Энцо предложил взять на себя заботу об Эди и Эльзе, и Мариса повезла Сару в Ареццо к знакомому зубному врачу. С тех пор как Сара жила в Италии, у нее никогда не возникало проблем с зубами, и она была рада, что Мариса может кого-то посоветовать.

– Это немец, – сказала Мариса, улыбаясь, – и, по-моему, самый лучший зубной врач в мире.

Это было настоящее потрясение, когда он вошел в стоматологический кабинет. Белый халат прекрасно сочетался с его светлыми, слегка волнистыми волосами и очень молодо выглядевшим лицом. Сара прикинула, что ему лет сорок пять, не больше.

Она показалась себе маленькой и беспомощной, когда пришлось поздороваться с ним из зубоврачебного кресла, где она лежала. Когда он подал ей руку, легким нажатием ноги поправил кресло, а затем нагнулся, чтобы более детально обследовать больной зуб, все ее тело было уже словно наэлектризовано. Она больше не чувствовала зубной боли, лишь невыносимое напряжение между ними. Он был высокого роста, выше, чем Романо, и очень худой. У нее всегда была какая-то непонятная тяга к таким лептосоматическим типам. Она закрыла глаза и сконцентрировалась на его дыхании, которое время от времени, словно лаская, касалось ее лица. Она думала уже не о зубе, а мысленно желала, чтобы медсестра, стоявшая рядом с креслом со своим отвратительным шлангом, которым время от времени отсасывала слюну из ее рта, чье лицо время от времени появлялось между его лицом и лицом Сары, убралась отсюда к черту. Она посмотрела на его красивые руки, которые спокойными и уверенными движениями делали ей местный наркоз.

– Больно? – спросил он, и Сара отрицательно покачала головой.

Когда он нечаянно коснулся ее руки, она так вздрогнула, что он тут же извинился. Но она только улыбнулась и попыталась удержать его взгляд. Ей показалось, что он что-то понял.

Сара прополоскала рот и поглядела на часы. Без двадцати восемь. Приемная была пуста, только Мариса сидела там и ждала ее.

«Черт побери, Мариса… – подумала она. – А я ведь уже так близка к цели».

– Придется поставить на зуб коронку, – сказал он, моя руки. – Временная долго не продержится. Через две недели мы увидимся снова.

Две недели! В ее ушах они прозвучали как два года, но она с благодарностью кивнула.

– Он чертовски хорошо выглядит, – сказала Мариса на обратном пути, – ты не находишь? Женщины сходят по нему с ума, он еле успевает отбиваться.

– Да ну? – Сара сделала вид, что ее это мало интересует.

– Он был женат на итальянке, но два года назад она его бросила. Ей надоели его измены.

«Значит, он легкая добыча. По крайней мере, не крепкий орешек, спрятанный под горой моральных терзаний».

– Его показатели в качестве жеребца меня не интересуют, – заверила она Марису. – Самое главное, чтобы он был хорош как врач.

Мариса покосилась на подругу, словно хотела сказать «Не верю ни одному твоему слову», но Саре было все равно. Пока ведь ничего еще не произошло, и Мариса могла смотреть каким угодно многозначительным взглядом, что она делала всегда, когда по причине легкой глухоты чего-то не понимала.

В следующие дни Сара только и думала, как бы поделикатнее обставить возобновление контактов с доктором Хольцнером. Маттиасом Хольцнером, как она прочитала на его визитной карточке. Через четыре дня она ему позвонила. Вечером, в половине восьмого, в его частную зубоврачебную клинику.

– Мне больно, – сказала она. – Что-то не в порядке с временной коронкой. Я не выдержу эту ночь. Можно я приеду?

– Хорошо, – сказал он, и его голос совершенно не был раздраженным. – Приезжайте.

Обычно поездка в Ареццо длилась сорок пять минут, но в этот раз она домчалась за тридцать пять.

Когда Сара приехала, медсестра уже ушла домой. И на докторе тоже не было белого халата. Он улыбнулся, и Сара ответила на его улыбку. Скорее всего, у нее был далеко не вид пациентки, которая сходит с ума от зубной боли.

