Перед тем как полицейский уехал, к нему подошел убийца и объявил, что он — отец мальчика. А полицейский и так это знал. Именно поэтому Щен до сих пор жил на улице, а не в приюте. Отец всякий раз появлялся на слушании дела в суде и производил на всех хорошее впечатление. Ответственный, непьющий. Ребенка не бьет, чего еще надо? Щен хотел остаться на улице, и убийца неизменно ему помогал. Щен страшно боялся ненастоящей семьи. Он не понимал, что ребенок врастает в нее, принимает любовь новых родителей, и тогда оказывается, что он зачат ими и выношен под сердцем, зачата их любовь к нему.

Джим остановился у стойки регистратуры. В нем все умерло, он ничего не соображал. Адвокат заметил Квейгмайера и расстроился еще больше. Что-то в этом человеке его беспокоило. Желтозубому здесь не место, а ведет себя так, словно пришел к себе домой.

— Мистер Келли! — крикнул Квейгмайер, встал из кресла и заскользил по белой больничной плитке. Он выразил Джиму свои соболезнования, да так громко, что его расслышали все в приемном покое. — Мне очень жаль, что ваша жена умерла!

Джим не нашелся что ответить. Странно было услышать от чужого человека подтверждение своего горя. Кто же рассказал об этом Квейгмайеру? Откуда он узнал?

— Слухи разносятся быстро, — сказал застройщик, взглянув на возмущенное лицо адвоката Квейгмайер улыбнулся, но улыбка из вежливой быстро превратилась в злобную и жадную, обнаружив его намерения. — Я вас так понимаю! Так сочувствую! Поверьте, очень сочувствую!

— Что вам здесь надо? — Джим, задрожал от ненависти, когда представил, как Квейгмайер спешит в больницу, чтобы получить подпись.

— Я сам потерял так много близких… И теперь всегда прихожу на помощь тем, кто в ней нуждается. Подставляю, так сказать, плечо. У меня в машине полицейская рация. Вот я и слушаю. Сначала объявили, что погибла женщина. А потом выяснили, что это — ваша жена. И я сразу приехал сюда. Видите, как удачно сложилось.

«Удачно!» — подумал Джим, отвернулся и пошел назад к своему креслу.

Ноги не держали. Из-за присутствия Квейгмайера ситуация казалась еще менее реальной. Джим почувствовал, что сейчас потеряет сознание, и быстро сел. Пора отсюда уезжать, но куда?

«Здесь моя жена. Она здесь, — повторял про себя Джим. — Навсегда».

Его тошнило при одной мысли о том, что нужно вернуться в пустую квартиру. Джим посмотрел на свои руки. Они казались чужими. Белые, мягкие, совсем не связанные ни с глазами, ни с мыслями. Джим вспомнил о Браде. Наверняка и Брад тоже умрет.

Квейгмайер наклонился и потрепал адвоката по плечу.

— Все будет хорошо. Однажды вы с ней обязательно встретитесь. Это единственная награда за ваши страдания.

Желтозубый сунул руку в карман и достал оттуда выуженный из мусорной корзины нож убийцы. Он знал, что эта безделушка еще пригодится. Квейгмайер погладил лезвие и спрятал в ладони. Подошел ближе и с улыбкой сострадания уронил нож в карман адвоката.

— Ну, ну, — приговаривал желтозубый, поглаживая Джима по плечу.

— Так зачем вы здесь, Квейгмайер? Только не врите.

— Послушайте, мистер Келли. — Квейгмайер выпрямился и отступил с видом обиженной овечки. — Разве можно так говорить с деловым партнером?

— Пожалуйста, оставьте меня в покое с вашими делами.

Джим снова посмотрел в пол.

«Почему все это случилось? — спросил он себя. — Почему я? За что?»

Квейгмайер расплылся в улыбке.

— Я все видел. Весь этот цирк. И как подстрелили придурка. И как сбили вашу жену. Это придурок виноват. Она была там из-за него. Потому-то и погибла. Из-за придурка.

Джим в ярости вскочил и почувствовал, как затекли ноги.

— Что ты несешь?! — Джим наступал на желтозубого, уже не помня себя от гнева — Повтори! Ну? — Он схватил Квейгмайера за ворот плаща и встряхнул — Выкладывай!

— Спокойнее, Джимми, спокойнее. Руки! Руки уберите!

Джим отпустил плащ.

— Я видел водителя грузовика. Это мой бригадир. Он был пьян. Подонок. Садист. Он это просто так сделал, для смеху. Представляете? Я знаю, где он живет. Наверняка он сейчас дома, лелеет воспоминание о том, как кувыркалась в воздухе ваша жена. Нет, он не сумасшедший, он просто подонок.

Джим покраснел.

— Кто он?

— Нет, давайте сперва обсудим деловые вопросы.

— Какие вопросы?

— Мне нужна одна простенькая подпись. Вы ведь адвокат этого дурака. И его опекун. Так? Вы имеете право подписывать за него документы в таких ситуациях.

Джим, гневно бормоча, побежал по коридору, потом вдруг обернулся и застыл. Зубы сжались и заскрипели. В белом свете ламп темнела фигура Квейгмайера, словно его длинный черный плащ расплывался мерзким пятном по белым стенам.

— У меня с собой есть все документы! — крикнул застройщик, вытащил из кармана какие-то бумаги и помахал ими над головой. — Всего и надо-то, что подпись поставить.

Квейгмайер думал о ноже в кармане адвоката. И об адресе бригадира. Все должно сложиться просто чудесно. Одна ошибка правосудия нанизывается на другую, и вместе получается неразрешимая головоломка. Адвокат убьет бригадира, а судить его будут сразу за два убийства. Он был у здания суда, и у него найдут орудие убийства. Улика. Мотив. Адвокат благородный, с моральными ценностями, он сам сдастся властям.

«Конечно сдастся, — заверил себя Квейгмайер. — Он ведь из этих, из праведничков».

Джим не заметил, как в руках у него оказались бумаги. Он очнулся уже у стойки. Медсестра вежливо улыбнулась и протянула авторучку. Джим что-то размашисто нацарапал, Квейгмайер ловко выхватил у него документы, изучил и переменился в лице. Никакой подписи не было. Только непристойное слово во всю страницу.

— Это я про вас, — объявил Джим и так толкнул Квейгмайера, что тот отлетел к противоположной стене.

Джой прижимала ладони к огромному окну операционной. Там, внизу, двигались люди в масках. Это расстояние было непреодолимо. Позади девушки амфитеатром поднимались кресла для студентов. В креслах никто не сидел, и Джой ощущала эту пустоту лопатками.

На столе лежал разрезанный Брад, весь залитый чем-то красным. Джой видела его внутренности. Ей хотелось аккуратно сложить их обратно, чтобы Брад поправился. По экрану монитора нервно прыгала зеленая линия.

Джой видела сердце Брада. Красный пульсирующий мешочек.

Джой водила ладонями по стеклу и вспоминала, как сама лежала в такой же комнате, на таком же столе. Тогда ей зашивали то, что осталось от языка. Снова нахлынула та нестерпимая боль, рот наполнился слюной. Хотелось сжать несчастный язык зубами. Но сжимать было нечего. Пустая пещера. Слова теперь ни к чему. Слова нужны для того, чтобы управлять людьми. Джой никогда не заговорит снова.

Кровь Брада была очень красивого цвета. Густая и сладкая на вид, как сироп. Джой никогда не видела такого красивого сиропа. А вот и она сама, лежит на соседнем столе, вот шрамы в тех местах, где прошлось лезвие. Вот иглы, которыми зашивают лицо. Только лица уже никакого нет.

«Забудь», — говорила себе Джой, стараясь успокоить шевелящийся обрубок языка этим коротким словом.

Глаза над маской сурово сверкнули, рука протянулась за инструментом. Зеленая ткань повязки сморщилась, хирург что-то сказал. Медсестра замешкалась. Инструмент был очень большим и, казалось, не подходил для этой операции. И все-таки сестра протянула его врачу. Врач улыбнулся, под маской проступили очертания зубов. Ткань намокла от слюны.

Джой водила руками по стеклу, все быстрее и быстрее. Ее подгоняли нетерпение и беспокойство. Что-то было не так. Очень не так. Она вдруг поняла, что знает этого человека, желтоватые белки глаз с радужками в мелкую черную крапинку, бледное перекошенное лицо, которое когда-то склонялось над ней и выплевывало ей в лицо жестокие слова. Джой вдруг пронзило воспоминание, с обрубка языка готово было сорваться слово, оно словно выползло из раковины, выставив маленькие испуганные рожки: ПОМОГИТЕ! Джой посмотрела на экран. Линия изгибалась и ломалась все реже, она становилась ровной и прямой, лишь слегка приподнимаясь и опускаясь на волнах. Это — поток жизни. Признак сильного сердца. Джой приободрилась и сказала себе: «Он поправится».