Это случилось в начале лета.

Потом у Гедвиги усилились разрывающие боли в спине, и доктор забрал ее в больницу для обследования. После еще одной недели кошмарной тревоги это оказалась не та страшная болезнь, которой доктор боялся сперва.

Затем открылся летний лагерь. Люди приезжали, мы показывали им их жилища. Программа проходила, как обычно. Ты изо всех сил стараешься — но все время чувствуешь себя словно машиной, которую нужно завести. Все что ты сделал, было сделано автоматически. Иногда, даже твоя молитва. Конечно, в целом ты обращен к Богу. Ты подчиняешься, ты не хочешь спорить. Ты повторяешь снова и снова: «Да исполнится воля Твоя». Но чувствуешь при этом ужасающую пустоту. Солнце закатилось в твоей жизни; становится холодно.

Однажды, этим же августом я стояла в лагере возле кухни и бесцельно смотрела, как грузовик и легковой автомобиль пятились задом друг к другу. В тот момент подбежала Лорли, чтобы что-то взять с грузовика. Я закричала так громко, как только могла. Было уже поздно, водители не видели ее. Какими везучими мы были — только пара сломанных ребер.

Когда в сентябре родился и сразу умер еще один ребенок, не в состоянии жить из-за моих плохих почек, казалось, я не сумею оправиться. Когда вся семья уехала в Фолл-Ривер, штат Массачусетс, на свадьбу Руперта, я была в постели, слишком больная, чтобы хотя бы грустить, сожалеть или беспокоиться. Единственное, что меня успокаивало: теперь я не сумею испортить своими слезами его великий день. Когда я в какой-то мере пришла в себя, я захотела принять участие в концертном туре, и вместе с остальными в ноябре уехала. Через несколько недель у меня начались длительные обмороки, сопровождаемые судорогами и высоким кровяным давлением. Меня положили в больницу на Среднем Западе. Я была серьезно больна. После того, как лучшие доктора перепробовали все, что было можно, мне сказали, что единственное, что мне осталось — молиться. В сочельник я получила последние причастия. В январе мне немного стало лучше, и меня отпустили домой. Поскольку медицина не могла ничего со мной поделать, оставалось только ждать.

После «семи плодородных лет» на семью Трапп свалились «семь неурожайных лет», спрессовавшись все в десять месяцев. Теперь им пришлось познать болезни, упадок сил, смерть. Временами все это выглядело безнадежно запутанным.

Не должно ли было нам в этой ситуации смотреть на Иова, человека из земли Уц, который потерял все свое имущество, своих детей, свое здоровье и доверие друзей? И что же сделал Иов? После того, как он сказал: «Господь дал, Господь и взял… да будет имя Господа благословенн!», он молился за своих друзей, которые обратились против него.

И как обычно Священное Писание заканчивает историю, которая написана как пример для нас? «Иди и поступай по примеру сему».

Есть в Евангелии замечательная история: жил некогда один человек, который был парализован; это все, что мы о нем знаем. Нам неизвестно, хотел ли он быть исцеленным, просил ли он когда-нибудь об этом. Мы не знаем, о чем были его мысли. Но у этого человека были друзья, и они решили вылечить его. Они положили его на носилки и принесли в дом, где в этот день проповедовал знаменитый пророк, Иисус из Назарета. Вокруг дома стояла такая толпа, что они не смогли попасть внутрь. Но они были столь непреклонны, что ничто не могло изменить их решения. Вместе со своим больным другом они взобрались на плоскую крышу и через отверстие опустили носилки прямо к ногам нашего Господа. Далее Евангелие говорит очень красиво. «И когда Иисус увидел их веру, Он сказал больному: „Встань, возьми постель твою, и иди“.»

Это одна из наиболее утешительных историй, так как она показывает, что мы можем сделать для наших друзей, и что друзья наши могут сделать для нас. Когда стали известны вести о моей серьезной болезни, со всей Австрии и Америки стали в больших количествах приходить письма и телеграммы, заверяющие нас, что множество людей обращаются к Небесам. И опять случилось так: когда Он увидел их веру, он сказал больному: «Встань и иди». Против всех ожиданий, я полностью поправилась. По словам доктора, это нельзя было приписать медицине. О чем бы ни думал парализованный человек до своего исцеления — когда он взял свою постель и отправился домой, он знал, что вылечен благодаря вере своих друзей. Как должен был он любить их после этого!