– Что желаете? – спросил он. – Шампанское?

Она ожидала чего угодно, но только не этого.

Значит, вот как просто все бывает. Он или умел читать мысли, или обладал способностями экстрасенса. Ей не надо было напрягаться, что-то сложно и обстоятельно объяснять, может быть, выставлять себя на посмешище. Все было и так понятно.

Все произошло на зубоврачебном кресле. И это возбудило ее намного сильнее, чем то, что она сотни раз представляла в своих фантазиях.

Маттиас вскоре стал постоянным гостем в Casa della Strega. Он верил, что он – единственный. И Романо, который любил жену и желал ее, как никогда раньше, думал о себе так же.

Эди любил чистить зубы и иногда занимался этим делом целых полчаса, пока кто-нибудь не отнимал у него зубную щетку. Он потом расстроенно плевался в зеркало, но прекращал свою бесконечную чистку. А в это время Сара варила ему «здоровый суп», как она это называла, – овсянку с апельсинами, медом и изюмом. После завтрака она наводила порядок в кухне, вытирала овсянку со стола и стула, с пола и с кухонных шкафчиков. Она вытирала Эди лицо и руки, кроме того приходилось надевать ему чистую футболку, потому что во время еды он пачкал любую одежду. И Эди исчезал с Тигром в своем укрытии. Если была плохая погода, Сара усаживала Эди в его комнате или гостиной и давала ему какой-нибудь предмет. Книжку с картинками, старый телефон, вышедшую из строя кофемолку или поломанный приемник, которые ему разрешалось разбирать.

– Поиграй, – говорила она, гладила его по голове и уезжала, чтобы сделать покупки для траттории или провести день в Casa della Strega.

Придуманное ею название «Casa della Strega» уже прижилось в семье и даже частично в городке.

Эди был как будто предметом мебели, который она каждый день ставила в угол, тут же о нем забывая.

Романо вставал позже всех, потому что каждый вечер очень долго работал. Он не завтракал, а только пил кофе в кухне Терезы. Потом он шел к Эди, чтобы немного поиграть с ним, и приступал к приготовлению еды в траттории, где в разгар туристического сезона на обед подавали горячие блюда.

В обеденное время Тереза кормила Эди, а в остальном он был полностью предоставлен самому себе. Иногда он отправлялся на прогулку. Он бродил по оливковым рощам и виноградникам, и никто не знал, где он. Случалось, никто на протяжении нескольких часов не замечал, что Эди нет дома. Но он обязательно возвращался, когда уставал, испытывал голод или жажду.

– У него хотя бы есть чувство ориентировки, – сказала однажды Сара, когда он вернулся уже затемно. Ее грызла совесть, что Эди в свои одиннадцать лет часами в одиночку бродит по лесу, но она не хотела запирать его, как собаку в вольере. В конце концов, он был большим и крепким, как пятнадцатилетний подросток. – По крайней мере, пусть у него будет хоть это. Если бы он еще и терялся, у нас был бы кошмар каждый день. Тогда хоть сажай его на цепь!

То, что Эди ужасно скучал, никому, похоже, не приходило в голову.

Но Эльза знала, что такое скука.

Время от времени она после обеда присоединялась к Эди.

Ей не нужно было готовить домашнее задание, она и так все знала. У нее только по физкультуре было «хорошо», а отличные оценки по остальным предметам сами сыпались на нее.

– Подай мне ведро, Эди, – сказала Эльза, и Эди тут же выполнил ее просьбу.

Потом она отставила ведро в сторону и приказала:

– Снова принеси мне ведро, Эди, но сначала налей в него воды.

Это было уже труднее. Она каждый день занималась с ним, но Эди понадобилось две недели, чтобы запомнить, что нужно пойти к крану с водой на углу дома, открыть кран, налить в ведро воды, закрыть кран и вернуться с ведром к Эльзе. Когда он выполнил это задание в первый раз, она обняла его, почесала ему живот и накормила карамельками. Эди был бесконечно счастлив и постоянно хотел таскать ей воду в ведрах.

Эльза была неутомима в изобретении все новых и новых заданий. Если она была в гостиной, то говорила Эди: