Теперь мы должны были исполнить его последние желания.

Сначала мы обратились за разрешением нашего епископа. Очень охотно и доброжелательно он наделил отца Вазнера полномочиями освящать кладбище на наших собственных землях. Однако, до того как он мог сделать это, нужно было оградить площадь. Все дети немедленно отправились строить замечательную деревянную ограду. Грозы и дожди закончились. Над миром раскинулось сверкающее голубое весеннее небо. Мы подумали о цветах. Посреди лесов, там где некогда стояла маленькая ферма, мы знали несколько диких яблонь. Мальчики привезли целую повозку веток, и общая комната превратилась в цветущий сад. Напротив камина мы повесили красную парчовую занавеску. Потом перенесли отца вниз, одели его в серый австрийский шерстяной костюм. Из всех его наград взяли лишь крест Марии-Терезии. Мы повесили его ему на грудь. На коленях у него мы развернули старый флаг с его подводной лодки. Над ним, на каминной полке, как обычно, стояли старые деревянные фигуры нашего Господа и Апостолов, с улыбкой глядящие вниз, на молчаливого усопшего, окруженного свечами и цветами. Его лицо выражало такие достоинства и красоту, что это напомнило нам слова Апостола Павла: «И время моего отшествия настало. Подвигом добрым я подвизался, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды…»

Тем временем во все концы света ушли телеграммы нашим родственникам и друзьям. Приходили ответные телеграммы. Две из них, особенно трогательные, говорили об «отважном рыцаре Ордена Терезии, бароне фон Траппе». Одна была подписана «Зита», другая «Отто» — императрица Австрии Зита и ее старший сын Отто. Я положила послания рядом с его крестом Марии-Терезии.

Весь день по крайней мере двое из нас были рядом с ним. В семь часов вечера вся семья собралась вокруг своего отца. Друзья прилетели самолетом. «Молитесь и пойте», — хотел он. С семи часов до полуночи мы молились по четкам и после каждых десяти молитв пели одну из его любимых песен. В полночь мы поднялись с колен, отец Вазнер торжественно произнес: «Те Deum», а мы спели «Великий Боже, славим мы имя Твое». В соответствие с обещанием Пресвятой Мадонны, она должна была забрать его в его Вечный дом, и с этим начался его день рождения на Небесах. Мы были полны глубокой, торжественной радостью.

Наконец, настал день, который должен был навсегда забрать его от нас: день похорон. Я проснулась задолго до рассвета. Вдруг я услышала шлепание маленьких ножек; Иоганнес забрался на мою кровать.

Полный радостного волнения, он сказал:

— Мама, мне приснился такой замечательный сон, что я должен рассказать его тебе. Мне приснилось, что похороны уже закончились, но только мы хоронили пустой гроб, а наш папа сам нес крест во главе процессии. Он был высокий и сияющий, очень красивый. Мама, разве это не прекрасно?

И малыш доверчиво прижался ко мне. Иоганнес — ребенок, не склонный к фантазии, он никогда не придумывал историй, и я ни на мгновение не усомнилась, что детский сон был больше, чем простым сном.

Оказалось, у него было более, чем достаточно друзей, чтобы нести гроб на своих плечах мимо цветущих яблонь к маленькому кладбищу на холме. Мы шли позади и пели прекрасные старинные песни. Должно быть, наши ангелы-хранители помогали нам делать это.

У свежевырытой могилы отец Вазнер рассказал о героической жизни и благочестивой смерти Георга. Он объяснил трогательную церемонию христианских похорон, и в заключение сказал, что как последний дар, мы даем нашему покойному другу горсть благословенной земли и несколько капель святой воды.

Дорогие друзья, вы можете удивляться, что мы рассказываем вам все в таких мелких подробностях, но мы убеждены, что он хотел бы этого. Он был человеком, чей ум основывался на существенных и важных вещах. А что может быть важнее, чем хорошо умереть? В этом он подал нам пример того, что не нужно хранить себя в этой жизни. Он хотел радушно принять всех нас, его семью, и вас, его дорогие друзья, там, куда он ушел раньше.

«Траппы — кажется, все, за что бы они не брались, оборачивается успехом. И как дружно они живут вместе, родители со своими десятью детьми. Какая необычная семья! Большинству семей в то или иное время приходится иметь дело с болезнью и смертью, с семейными ссорами и конфликтами, со сплетнями соседей. Они должны быть исключительной семьей!»

Сколько раз о нас так говорили и писали в газетах и журналах, и как отчаянно мы пытались исправить это впечатление, пытались доказать, что мы не были исключительной семьей, что это были наши времена. Что лишь одно поколение назад у людей было в привычке жить единым дружным целым, работая, играя, и молясь вместе. Что наша история не была одним сплошным успехом, но у нас тоже были свои тревоги и испытания.

Но почему-то это звучало неубедительно. Ведь вот были мы: процветающие — здоровые — везучие — единые. Вплоть до того года, который останется незабываемым для нас.

Это началось в мае, со свежей могилы на нашем холме.

В начале июня, когда я была по делам в Бостоне, меня нашло сообщение: «Немедленно приезжай домой. Розмари исчезла». Ноша стала слишком тяжелой для чувствительной молодой души: крайне напряженный концертный тур, в сочетании со сосредоточенной подготовительной работой к окончанию высшей школы, волнение во время болезни любимого отца и, наконец, его смерть. Три дня и три ночи мы обыскивали все вокруг — реки, водоемы, леса. Люди из Стоу предлагали свои машины, свое время, свое сочувствие. Через три дня пришлось передать сообщение на радио и в газеты. С нашим именем это означало общенациональную огласку, репортеров, томящихся на крыльце, упорные поиски какой-нибудь любовной истории, единственного объяснения исчезновения. Потом ее нашли в лесу. Должны были пройти месяцы невысказанной тревоги и молитвы, прежде чем Бог послал помощника — священника, который был также и доктором-психиатром, и помог молодой душе вернуться на свой путь к Богу и обществу.

Однажды утром, в июне, маленький Иоганнес проснулся в пять часов.

— Мама, мне так жарко, и у меня болят шея, руки и ноги.

У него была температура — около сорока градусов.

Газеты упоминали несколько случаев детского паралича. Когда, наконец, приехал доктор и установил, что это была «всего лишь» ревматическая лихорадка — какое облегчение! Семь долгих недель маленькому бойкому мальчику пришлось спокойно лежать на спине.