Потом в мае настал великий день, когда нас вызвали в здание суда в Монтпилиере — пять лет ожидания закончились. Так получилось, что это было в день праздника тела Христова, и с раннего утра мы пребывали в праздничном настроении. Какая это была пестрая компания, ожидавшая в суде: итальянцы, хорваты, сирийцы, англичане, ирландцы, поляки и мы, австрийцы. Клерк перечислил список. Затем в комнату вошел судья. Мы все поднялись с наших мест. Нас попросили поднять правую руку и повторить торжественную клятву верности Конституции Соединенных Штатов Америки. После того, как мы закончили: «Помоги мне, Господь», судья попросил нас сесть, посмотрел на нас и сказал: «Сограждане». Он имел в виду нас — теперь мы были американцы.

После Дня окончания войны, когда мальчики еще были в Европе, они ненадолго заглянули в Зальцбург и обнаружили, что наш старый дом был конфискован Генрихом Гиммлером; что в последний период этой жестокой войны это была его штаб-квартира; что церковь была превращена в пивной зал; что то, что прежде было комнатой отца Вазнера, стало квартирой Гитлера, когда он приезжал туда. Они слышали ужасные истории, вроде этой:

Однажды, когда там был Гитлер, шоферы и ординарцы ждали вызова снаружи. Один из этих солдат мурлыкал себе под нос мелодию русской народной песни. Гитлер услышал это, подскочил к окну и закричал:

— Это ниже достоинства германского солдата — даже под нос себе напевать русскую песню, — и застрелил их всех на месте, даже не дав себе труда узнать, кто именно пел.

Этот дом преследовал всех нас. Как могли мы снова счастливо жить на этой запятнанной кровью земле? Когда он был возвращен нам после войны, мы молились за то, чтобы суметь продать его. Наша молитва была услышана. Мы продали дом одному религиозному ордену в Америке, который хотел основать духовную семинарию в Европе. Сейчас это место называется семинария Святого Иосифа. И там снова есть церковь.

Полученными деньгами мы оплатили наши долги, закладные и все остальное. Какое облегчение это было! На оставшиеся деньги мы хотели пристроить к дому два дополнительных крыла, одно — с большой церковью, другое — с достаточной комнатой для гостей, так чтобы со временем мы могли бы проводить наши Песенные недели дома, зимой и летом.

Познав трудный путь того, как не надо строить дом, мы на этот раз наняли подрядчика. Все, что нам нужно было теперь делать — сидеть и смотреть, как эти мощные бульдозеры прокладывают себе путь в глубокий подвал, такой же обширный, как и тот, который когда-то, дюйм за дюймом, рыли мы, но лишь за одну десятую того времени, которое потребовалось нам. Когда новое крыло было в первом приближении закончено, семья и люди, работавшие в доме, отметили это праздничным обедом. Потом нам пришлось на время остановить строительство, так как деньги были уже израсходованы. Но еще будет однажды другой обед, когда новое крыло будет окончательно закончено.

У Мартины была закадычная подруга, Эрика, с которой она была неразлучна в школьные годы. Еще с тех пор, как мы уехали в Америку, было попятно, что однажды Эрика приедет навестить ее. Этот план, прерванный войной, был возобновлен позже, но прошли годы, прежде чем наконец Мартина промчалась по дому, размахивая телеграммой и крича:

— Завтра Эрика прилетает самолетом в Бостон!

Спустя две недели, в мою комнату вошла счастливая молодая пара — это были Вернер и Эрика, которые хотели идти по жизни вместе. Был замечательный праздник обручения. Один газетчик, узнав в интервью, что отец Вазнер в своей речи сравнил Эрику с Ребеккой, которая тоже оставила свой дом и свою семью, чтобы последовать за любимым мужем в чужую страну, сказал задумчиво: