1949 Карусель Кусты сирени и свобода, Толпа подвыпивших зевак, Прямая мачта возле входа, — В лазурном поле белый флаг. На карусели под шарманку Брезентом хлопает весна, Плащи и платья наизнанку Расхлестаны, как знамена. И с чьей-то шляпки розоватой Летит в шарманочный поток, Плывет по воздуху измятый, Как бы притоптанный цветок. И я, в моей печали важной, Молчу и никну головой, — В моей руке цветок бумажный Благоухает как живой. Двойной булавкой осторожно Его прикалывают там, Где расцветать еще возможно Живым и призрачным цветам. Вдыхая пудры запах сладкий, Табачный горьковатый дым, — На размалеванной лошадке Скачу за солнцем голубым. Оставь меня в моем круженье, Возврата позднего не жди, — Я всадник в гибельном сраженье С засохшей розой на груди. 1946
* * * За дверью голос дребезжит, Ключей тяжелых громыханье, — Там раб с винтовкой сторожит Мое свободное дыханье. А я над городом парю, — Моя дорога так воздушна, Моя тюрьма мне так послушна, Что я тихонько говорю: Живое сердце мыслить учит Не в глубину, а в высоту, — Он не задушит, не замучит Высокую твою мечту. Смотри, как чудно просветлела Иссохшая твоя рука, Как стала плоть твоя легка, Какой звездой она взлетела В сверкающие облака. 1944 * * * Нас трое в камере одной, Враждующих в пространстве малом; С рассвета говор площадной Уже трещит в мозгу усталом. А по соседству, через дверь, Четыре смертных приговора, — Быть может, и для нас теперь, Не в эту ночь, но скоро, скоро – — И вдруг, на некий краткий час, Душа в молчанье окунулась, Закрылась от голодных глаз, В глубокий сон как бы проснулась. И внемлет медленным громам, Их зарожденью, нарастанью, И тайным учится словам, Еще не связанным гортанью – — Лишь шелест трав, лишь грохот вод, Лесов ночное колыханье, — В застенках всех земных широт Свободы легкое дыханье. 1944 * * * Терзаемый недугом грозным, Оставленный моей судьбе, Я догорал в жару тифозном И громко плакал о тебе. В огне неутолимой жажды, Срываясь поминутно в бред, Я подолгу и не однажды Лизал холодный пистолет. И в орудийные удары, В ночную трескотню ружья Вплетались жалобы Тамары И лепет горного ручья. Один лишь сон, одно виденье, Невыносимое для глаз, — В дневной лазури белой тенью Вставал из марева Кавказ. И снежные пласты взрывая, Меж глыб голубоватых льда, Гремя, бежала ключевая Неуловимая вода. И как вода неуловима, Позванивая и дразня, Журча, ты растекалась мимо, Ты уходила от меня. 1937 * * * Нас обошли и жали с тыла, Снаряды близились к концу, И стала смерть лицом к лицу И пулей вражеской завыла. Шумели громко хвастуны, Молчали храбрые устало, И пламя черное войны На горизонте клокотало. В разбитой хижине к утру Совет составился случайный, И не было уж больше тайной, Что с первым солнцем я умру. В дырявых сумках эскадрона Остаток скудный наскребя, Я молча разделил патроны, Один оставил для себя. Тогда, в минуты роковые, Как будто гибели назло, Тогда, клянусь, меня впервые Такое счастье обожгло, — К такой свободе полноводной Душа прильнула наяву, — Что новый день, как смерть свободный, Стал днем живых. И я – живу. 1937 * * * Мой сад наполнен влагой дождевой, И шорохом, и мраком, и движеньем, — Не видно звезд, но воздух грозовой Как бы насыщен звездным отраженьем. Еще блуждает глухо в вышине Недавних молний отрешенный трепет, — Возвратный ливень где-то в стороне Возобновляет торопливый лепет. Вот рухнет гром. Дрожащая листва Как океан вскипит и заклокочет – — Прислушайся, – душа моя жива, Но жить тобой она уже не хочет. 1945 * * * Лазурь безоблачно мутна, В саду деревья веют жаром, — Ты полудремлешь в кресле старом, — Я замечаю – ты больна. Я молча руку подаю Для помощи, не нужной боле, Я руку легкую твою Еще целую поневоле, Но не люблю. Не узнаю. День без примет и без числа, День медленного увяданья, — В траве жужжащая пчела (И роз удушливая мгла), — Все лишь предлог для состраданья. Быть может – лишь предлог для зла. |
