дней я даже не открывал книгу. Кстати, Лаура, ты нигде не видела мой справочник? Я потерял его.

Возможно, это была самая крупная дань, которую когда-то платили Веруде, этой скромной жемчужине моря.

Был прекрасный майский день, Розмари исполнилось уже два года. Шел праздник Вознесения, и вся семья пребывала в церкви. Розмари вместе со мной осталась дома, и я дала знать фрау Вогл, что настало время ей опять посетить нас, возможно, в течение нескольких следующих дней. И это случилось, случилось так скоро, что я едва успела сообщить фрау Вогл, что ей нужно поторопиться. Пока звонили колокола, маленькая Элеонора торопилась в этот мир.