В Геттисберге мы засняли поле битвы, монументы и пушку. В Европе в каждом древнем городе есть памятник вроде этого, но в Америке этот — единственный, который мы помним.

На юге мы были очарованы испанским мхом и кипарисовыми деревьями, растущими прямо из воды. И неграми. Сначала робко, позже — все больше и больше ободренная сердечным и теплым приемом, спрашивала я, можно ли сфотографировать эту старую бабушку, покачивающуюся на террасе с премилым маленьким негритенком на коленях, или эту компанию крепких цветных ребят, собирающих хлопок или убирающих арахис.

Какой совсем другой тип достопримечательностей! На этот раз это были не соборы, галереи или музеи. Это зрелище было создано прямо рукой Бога: эти огромные дубы, эти кипарисовые рощи, эти бескрайние леса на горах Голубого хребта. Они не были творениями рук человека — ни Природный мост, ни пещеры в Вирджинии; ни Ниагарские водопады.

— Как это получается, — задумчиво размышляла однажды Агата, когда мы проезжали через бесконечные сосновые леса в Северной Каролине, удивляясь ярко красной почве, — что здесь, в Америке, я чувствую себя спокойно и совсем как дома, пока я на природе. Однако появляются хотя бы незначительные следы цивилизации — эти придорожные рекламные щиты, например, или эти противные деревянные дома — ах, это делает меня такой несчастной! Это портит местность, и тогда Америка мне не нравится.

Смешно — я чувствовала то же самое, и мы обнаружили, что и остальные тоже. Была некая дисгармония, которую привнес человек в восхитительную красоту этой страны.

— Если я думаю о деревнях в Европе, — сказал Руперт, — в Альпах, во Франции, в Англии, или в Скандинавии, там дома соответствуют пейзажу, и люди тоже. Они кажутся частью его.

— Да, — отозвался Вернер, — это правда. И те старые фермы, дома выглядят такими симпатичными и хорошо содержащимися, с цветами вокруг. Смотрите! — он указал в окно. Мы как раз проезжали ферму с хилыми сарайчиками. — Почему эти люди не позаботятся лучше о своих домах для своих детей и внуков?

— Ах, — вставил наш водитель, который прислушивался к нашей оживленной беседе, — вот где вы ошибаетесь. Кто хочет жить в сельской местности с детьми и внуками? Они просто хотят сделать себе кое-какие деньжата — например, нарубить немного леса или получить несколько хороших урожаев, а потом поехать в город и легко там продать их.

— Вы имеете в виду, — Гедвига разинула рот от изумления, — что на этих фермах люди не хотят жить всегда?

— Конечно, нет, — засмеялся он, и его явная интонация голоса говорила: «Вы сумасшедшие, европейцы».

— Кто же хочет гнуть спину от восхода до заката, если можно заработать намного больше денег и намного проще на заводе в ближайшем городе?

Да, разумеется, это объясняло загадку, почему так много домов не были покрашены.

Но, как бы то ни было, эта сторона Америки была для нас очень странной. Нам пришлось узнать об этой стране очень много, прежде чем мы смогли сложить воедино множество мелких кусочков.

Нашей следующей остановкой был Хартсвилл, штат Северная Каролина. Там мы сумели узнать чуть больше. В этом месте не было католической церкви, но в воскресенье утром на своей машине приехал священник из соседнего прихода и прочел мессу в частном доме, а мы ассистировали ему. Потом мы вместе позавтракали, и отец Пликунас, дружелюбный священник литовского происхождения, захотел показать нам свою церковь.

— Пойдемте, посмотрим. Это прямо за углом, — настаивал он и набил свою машину Траппами, как только было возможно. Мы помчались с ужасной скоростью сорок пять миль в час.

— Но вы сказали, это было…

— Да, как раз за углом. Это же совсем рядом. Моя церковь… — и он назвал неправдоподобное количество миль, размер как минимум трех епархий в Европе.

По мере того, как мы ехали дальше, на нас все большее и большее впечатление производила главная особенность Америки: ее ужасающие размеры.

Однажды в декабре, когда мы проезжали через чудные зимние леса и восхищались все увеличивающейся красотой ландшафта, когда мы ехали все дальше на север, опять прозвучало:

— Позвольте мне объяснить вам кое-что. Сейчас мы въезжаем в штат Вермонт. Постарайтесь не выглядывать из окон. Это не прогрессивный штат. Они выращивают лишь могильные камни.

Последний из наших двадцати четырех концертов состоялся в Филадельфии, в Музыкальной академии. Это было за два дня до Рождества. Потом мы были приглашены на обед к Дринкерам. Гарри Дринкер тепло принял нас.

— У меня есть дом для вас, как раз через улицу.

После ужина мы все отправились взглянуть на дом. Он был меблирован, и мы могли въехать в него немедленно.

— Вместо денег платите мне музыкой. — Так это и получилось: самый идеальный обмен товарами. Каждый давал то, что у него было. Мы пели с ним и для него произведения композиторов XVI и XVII веков, которые он еще не открыл для себя, и обе стороны были искренне счастливы.

Произошло неизбежное. После Рождества пришло еще одно розовое письмо, содержащее чек на остаток причитавшихся нам денег и уведомление о том, что мистер Вагнер уважает нас, как артистов, но не думает, что мы созданы для американской публики, и не видит возможности возобновления контракта. Он желает нам самых лучших небесных благословений для процветающего будущего.

Это было смертельным ударом.

Мы с Георгом отправились в Нью-Йорк поговорить с мистером Вагнером, но он лишь с грустью процитировал пятизначное число — деньги, которые он потерял на нас.

— Вы никогда не будете хитом в Америке. Уезжайте обратно в Европу. Там у вас будет большой успех.

Обратно в Европу, где свастика протягивает свои черные паучьи ноги по всей карте.

Крайне подавленные, мы отправились в «Веллингтон» после небольшого ужина в китайском кафе. В вестибюле мы встретили мужа одной знакомой артистки. Некоторое время назад, они тоже приехали из Австрии. Возможно, им был известен секрет привлечения американской публики, и мы доверили ему свои тревоги. В его глазах засветилось что-то такое, что сейчас, годы спустя, я могла бы охарактеризовать как настоящую радость освобождения от конкурента. Он сказал очень серьезно и убедительно:

— Мистер Вагнер определенно прав. Вы должны уехать обратно в Европу. Позвольте вам посоветовать: уезжайте прямо сейчас, до того как истратите последний доллар. Ваше искусство слишком утонченное. Здесь люди никогда не поймут вас. Здесь нет места для вас. Уезжайте обратно, туда, откуда вы родом, и будьте счастливы. Через три дня «Нормандия» опять отплывает. Позвольте мне помочь вам с билетами. Я позвоню и сделаю предварительный заказ?

Возможно, это был самый темный момент для нас. Звезда исчезала совсем. И я была очень благодарна, когда Георг сказал:

— Нет, благодарю вас, я могу сделать это сам, — и мы расстались немного холодно.

Потом мы сидели в своей комнате и смотрели друг на друга. Что теперь?

— Наш епископ сказал нам, что это была воля Господа — что мы поехали в Америку. С тех пор столько людей говорили нам, что наша музыка — это большее, чем просто заработок на жизнь. Мы должны продолжать петь. Давай поищем другого менеджера.

Во время нашего первого концерта в Городском Зале мы познакомились с несколькими менеджерами. Одного из них я все еще помнила очень четко — мистер Ф. К. Шенг из «Коламбия Консертс Инкорпорэйшн». Когда мы встречались с ним, он говорил об английских певцах, чьим менеджером был. На меня произвела впечатление сама манера, в которой он говорил о них. Она была не прохладной и деловой, а теплой, почтительной, затрагивающей саму личность артиста.

«Должно быть, очень приятно работать с менеджером, который так чувствует своих артистов», — подумала я тогда. Теперь это пришло мне на память.

На следующее утро мы позвонили миссис Пессл, чтобы узнать, как сделать предложение менеджеру. До сих пор менеджеры делали предложения нам, и мы ничего не знали об обратном.